Олег Шинин - Красные против белых. Спецслужбы в Гражданской войне 1917–1922
Р. Пайпс посвятил целый параграф обоснованию принципиальных отличий «красного террора» от белого и террора якобинцев во время французской революции. Террор большевиков, по его мнению, являлся государственной политикой, носил систематический характер, был повсеместным и, как правило, бессудным. ВЧК была создана специально для проведения террора и стала государством в государстве[96]…
Как и ранее, иностранные авторы проводят прямые аналогии между советскими и царскими органами госбезопасности. Так, Ф. Найтли утверждает, что много сотрудников ЧК было набрано из бывших работников царской тайной полиции – охранки – просто из-за нехватки агентурных кадров. Чекисты, по его мнению, переняли также и методы охранки по борьбе с подрывными элементами, например[97].
Создание внешней разведки иностранные авторы связывают с потребностью большевиков противодействовать российским эмигрантским организациям. Так, Д. Ричелсон считает, что к 1920 г. Советы тревожили не немцы, а русские эмигрантские организации. Подобные организации, иногда прибегая к помощи правительств стран, давших им приют, стремились продолжить сражение с большевиками. Они обучали, экипировали и внедряли на советскую территорию отдельных индивидуумов и группы, сеявшие антисоветскую пропаганду и пытавшиеся поднять восстания и организовать стачки. В случае необходимости они прибегали к террористическим актам и саботажу, как и большевики.
По указанию Ленина Дзержинский подготовил предложение учредить специальные подразделения для осуществления актов террора против эмигрантов и рекомендовал создать боевые организации, которые будут внедряться в наиболее враждебные группы, дабы переманивать их агентов в Россию и истреблять их. Для проведения подобных операций Дзержинский учредил иностранный отдел (ИНО)[98].
В то же время начинают появляться работы западных историков, основанные на серьезном анализе значительного количества документальных источников, в которых предпринимаются попытки непредвзято рассмотреть проблемы создания и деятельности органов безопасности в единстве их кадрового обеспечения и правового регулирования, разведывательной и контрразведывательной работы, и конечно осуществления политического розыска, связанного с реализацией широкомасштабного государственного террора[99].
После распада СССР историки вновь образовавшихся на постсоветском пространстве суверенных государств начали писать «свою историю», в том числе обратились к истокам национальных спецслужб.
В монографии бывшего ректора Академии Службы безопасности Украины В.С. Сидака исследуются ключевые вопросы деятельности органов безопасности Украинской Народной Республики (УНР), Украинской державы гетмана П.П. Скоропадского, Западно-Украинской Народной Республики (ЗУНР) в 1917–1920 гг., а также борьба с советскими и белогвардейскими спецслужбами[100].
В ряде публицистических работ фрагментами отражены вопросы противоборства между органами безопасности ВСЮР и спецслужбами Н.И. Махно и гетмана П.П. Скоропадского[101].
Из зарубежных ученых (на момент выхода в свет статьи. – Авт.) непосредственно к белогвардейским спецслужбам обратился крымский историк В.В. Крестьянников. Он исследовал становление и совершенствование структуры деникинской и врангелевской контрразведок в Крыму, показал их формы и методы борьбы с большевистским подпольем[102].
В отечественной исторической науке первоначально сохранилась старая, прочно утвердившаяся в зарубежной историографии, тенденция рассматривать советские органы безопасности как независимый аппарат насилия и подавления инакомыслия. Авторы лишь фрагментарно касались вопросов роли и места спецслужбы в механизме государственной власти, а также некоторых направлений ее деятельности в качестве органа политического розыска. Более того, необходимый критический анализ источников нередко подменялся прямыми или косвенными заимствованиями положений из разработанных западной наукой концепций, апологетика чекистов сменилась их полной дегероизацией[103].
