Лев Безыменский - Тайный фронт против второго фронта
Итак, упорство было необыкновенное. Его источники?.
Первым из них можно назвать линию на осуществление так называемых «частичных капитуляций» соединений вермахта, в данном случае — в Северной Италии. Действительно, для врагов сотрудничества с Советским Союзом было очень важно, чтобы капитуляция соединений вермахта происходила бы по частям и вдобавок только через англо-американское командование, без участия советских представителей. Не говорю уже о том, что если бы «обнажились» целые участки фронта в Северной Италии и на западной границе Германии, то войска Эйзенхауэра и Монтгомери получали возможность необычайно быстро продвинуться в центр рейха, в Австрию, в Триест. Примечательно, что мысль о «необходимости частичной капитуляции» пришла в голову и руководителям вермахта. Кейтель, Йодль, Дёниц, Фридебург — все они видели в этом последнюю возможность вбить клин между союзниками, а заодно сохранить живую силу вермахта в англо-американском плену. Именно поэтому немецким частям отдавался приказ — стараться сдаться не советским, а западным войскам.
Даллес и Донован обещали такого рода «частичную капитуляцию» то в Италии, то на западном фронте. Но если взглянуть на реальное положение дел, то они своими действиями и докладами вводили высшее руководство США и Англии в заблуждение. Последние рассчитывали на капитуляцию немцев в Северной Италии, но именно для этого оснований не было. Это выяснилось очень скоро. После многих недель даллесовской интриги к апрелю 1945 года капитуляцией и не пахло. Вольф не смог выполнить своих обещаний, Кессельринг вообще вышел из игры, его преемник генерал Фитингоф ставил вызывающие условия. Войска группы армий «Ц» оказывали значительное сопротивление, когда после долгих проволочек 9 апреля фельдмаршал Александер все-таки решился начать наступление (на его отсрочку бесспорно повлияли швейцарские переговоры). Войска продвигались очень медленно. Зато отношения внутри антигитлеровской коалиции были значительно омрачены. Продолжался обмен резкими посланиями, в которых припертые к стенке Рузвельт и Черчилль были вынуждены оправдываться. Казалось, пришло время поставить крест на операции «Санрайз» и заняться главным: завершением разгрома фашизма. Все шло к тому, и даже Черчилль стал сомневаться в пользе закулисных интриг.
Не могу отказать себе в удовольствии зафиксировать некоторые «откровения» Карла Вольфа, которыми он поделился со мной во время продолжительной беседы. Несостоявшийся оберстгруппенфюрер прекрасно запомнил все обстоятельства своих переговоров с Даллесом и сопровождавших их событий.
…17 апреля 1945 года Вольф явился к недовольному им Гиммлеру, чтобы доложить о переговорах. Здесь на него с упреками и обвинениями в предательстве интересов рейха набросился начальник Главного управления имперской безопасности СС Эрнст Кальтенбруннер. Самое забавное было в том, что все они — по секрету друг от друга — вели переговоры с Западом. Вольф — прямо с Даллесом, Кальтенбруннер — через своего эмиссара Хёттля с тем же Даллесом, сам Гиммлер — через шведского графа Бернадотта и уполномоченных Всемирного еврейского конгресса — с УСС и английскими представителями.
Вольф не без труда отделался от упреков обоих эсэсовских бонз, причем он произвел на Гиммлера особое впечатление таким аргументом:
— Я старался не столько для военных дел, а для дня «Икс», то есть для первого дня после войны. Ведь я заложил фундамент для союза с Западом, и мне было это легко сделать при моей прозападной и антивосточной репутации…
В этом же духе Вольф держал ответ перед Гитлером, убеждая его в необходимости своих контактов. Гитлер стал рисовать ему картину того, как во время боев в Берлине столкнутся советские и англо-американские войска, и тогда придет его, Гитлера, час.
— На чьей стороне вы хотите завершить войну, мой фюрер? — спросил Вольф.
Гитлер задумался и, подняв глаза к потолку (Вольф: «Так он делал, когда провозглашал эпохальные истины для будущих времен»), сказал:
— Я присоединюсь к тому, кто мне больше предложит.
И добавил:
— Или к тому, кто первый со мной свяжется.
Вольф даже перепугался: неужели речь может идти не о Западе? Гитлер успокоил его:
— Я еще должен подумать!
