Валерий Авдеев - Секретная миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915–1917 гг.
В общем, после Первой мировой войны интерес европейской общественности к тайной деятельности разведслужб был весьма высоким, особенно к роли женщин в разведке. Романтически настроенному обывателю хотелось верить в то, что роковые и коварные женщины-шпионки сыграли в годы войны выдающуюся роль в проникновении в тайны противника, хотя это было далеко не так. Павел Игнатьев, разумеется, учел этот фактор при написании своих мемуаров, где рассказывает о некоторых из своих бывших агентесс, разумеется, с соблюдением всех необходимых мер предосторожности. Однако в отличие от весьма бойких журналистов, гоняющихся за сенсациями и находящими их на пустом месте, а также стремясь быть объективным, он не стал переоценивать роль «женского фактора» в противоборстве спецслужб Антанты и Четверного союза.
В его деле мы обнаружили документы, рассказывающие о деятельности одной француженки, которую П. Игнатьев с подачи 2-го бюро использовал для получения сведений о переброске войск противника на Восточный фронт. О ней он в своих мемуарах не проронил ни слова. Звали ее Берта Дуссе. В деле полковника Игнатьева, обнаруженном нами в архивах французской военной разведки, сохранилось ее письмо начальнику 2-го бюро ГШ французской армии, в котором раскрывается суть ее сотрудничества с русской военной разведкой, а также ответ П. Игнатьева на поступивший к нему запрос. Приведем их полностью.
«Г-ну Начальнику Генерального штаба Начальнику 2-го бюро Париж, воскресенье,
8 августа 1920 г.
Военное министерство, Университетская ул., 75 Париж
Нижеподписавшаяся Дуссе Берта, проживающая по адресу: Париж, 15-й район, ул. Тартр, имеет честь нижайше напомнить о себе доброй памяти г-ну Начальнику Генерального штаба, с которым она не могла лично встретиться, но была дважды выслушана специально выделенным офицером.
Несмотря на многочисленные демарши перед Военным атташе генералом графом Игнатьевым, не было принято никакого решения, и это подтверждает, что урегулирование вопроса, которое ее интересует, может быть получено только от французского 2-го бюро Военного министерства в Париже, поскольку она осмеливается изложить Вам нижеследующее.
В первых числах мая 1916 года, представившись г-ном Биттаром (или Биффаром?), французский лейтенант из Межсоюзнической разведывательной службы, переведенный по роспуску указанной Службы в 13-й артиллерийский полк и ныне проживающий по адресу: ул. Шуанель, д. 3 в Париже, предложил мне работать на нее, и я была зачислена в Русскую разведывательную службу с ежемесячным содержанием в 600 франков.
7 мая 1917 года я была направлена в Венгрию, где должна была постоянно ездить для передачи сведений военного и экономического характера через посредство моей сестры, мадам Геснон (авеню Бетюзи, 30, Лозанна). Таким способом мне удалось передать некоторое количество разведывательных сведений из Будапешта. Будучи арестованной 18 сентября в Будапеште, я была заключена в военную тюрьму де ла Плас.
После года предварительного заключения я предстала перед военным судом и была приговорена к смертной казни.
Я была вынуждена придумать басню, чтобы не выдать тайны, к которой сама принадлежала, однако Министерство общественной безопасности не поверило и потребовало для меня смертной казни (выдержка из этого приговора на венгерском и немецком языках у меня имеется).
Благодаря демаршам, предпринятым вне тюрьмы, где я отбывала предварительное заключение, я провела там один год.
Некоторое время спустя после приговора суда я была переведена в тюрьму Девы Марии и до декабря 1918 года страдала в ней от голода и холода в камере, в которую меня поместили.
Я настолько страдала от холода, что моя правая рука была отморожена и из-за этого увечья стала совсем неспособной к тяжелой работе.
Я так страдала от голода, что заболела анемией, и малейшее усилие меня изнуряет, а усталость вынуждает оставаться в постели.
Только 27 декабря 1918 года я была выпущена на свободу во исполнение Соглашения о перемирии.
С величайшими трудностями мне удалось возвратиться во Францию в конце августа 1919 года, лишенной всяких средств к существованию, потерявшей здоровье, бодрость и силы.
Полностью истощенная, я была вынуждена лечиться, залезая в долги, и с удивлением узнала, что Служба, в которой я состояла, распущена и что я не могу рассчитывать ни на какую компенсацию, которую мне задолжало Французское правительство, которое завладело архивами и денежными средствами Русской разведывательной службы во время революции в России.
