Анатолий Терещенко - Щит и меч «майора Зорича»
К одному из очагов подошел и Зорич. Огонёк горел несильно — брошенный в костер валежник был пропитан сыростью, и эта вода, нагреваясь внутри веточек и сучьев, капризно шипела и пузырилась, вытекая и быстро испаряясь на их торцах. Когда в огонь кто-либо бросал клок сухой травы, тогда яркий сноп пламени на считанные минуты обдавал теплом лица разведчиков. В такие моменты сидевшие вдали от костра люди протягивали ладони, обласканные коротким всполохом тепла, исходящего от длинного оранжевого языка огня. Усталость и тепло у костра многих клонили ко сну…
И вот тут случилось то, что случилось.
Слово Святогорову:
«С трудом преодолев сложный участок, остановились на отдых близ местечка Стара-Кремнички. Лагерь разбили на лесной высотке над долиной, разрезанной надвое лентой шоссе. Я решил осмотреться. В бинокль мне хорошо было видно, как там, внизу беспрерывным потоком движутся на восток немецкие машины с боеприпасами, снаряжением и солдатами в новенькой — с иголочки — форме горных стрелков.
В общих чертах все это можно было разглядеть и невооруженным глазом. Так что вся группа понимала: движущаяся армада направлена против наших словацких братьев, обороняющих столицу восстания — Банска-Быстрицу, а также, само собой разумеется, и против советских войск, спешащих на помощь восставшим. Равнодушно наблюдать за всем этим было просто невмоготу.
— Товарищ майор Зарич! Дорогой кацо! — вдруг, позабыв о своем "словацком" происхождении, с заметным грузинским акцентом обратился ко мне заместитель командира группы капитан Агладзе. — Скажи, да-а-арогой, каково мне смотреть на эту картину! — и он резко ткнул указательным пальцем в сторону долины. — До смерти не прощу себе, дав им вот так привольно гулять! Разреши, да-а-арогой, с высоты нашего положения встряхнуть этих гадов! Ну, хоть чуть-чуть, хотя бы малость. Пусть потом оглядываются…
А что я! Я сам не отрывал глаз от шоссе: страшно хотелось пощипать фашистскую нечисть. И все-таки, подавив желание, может, не так твердо, как следовало, я ответил капитану Агладзе:
— Не могу, Фома. Права такого не имею. Сам ведь знаешь — приказ: до прихода на место в соприкосновение с противником не вступать и себя не расшифровывать. Даже в со-при-кос-но-ве-ние! Тебе, надеюсь, понятно?
— Так случай-то какой удобный! — вдруг поддержал капитана Агладзе рассудительный начальник штаба. — Пожалуй, грех им не воспользоваться. Инициатива все-таки наша. Мы в выигрышном положении, даже если спустимся — ударим с высотки. И потом снова подымемся вверх. Немец побоится снизу нас преследовать. Успех гарантирован обстановкой и нашими орлами.
Авось, и поблагодарят! — хитровато щурясь, закончил Володя Волостнов.
Я понимал одну в такой ситуации истину: единственный способ отделаться от искушения — уступить ему.
И я не выдержал. Будь что будет!»
У разведчиков появился азарт, который некоторые называют похотью успеха. Жертва близка, вот она, как на ладони, — можно рискнуть. В пылу борьбы можно даже пожертвовать жизнью, но победитель, как правило, не думает об этом, так как в каждой победе в бою присуще презрение к жизни. У бойцов «чесались» руки — враг рядом и в полной самоуспокоенности. Он не верит, что тут могут быть партизаны, тем более советские, а потому полная потеря бдительности. Враг расслабился.
С высоты крутого холма, на котором находились воины диверсионно-разведывательной группы, казалось, что вражеская колонна двигается очень медленно, — сказывался оптический обман из-за расстояния.
У людей сразу же забурлил в сердцах настоящий, живой энтузиазм, а не показной, фальшивый клубок страстей, который никогда не вознаграждает за сопровождающие их опасности. Страсти объясняют многое, но не оправдывают ничего, хотя, как говорил Вольтер, страсти — это ветры, надувающие паруса корабля, иногда они его топят, но без них он не мог бы плавать.
С другой стороны, страсти, как в данном случае, были облаками, затемняющими солнце разума и слова правильного приказа сверху. Если разум не сдерживает страстей, то, по крайней мере, он умеряет их ход и препятствует их опустошительным набегам.
Они вводят часто нас в заблуждение из-за того, что сосредоточивают всё наше внимание только на одной стороне рассматриваемого предмета и не дают нам возможности исследовать его всесторонне. А всестороннее грозилось стать опасным — ведь противник мог просто вызвать на помощь дополнительные силы, в том числе авиацию, и даже своими силами уничтожить небольшой отряд особого назначения, имеющий совсем другие задачи, чем драться с превосходящими силами гитлеровцев.