Важным шагом в активизации изучения истории советских спецслужб стала работа научных коллективов при подготовке материалов для комиссии политбюро ЦК КПСС по реабилитации лиц, репрессированных в 1930-е – начале 1950-х гг.[104]
Деятельность указанной комиссии стала толчком исследовательской работы по изучению особенностей реализации репрессивной политики Советского государства и роли в этом советских спецслужб. Получив более широкий доступ к архивным материалам, используя новые методологические подходы, российские историки подготовили целый ряд работ, в которых достаточно полно и объективно анализируются взаимосвязи между правящей коммунистической партией как организатором репрессивной политики и органами безопасности – исполнителями (а порой и инициаторами) акций по репрессированию граждан, депортации целых социальных и национальных групп населения и т. п.[105]
По мнению исследователя С.А. Павлюченкова: «Красный террор периода Гражданской войны – явление многогранное и не поддается однозначной характеристике. Террор использовался большевиками как орудие борьбы с контрреволюцией, как средство против коррупции и злоупотреблений в собственном аппарате, как метод выколачивания из крестьян продовольствия и денежных налогов, как метод комплектования Красной армии… Динамика революционного движения, не достигающая своей цели, всегда неотвратимо приводит к репрессиям и террору как к последнему средству, вне зависимости от того, какими бы благородными и гуманными лозунгами ни питалось это движение в самом своем начале… Но большевизм внес в террор новое содержание, вознес на качественно новую ступень. Главная особенность красного террора – это то, что он одновременно служил и орудием борьбы, и инструментом социального преобразования общества»[106].
Красный террор, по мнению исследователя А.И. Степанова, «трансформировался в строго централизованную, целенаправленную и весьма эффективную систему наблюдения, фильтрации, устрашения, подавления и уничтожения всех потенциальных, скрытых и явных противников большевистского режима»[107]. Имея, с точки зрения А.И. Степанова, всесословно-классовый характер, белый террор вместо консолидации Белого движения и устрашения его противников вел к обратному результату – озлоблению населения и разложению белых. А привлечение к нему военно-силовых структур, столь нужных на фронте, при наличии весьма слабых карательно-репрессивных органов, придавало ему неуправляемый характер[108].
Историк А.Л. Литвин пришел к выводу, что «в 1918 г. в России возник государственный террор в виде внесудебных расстрелов и концлагерей. В этом преуспели и красные, и белые. Тогда насилие стало массовым, а личность начала низводиться до уровня материала, необходимого для социального экспериментирования». Отмечая различную специфику происхождения красного и белого террора, он считает, что именно нравственно и тот и другой были одинаково жестоки и античеловечны[109].
В.Г. Бортневский отмечает: «Споры о красном и белом терроре часто напоминают бесконечный обмен ударами: яркими фактами зверств и истязаний, цифрами казненных в конкретном месте и в конкретное время и т. п. И этот “бой” может длиться бесконечно, поскольку “защитники” как красного, так и белого террора всегда в запасе будут иметь новые “аргументы”. Он справедливо указал на необходимость комплексного исследования идеологии, политики и практики террора, выявления роли и места карательного аппарата в политической системе лагеря революции и контрреволюции. «Красный и белый террор гражданской войны… Есть ли у нас нравственные основания говорить о правомерности первого или второго, или большей или меньшей мягкости, целесообразности и т. п.? Ведь речь идет о тяжелейшей трагедии народной!»[110]
Со временем круг проблематики отечественной историографии существенно расширился. Все большее внимание уделяется разработке вопросов правового регулирования оперативной работы органов госбезопасности, которая ранее не находила должного отражения в научных трудах[111]. Авторы, подробно исследуя развитие и ужесточение уголовного законодательства, раскрывают проблемы нормативного правового обеспечения оперативно-разыскной деятельности органов госбезопасности.
Существенный прорыв был сделан в изучении разведывательной деятельности органов госбезопасности (в том числе внешней разведки ВЧК), что было связано с качественным приростом источниковой базы. Рассекречивались и вводились в научный оборот документы, хранившиеся ранее в архивах СВР и ФСБ России, стали доступными зарубежные издания по этой теме. В результате в увидевших свет книгах российские авторы предприняли попытку осветить ранее неизвестные сюжеты, переосмыслить уже опубликованные факты и отдельные персоналии[112].