Заметим, было 18 апреля, до краха рейха оставалось 20 дней. Гитлер напомнил Вольфу о злополучном полете Гесса, которому не удалось сговориться с Западом, и он «с болью в сердце» должен был отказаться от своего любимого заместителя. А Вольфу — считал Гитлер — повезло больше. Вот где лежали корни производства его в высшее звание СС! В свою очередь Гейнц Фельфе, которому пришлось беседовать с Вольфом, когда они после войны находились в следственной тюрьме Штраубинг, вспоминал такие слова Вольфа:
— Я хотел сохранить жизнь немецким солдатам, так как знал, что они вскоре пригодятся. И, как вы сегодня видите, оказался прав!
Фельфе с полным правом добавляет в своих мемуарах: «Ясно — против кого должны были пригодиться солдаты. Именно это объединяло Даллеса и Вольфа». И начальник Вольфа, кровавый рейхсфюрер СС, заботился о новом военном блоке.
Об этом — рассказ самого Вольфа:
— Под влиянием Шелленберга Гиммлер связался с шведским графом Бернадоттом и заявил ему, что, несмотря на все происшедшее на оккупированных территориях и на Востоке, он является в глазах англо-американцев вполне приемлемой фигурой как организатор наикрупнейшего антибольшевистского фронта…
Но все надежды рушились. Рушилась надежда немецких генералов обеспечить «частичные капитуляции» на северном участке западного фронта, где особые усилия к этому прилагал будущий подсудимый в Нюрнберге Артур Зейсс-Инкварт. Но вот что удивительно: активность действий в этом направлении с американской стороны не ослабевала.
Ключ ко всем достаточно многочисленным загадкам швейцарских переговоров («бернского инцидента», как его именовали в документах руководителей США и Англии) лежит, однако, не только и не столько в тех или иных интригах американских разведчиков. Смысл операции «Санрайз» — в ее политическом контексте, в политической и военной обстановке заключительного периода второй мировой войны. Того периода, символом которого является Крымская конференция «большой тройки», состоявшаяся 4–11 февраля 1945 года в Большом Ливадийском дворце. С полным правом ее именуют кульминационным пунктом сотрудничества трех ведущих держав антигитлеровской коалиции. Недаром слово «Ялта» до сих пор приводит в бешенство врагов идеи мирного сосуществования и конструктивного сотрудничества двух социальных систем.
Начало 1945 года застало нацистский рейх в предсмертных судорогах. Но и в этой ситуации победа не приходила сама собой. Как никогда раньше, необходимы были единство и решимость в нанесении окончательных ударов — ведь ничего иного так страстно не желал Гитлер, как столкновения союзников (как живописно поведал нам об этом Вольф). Однако объективное развитие событий — от Тегерана до Ялты — шло в ином направлении. Несмотря на все трудности, несмотря на наличие серьезных разногласий, Ялта принесла важнейшие результаты:
— три державы добились единства в вопросах военной стратегии на финальном этапе войны, скоординировали свои действия;
— три державы решили в духе единодушия сложный комплекс вопросов, связанных с Германией после ее поражения, наметили основы согласованной политики во имя предотвращения новых войн;
— три державы проявили единство и согласие в вопросе о создании ООН.
Иными словами, в ялтинских решениях содержался как бы «экстракт» будущей политики мирного сосуществования и мира, которой искренне желали народы, измученные годами войны, — той политики, которая вела к Потсдаму, а позднее — к хельсинкскому Заключительному акту. Восемь дней Ялты в этом смысле стоили куда больше, чем долгие месяцы закулисных интриг и комбинаций. Президент Рузвельт говорил в конгрессе, что ялтинские решения положили конец «сферам интересов, балансам сил и всем прочим ухищрениям, к которым прибегали столетиями и которые всегда терпели крах». Будто прямо сказано в адрес антисоветских комбинаторов!
Вот против этого поистине исторического значения Ялты были направлены усилия инициаторов «Санрайза». Они всеми силами старались омрачить горизонты боевого и делового сотрудничества с Советским Союзом, которые открылись на конференции. И если серия закулисных переговоров началась еще в конце 1944 года, то сразу после Ялты они с явно провокационной целью были подняты на уровень государственной политики.
…Это было 24 февраля 1945 года, вскоре после окончания Ялтинской конференции трех великих держав. В этот день генерал-майор Уильям Донован внезапно покинул Вашингтон. Его биографы до сих пор гадают: что заставило руководителя американской стратегической разведки столь срочно покинуть столицу? Ведь он только-только вернулся с западного фронта, а сейчас не мешкая уезжал, сказав своей супруге, что летит на Гавайи…
