Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение
Под предлогом экономии ресурсов Алексеев не хотел отправлять значительные силы в Добруджу для прикрытия тыла румынской армии. Кроме того, его не устраивал план действий румынского генерального штаба. С удивительной точностью Алексеев предсказал ход событий в случае реализации румынских предложений: «Румыны подвинут все свои силы в Трансильванию, согласно плану румынского штаба, и нельзя быть уверенным, что австро-германцам не удастся использовать увлечение румын наступательными операциями в землях, составляющих предмет их национальных вожделений, для того чтобы обойти главные силы румынской армии и либо зайти в тыл нашего буковинского фронта, либо, что еще вероятнее, отрезать нашу армию в Добрудже. Вывезти эту армию в таком случае морем может для нас оказаться крайне затруднительным из-за неприятельских подводных лодок, которым легко будет действовать у побережья Добруджи, базируясь на Варну. Вообще положение нашей армии в Добрудже будет весьма затруднительным из-за слабости путей сообщения, связующих ее с Россией»56.
Оценка румынских планов начальником австро-венгерской контрразведки полковником Максом Ронге была весьма близка алексеевской. Ронге считал, что их суть заключалась в попытке максимального захвата территорий, для того чтобы обеспечить позиции своей дипломатии после войны. Достигнуть этой цели румынское командование надеялось так же, как и во Вторую Балканскую войну: «Румыны, как и в 1913 г., рассчитывали решить все проблемы марш-маневром, при котором не будет нужды в серьезном бое»57. Война с Австро-Венгрией была в это время очень популярна в Румынии, особенно среди образованной части общества. Наиболее активными были студенты в Бухаресте, открыто провозглашавшие на демонстрациях претензии к дунайской монархии: Трансильвания, Буковина, Банат. Удивительно, но никто не хотел серьезно задуматься о том, что происходило рядом, в Болгарии. А там вовсе не забыли выступления румын во время Второй Балканской войны. «В апреле 1916 г., – вспоминал Вопичка, – от всех классов общества в Болгарии я узнавал о том, как люди страстно желают войны с Румынией. Вернувшись с этим знанием в Румынию, я был поражен заявлением премьер-министра (Братиану. – А. О.), что Болгария никогда не объявит им войны. Без сомнения, эти заявления были вызваны уверениями премьер-министра России»58. В последнем случае американский посол ошибался.
Судя по всему, весной 1916 г. Алексеев потерял интерес к Балканам как к возможному району большого наступления. Так, во время переговоров об условиях вхождения Румынии в войну в апреле 1916 г., румынская сторона выдвинула в качестве условия, поддержанного французами, не только защиту Добруджи, но и ввод русских войск в Рущук. На возражения Татаринова, что этот вопрос никогда не обсуждался, Братиану возразил, что «он всегда имел в виду и это условие»59. Румынские требования и претензии, с точки зрения Алексеева, росли по мере увеличения поддержки их со стороны Франции. Поэтому он извещал представителя русской армии при французском командовании в письме от 29 апреля 1916 г.: «Считаю такое направление несоответственным; с Высочайшего соизволения дал наставление своему военному агенту вести себя спокойно, корректно, вести переговоры, но ясно показать, что мы не стремимся вовлечь румын в войну и что затем размер будущего вознаграждения будет находиться в прямой зависимости от степени усилий и услуг, которые проявят румынские войска в борьбе за свои национальные интересы. Выступление Румынии потребует от нас такого сдвига вооруженных сил к югу, что выгоды от увеличения числа войск, действующих против Австрии, потребуют заметного ослабления на германском фронте, который всегда сохранит для нас значение главного»60.
В телеграмме от 21 апреля 1916 г. Бьюкенен сообщал, что русский военный атташе в Бухаресте полковник Татаринов на это требование о посылке четырех русских корпусов в Добруджу отвечал, что румынская армия «…так же хороша или даже лучше, чем любая полевая часть русских войск в настоящее время. Однако снарядный запас составляет всего 1200 снарядов на орудие, а месячное производство снарядов в стране составляет всего 5000 штук»61. Был ли искренен Татаринов в своей оценке состояния румынской армии или нет, непонятно. Но несомненно, что свою оценку он согласовал с мнением русского командования и Алексеева, на которого Татаринов, по свидетельству Баркли, постоянно ссылался при решении особо важных вопросов. Хорошо информированный Бьюкенен сообщал о реакции Алексеева на румынские требования: «.Генерал Алексеев в настоящее время не придает никакого значения кооперации с Румынией. Генерал зашел так далеко, что сказал, что предпочел бы рассчитывать на ее нейтралитет, чем на ее военную помощь. Он верит, что может надеяться на первое»62.
