Джеролд Шектер - Шпион, который спас мир. Том 1
На следующий вечер Пеньковский позвонил Серовым в отель «Бейсуотер» и договорился встретиться с ними. Когда он пришел, они собирались лечь спать, но он уговорил их пойти с ним. Они отправились в ресторан гостиницы, где он жил и потому мог расплатиться чеком. Он заказал превосходную еду и вино, а чек сохранил для Шерголда, чтобы возместить убытки.
Как Пеньковский сообщил потом группе, Светлана флиртовала с ним. Когда они ехали в такси к ним в отель, она прижималась к нему и делала это, по словам Пеньковского, весьма умело, пока он рассказывал о достопримечательностях Лондона и еще раз обещал помочь Серовым в покупках. Он дал Серовой двадцать фунтов взаймы, чтобы купить качели для дачи{335}.
25 июля президент Кеннеди обратился к народу, по словам основного составителя его выступлений Теодора Соренсона, с «более мрачной речью, нежели те, к каким привыкли американцы, более мрачной, чем все предыдущие президентские речи в век ядерных возможностей».
— Западный Берлин, — сказал Кеннеди, — стал сегодня великим испытанием мужества и воли западных стран, это центр, в котором наши торжественные обязательства… сталкиваются сегодня с советскими амбициями {336}.
Президент попросил Конгресс увеличить военный бюджет на 3,2 миллиарда долларов. Кеннеди не объявил чрезвычайного положения в государстве, но утроил количество призывников и потребовал от Конгресса полномочий объявлять боевую готовность, чтобы призвать резервы на военную службу. Пол Нитце, представитель комиссии Департамента обороны по Берлину, вспоминал: «Планы НАТО на случай непредвиденных обстоятельств предусматривали, что мы посылаем часть военных сил в Берлин по автостраде, а если противостояние будет продолжаться, МС 14/2 предусматривало ядерную атаку… Несмотря на то, что военные силы обычного типа на европейском театре военных действий у нас хуже, чем у остальных, мне кажется, что у нас было стратегическое превосходство. Мы очень хотели, чтобы дело не дошло до обмена ядерными ударами, но все же мне казалось, что Советский Союз не хочет этого еще больше, чем мы. Даже несмотря на это, риск был велик, и ошибки в расчетах как той, так и другой стороны были нашим главным потенциальным врагом. Ядерная конфронтация с Советским Союзом во время берлинского кризиса 1961 года была значительно реальней, чем во время кубинского кризиса 1962 года»{337}.
28 июля Пеньковский встретился в 15.10 с англо-американской группой на явочной квартире в Кенсингтоне. Ему подарили коротковолновый радиоприемник «Зенит», и Кайзвальтер по-русски объяснил:
— Этот подарок свидетельствует, что деньги для нас не проблема, главное — безопасность.
Принимая подарок, Пеньковский сиял от удовольствия и рассыпался в благодарностях. Он сказал, что лучше бы Винн в свою следующую поездку привез радио в Москву. Он убеждал группу, что такие же приемники можно купить в Москве за доллары в специальных магазинах для туристов и что проблем не будет, если кто-нибудь спросит, откуда у него это. Кайзвальтер согласился, но не разрешил покупать маленький магнитофон, чтобы Пеньковский записывал разговоры с Варенцовым и другими военными высокого ранга.
— Вас могут начать подозревать, если у вас будет такой магнитофон, и это серьезный риск — записывать Варенцова. Вы должны твердо придерживаться наших советов и рекомендаций в целях безопасности и свести собственные желания к минимуму{338}.
Группа постоянно сталкивалась с тем, что Пеньковский шел на неоправданный риск, желая стать лучшим шпионом в истории. Русских все время надо хвалить. Кайзвальтер достал отчет вашингтонского Управления по поводу речи о Берлине, произнесенной Кеннеди 25 июля, и протянул его Пеньковскому.
— Это для того, чтобы вы знали, что наши лидеры получают вашу информацию. Я вам не буду его читать, но могу сказать, что в некоторых заявлениях президента были высказаны именно те идеи, которые вы предложили {339}.
Пеньковский расплылся в улыбке и углубился в цитаты из речи президента Кеннеди:
«Западный Берлин стал сегодня великим испытанием мужества и воли западных стран, это центр, в котором наши торжественные обязательства… сталкиваются сегодня с советскими амбициями.
Мы не можем позволить и не позволим коммунистам выкинуть нас из Берлина хитростью или силой. Ибо мы должны выполнить обещание, которое дали этому городу, во имя морали и безопасности Западной Германии, во имя единства Западной Европы и чтобы не потерять доверия всего Свободного Мира»{340}.