У разведчиков появилась открытая дверь, которая, как говорится, способна и святого ввести в соблазн. Дьявол столь же необходим святым, как и бог: ибо без искушений и соблазнов их жизнь была бы лишена всякой похвалы. О награде, поощрении, заслуге за свой «подвиг», конечно, они где-то внутри надеялись, хотя быстрота решения затмевала эти нескромные мысли. И они решились «пощипать» вражескую колонну, тем более союзницей у них, как у летчиков, была высота. Это было их превосходство, и они решили им воспользоваться и коршунами спикировать на врага.
Майор Зорич лихорадочно вращал колесико регулировки бинокля — в линзах мелькали кусты, деревья, пологий склон и автострада, по которой тащился небольшой, как ему показалось, немецкий отряд. И он отдал приказ — атаковать фашистов!
Слово Святогорову:
«Ребята только этого и ждали. Оказывается, они уже подготовились заранее: в минуту — не более — собрались…
"Ручники", автоматы, связки гранат — все на изготовку, и наши десантники — Баштовой, Сукасьян, Грунтовой, Степанов, Степовой, да ещё трое словаков — Франтишек Бучек, Ян Грушовский и Ян Янковский, возглавляемые Фомой Агладзе, устремились вниз, по горным тропам к шоссе.
Ночь уже плотно накрыла все вокруг темным покрывалом, и я тревожно вслушивался в её разноголосицу, безусловно, пытаясь что-то разглядеть в долине, где зловеще рычали моторы. Время от времени замечал подрагивание там автомобильных огней да острые лучи "тарахтелок" — вражеских мотоциклов с пулеметчиками в колясках.
И вдруг — будто гроза разразилась над долиной: треск пулеметных и автоматных очередей, гулкий грохот гранат!
И далее всё вокруг заохало, заискрилось, завыло. Пламя ярко вспыхнувших грузовиков сразу же осветило все вокруг, и я четко различил два перевернутых тягача, с десяток темных распластанных трупов.
Вскоре гитлеровцы опомнились. Донеслись гортанные команды, и цепочки солдат сначала растянулись вдоль шоссе, а затем хоть и не без опаски, но всё же стали подниматься в горы. А мои ребята, только что атаковавшие вражескую колонну, все до одного благополучно присоединились к нам».
Разведчикам тут же пришлось покинуть облюбованное место для отдыха — возникала реальная опасность блокирования группы превосходящими силами гитлеровцев, а то и полного окружения. А это значит — гибели отряда. Этого допустить было никак нельзя.
— Быстро, наверх, в горы, — послышалась властная команда взволнованного событием Зорича.
Передвигались очень быстро по извилистой горной тропе. Горы Словакии хотя и старые отроги Карпат, но на них бывали коварные стежки, особенно для партизан при встрече с противником.
Вскоре отряд достиг перевала и оказался в совершенно новом лесном массиве. Восточный скат вершины, у подножия которой приходили в себя гитлеровцы, был крутым. С запада примыкал густой хвойный лес, защищавший группу от ветра и любопытных глаз.
Майор Зорич приказал именно здесь сделать привал. Выставив боевое охранение, группа с удовольствием расположилась на отдых. Бойцы делились воспоминаниями о своей недавней рискованной вылазке. Рассказывали интересные подробности, как застали врасплох гитлеровцев.
— Десятка два отправили к праотцам, они уже отвоевались и больше не будут паскудить землю Словакии, — заметил улыбающийся Агладзе.
— Я думаю, больше нащелкали, а сгоревшие машины и уничтоженные боекомплекты — это ли не подарок нашим братьям, — решил более детализировать результаты вечернего налета Владимир Степанов. — Я насчитал более сорока поверженных фрицев.
— Мы с «другом Пашей», — грузин похлопал по прикладу автомат ППШ, — ни одну пулю не отправили за молоком. Все нашли живую цель, чтобы через мгновение сделать её мёртвой.
— Да, твой Паша поработал прицельно, — согласился Владимир.
Агладзе в иронично-насмешливом тоне рассказал ещё один интересный эпизод:
— Когда я открыл огонь по автомашине, из-под тента кузова спрыгнул перепуганный долговязый немец. Он уронил винтовку, а потом наклонился, чтобы её поднять. И в это время в грузовике взорвались, очевидно, ящики с боеприпасами. Бедолагу взрывная волна подбросила так высоко, что он шлепнулся почти рядом со мной. Лежит, естественно, без винтовки на спине и стонет, вращая широко открытыми молочными глазами — одни белки светятся. Но он всё-таки увидел меня и тут же вмиг разложил руки крестом. Лежит и вдруг как заорёт: «Гитлер капут! Гитлер капут!»