Наконец, Швейцарское правительство требует от меня возмещения расходов на адвоката, которого оно мне выделило во время судебного процесса (270 швейцарских франков).
В подтверждение моих слов у меня имеются документы Политического департамента Швейцарии. Повторяю, что я осталась без средств к существованию, вся в долгах и не могу, несмотря на все мои усилия и демарши, вот уже год добиться удовлетворения моей просьбы, а мое дело находится в подвешенном состоянии.
Больная, обессиленная в результате лишений, я имею честь почтительно просить у Вас справедливости и решения, которое Вы один в состоянии добиться для меня.
Добавлю, что генерал граф Игнатьев полностью убежден в справедливости моего дела и что он может подтвердить правдивость вышеизложенных фактов.
Будучи сторонником урегулирования этого вопроса, он не возражает против того, чтобы я в конечном итоге получила вознаграждение за оказанные мною услуги.
Поэтому я имею честь почтительнейше просить г-на Начальника 2-го бюро простой оплаты расходов, которая была мне обещана накануне отъезда во вражескую страну.
Я позволю себе напомнить о них для сведения, а генерал граф Игнатьев может их подтвердить даже по телефону, если Вы сочтете это необходимым.
С 9 мая 1916 года по 28 августа я не получила целиком моего денежного содержания, т. е. 600 франков х 4 месяца = 2400 фр. Мне остались должны 1000 франков, которые обещали выплатить по возвращении.
С сентября 1916 по 27 декабря 1918 года:
4 месяца (1916 год) — 12 месяцев (1917 год) — 12 месяцев (1918 год) по 600 франков в месяц:
Итого: 16 800 франков — 1000 франков
Всего: 17 800 франков.
Я полностью Вам доверяю, господин Начальник 2-го бюро, и поэтому предоставляю Вам судить, насколько вышеуказанная сумма (17 800 франков) может компенсировать перенесенные мною физические и моральные лишения, страдания моей семьи, мои увечья, мою нынешнюю болезнь, долги, в которые я была вынуждена залезть, напрасно рассчитывая в продолжение целого года получить эту сумму денежного содержания за время, проведенное на службе у Союзников.
Неужели мне придется снова ждать?
Будут ли без конца продолжаться мое отчаяние, неуверенность в завтрашнем дне, в которых я оказалась?
Я так не считаю и поэтому уверена, что, обращаясь к Вашей справедливости, господин Начальник 2-го бюро, обрету нужное решение просьбы несчастной женщины, которая едва не заплатила жизнью за свою преданность делу Союзников, которая в течение двух с половиной лет находилась в тюрьме и возвратилась домой больной, почти калекой, без средств к существованию, в то время когда жизнь является такой трудной со всех точек зрения, и которая почтительнейше ожидает, наконец, благоприятного ответа и остается Вашей самой преданной и покорной слугой.
Берта Дуссе Париж, 15-й район, Ул. Тартр, д. 100»[120]
Вот такое письмо, не требующее комментариев. Оно было написано явно под диктовку адвоката и долго ходило по инстанциям во французском Генштабе, пока наконец 2-е бюро не запросило письмом от 29 октября 1920 года Павла Игнатьева. К этому времени он был уже не у дел и проживал вместе с матерью и женой на ферме, расположенной к северо-востоку недалеко от Парижа.
Он быстро, по-военному отреагировал на письмо французского 2-го бюро. Уже 1 ноября того же года П. Игнатьев пишет:
«Ферма замка Валадьер, 1 ноября 1920 г. ул. дела Плен, 50 Граф Игнатьев Гарш, деп. Сена-и-Уаза Тел. 141
Сударь!
В ответ на Ваш № 10397 от 29 октября с.г. спешу сообщить свое мнение относительно двух вопросов, которые Вы в нем подняли.
1. Разрешив в апреле 1918 года оплату чеком на сумму 163 800 франков, из коих 8000 были выплачены в качестве аванса лицу, согласившемуся перейти на службу его 2-го бюро, французский Генеральный штаб отлично представлял себе, что с помощью этой суммы можно закрыть только самые срочные дела.
Как мне помнится, эта цифра была установлена в результате уменьшения по крайней мере вдвое первоначально намеченной суммы.
В нынешних условиях я считаю, что урегулирование всех требований является совершенно невозможным, поскольку в подобных случаях я должен был бы вступить в контакт с моими бывшими сотрудниками, начать переписку, поездки, изучение архивных материалов и т. п., что совершенно невозможно с учетом моей нынешней жизни.