Пеньковский поднял голову и сказал:
— Вы должны узнать, что происходит в верхах и как Хрущев повышает генералов в чине, чтобы они были верны ему. В верхах существует секретная оппозиция, она остается секретной, потому что большинство — протеже Хрущева, а остальные не хотят терять работу[38]. Но перегруппировка сил, как и раскол, вполне возможна в связи с берлинской проблемой. Все, кто в курсе состояния нашей экономики и военной промышленности, скажут: «Воевать слишком рано. Надо подождать. Зачем обострять ситуацию из-за Берлина, хотя эта проблема существует уже шестнадцать лет?» Если так будет, возможно, Хрущев снова победит; а может случиться и обратное. Нам надо это учитывать. Они могут сместить Хрущева, заявив, что он болен, или он может уйти в отставку, как Маленков. Или они скажут ему: «Боссом ты останешься, но давай отступим в берлинском вопросе, давай что-нибудь придумаем. Давай провозгласим, что мы защищаем мир, а англичане и американцы экстремистски восприняли наше заявление и готовятся к войне, а мы войны не хотим, торопиться некуда, когда-нибудь потом разберемся с берлинским вопросом». Можно наговорить много дипломатических фраз, чтобы сделать все как надо, одурачить народ и снова всем наврать{341}.
Окончательное решение примет в октябре XXII съезд партии. Этого вопроса нет в повестке съезда, но, как я вам уже говорил, во время подобных собраний у них проходят секретные сессии, и я абсолютно уверен, что там этот вопрос будет обсуждаться. Они даже могут обсудить его еще до официального открытия съезда. Так что мы должны учитывать три возможности.
Во-первых, Хрущев может смести всю оппозицию и подписать восточногерманское мирное соглашение, что, возможно, приведет к локальному конфликту, который подтолкнет к серьезной войне.
Во-вторых, Хрущева могут заставить пойти на компромисс и отложить подписание мирного договора ввиду существования западной оппозиции и сделать вид, что он стремится к миру; в этом случае возможные действия по Восточной Германии и Берлину будут отложены.
В-третьих, Хрущева могут сместить{342}.
Пеньковский добавил:
— Судя по телеграммам, приходящим послу в Лондоне и в резидентуру, советское правительство сейчас в трудной ситуации. Поэтому я, как и все прогрессивно мыслящие русские, хочу, чтобы вы повысили свою боевую готовность, чтобы СССР оказался в еще более серьезной ситуации{343}.
Кеннеди уже попросил, чтобы Конгресс в ответ на угрозы Хрущева увеличил оборонные расходы на 3,2 миллиарда долларов. Начинался новый и дорогой виток гигантской гонки ядерных вооружений.
Немало времени, пока Пеньковский был с группой, уходило на рабочие вопросы. Он представил схему советского посольства в Лондоне и данные по фотографиям новых агентов ГРУ и КГБ. Составлялись замысловатые планы будущих встреч в Москве, чтобы он мог передавать пленку и поддерживать связь с группой. Пунктом первым был разбор его встречи в парке с миссис Чисхолм.
Пеньковский спросил:
— Ну что, я правильно вел себя с этой дамой или нет?
— Вы провели с ней слишком много времени, — сказал Шерголд.
— Простите, я тоже не глуп. Так нельзя — сесть, передать материал и испариться. Это невозможно. Детская коляска пуста, и все трое детей при ней. Она в той коричневой замшевой куртке, которую, мне сказали, она наденет, чтобы я смог ее узнать. Я оценил обстановку. Собирается дождь. Я специально ждал, чтобы он начался, и тогда, возможно, многие бы ушли. Место не из лучших. Лучше было пройти дальше, к концу сквера; там было бы меньше народу вокруг. Она сидела у дорожки напротив цирка и кино. Все туда приходят и сидят там. Когда солнечно, просто яблоку негде упасть. Куча народу, но дальше сквер пустой. Собирался дождь. Я подумал: «Пусть упадут первые капли, и тогда я к ней подойду»{344}.
Пеньковский сказал, что в следующее воскресенье, 9 июля, он снова приходил в сквер, но ее там не было, хотя у него было что ей передать. Его шеф Гвишиани 4 июля сообщил, что Пеньковского командируют в Лондон, и он мог бы передать это сообщение через «девушку», как он называл миссис Чисхолм. «Она понимала меня, несмотря на мой плохой английский, — сказал Пеньковский, — но я займусь английским. Бояться было нечего, особенно появления милиционера, потому что у меня при себе военное удостоверение (свидетельствующее, что он полковник Генерального штаба), и я бы сказал милиционеру: „Отвали, дрянь“. Я бы отправил „девушку“ и обсудил все с милиционером. Здесь (в Лондоне) главные — англичане, но там я знаю, что делать.»