Весной 1916 г. Жоффр через представителей французской армии в России – генералов По и Лагиша – буквально осаждал русскую Ставку призывами оказать поддержку Бухаресту и максимально пойти навстречу его требованиям. «Нет той цены, – обращался он к Алексееву в письме от 3 марта 1916 г., – за которую мы не должны бы купить содействие Румынии.»63 Кроме помощи с созданием складов боеприпасов на территории этого государства Россия должна была согласиться послать от 200 до 250 тыс. своих солдат в Добруджу и на румыно-болгарскую границу. Она же должна была заплатить и цену, размер которой готовы были щедро определять союзники. Приобретения России рисовались Жоффром в розовых тонах: «В Буковине, Трансильвании не испытанная еще в боях румынская армия, будучи заключена на обоих флангах в прочные рамки русских войск и воспламеняемая идеей о выпавшей на ее долю роли освободительницы, будет находиться в прекрасных условиях для наступления прямо перед собой в страну, где встретит симпатии родственного населения»64. Встречая сопротивление со стороны Алексеева, французы начали активно пытаться обойти его, обращаясь к министру иностранных дел и императору.
В очередной раз Лагиш и По попытались сделать это, воспользовавшись визитом в Россию бывшего военного министра Румынии Н. Филиппеско.
11 (23) февраля он прибыл в Могилев, где был принят императором и имел беседы с Алексеевым и князем Кудашевым. Филиппеско заявил, что Румыния вступит в войну только при условии направления в страну 250-тысячной русской армии, которая возьмет на себя охрану границы с Болгарией и одновременный переход всех союзнических армий в наступление. В случае каких-либо крупных неудач у союзников, по словам румынского гостя, его страна «окончательно откажется связать свою судьбу с державами Согласия»65. Алексеев не шел далее обещаний широкой помощи «как войсками, так и в деле доставки боевого снаряжения из Франции», и гость отправился в Петроград, куда и прибыл 14 (27) февраля66. Очевидно, румынские требования не казались чрезмерными французскому командованию. Готовность ослабить направления на Киев, Москву или Петроград на 6 или 7 корпусов французами, не желавшими ни на штык ослаблять свой собственный фронт с Германией, который обороняло около 2 млн французов, в конце концов вызвала возмущенный протест начальника штаба Ставки, который он решил довести и до Николая II, и до Сазонова.
«Этими взаимно дополняющими друг друга данными, – писал Алексеев Сазонову 5 марта 1916 г., – полученными от г. Филиппеско, генералов По и Лагиша, достаточно определенно устанавливается желание и наших настоящих союзников, и союзников будущих: отправить 250 тыс. наших войск воевать против болгар и помогать румынам завоевать Трансильванию и Буковину. По долгу службы перед Россией и Государем я не имею права доложить Верховному главнокомандующему о необходимости принятия такого плана и присоединения к такой военной авантюре. Другим наименованием я не могу определить, при данной обстановке и условиях, предлагаемого нам плана. 250 000 – около /7 наших войск. Наш фронт тянется на 1200 верст, нам предлагают растянуть еще верст на 600»67. Еще через три дня Алексеев отправил довольно резкое письмо генералу По, в котором по сути дела отчитал его, вспомнив и ноябрь прошедшего 1915 г., когда на границе с Румынией были сосредоточены значительные силы русской армии, которые никак не повлияли на ее нейтралитет. Алексеев недвусмысленно заявил о своем недоверии румынам и о нежелании поддерживать их планы, даже если их одобряет Франция68.
Филиппеско покинул Россию с твердой и тяжелой для него уверенностью в том, что в Ставке не поддерживают румынские планы и не собираются защищать Румынию от Болгарии. Румынский посланник жаловался русскому дипломату, что «.. Филиппеску уезжает из Петрограда под тяжелым впечатлением, так как из разговоров на Ставке и здесь (в Петрограде. – А. О.) он убедился, что на основании донесений полковника Семенова к румынской армии относятся с пренебрежением, а также, что Россия по-прежнему относится отрицательно к военным действиям против Болгарии». Ссылки на то, что именно Бухарест в свое время отказался пропустить русские войска на помощь Сербии, на румынских государственных мужей не действовали69. Тональность диалога русских и французских военных резко ухудшилась, что стало одной из причин смены представителя французского Главнокомандования в Могилеве. Выехавший 22 апреля 1916 г. из Франции новый военный представитель Франции при Ставке генерал М. Жанен перед выездом получил инструкцию всемерно способствовать вхождению Румынии в войну на стороне Антанты. Более того, на своем посту генерал должен был добиваться от России тех уступок, которые способствовали бы этому70. Изменился и характер рекомендаций Жоффра. Теперь он всего лишь рекомендовал учитывать румынский фактор как чрезвычайно важный при принятии решений и добиваться вступления Румынии в войну в момент начала общего наступления союзников71.
