Андрей Бугаев - День «N». Неправда Виктора Суворова
«Утверждается, например, что из-за неверного якобы понимания характера и содержания начального периода войны у нас неправильно обучались войска боевым действиям именно в этот период.
Утверждение столь же смелое, сколь и невежественное. Ведь понятие «начальный период войны» — категория оперативно-стратегическая, никогда не оказывавшая сколько-нибудь существенного влияния на обучение солдата, роты, полка, даже дивизии. И солдат, и рота, и полк, и дивизия действуют, в общем-то, одинаково в любом периоде войны. Они должны решительно наступать, упорно обороняться и умело маневрировать во всех случаях, независимо от того, когда ведется бой: в начале войны или в конце ее. В уставах на сей счет никогда не было никаких разграничений. Нет их и сейчас»[566].
Что касается оперативного, якобы наступательного построения войск, то и здесь есть что возразить. Не было оно наступательным. Мехкорпуса не были собраны в компактные группировки, а стояли разбросанные, как вдоль границы, так и в глубину, во фронтовом резерве либо во втором эшелоне армий прикрытия. Если бы в выступах у нас действительно были сконцентрированы ударные танковые группировки, и обороняться, возможно, было бы легче. Не пришлось бы тратить время на передислокацию войск и выдвижение к рубежу развертывания. Прорвавшийся противник, охватывая наши силы, сам подставлял под удар фланг, а зачастую и тылы. Будь мехкорпуса в этот момент действительно собраны в один кулак, их контрудары могли оказаться куда более эффективными.
Авиация действительно понесла невосполнимые потери. Но скученность ее была вызвана чем угодно, только не готовностью к нанесению удара. С рассредоточенных, многочисленных фронтовых аэродромов нападать легче. Задействованными в этом случае окажутся куда больше взлетно-посадочных полос, и соответственно время на взлет эскадрилий сократится на порядок. И удары при этом будут наноситься волнами с интервалами в несколько минут. А теперь представьте себе, что с одного аэродрома в короткий срок должны подняться в воздух сотни самолетов. Одна поломка на взлетной полосе, и… все стало. А в такой ситуации время становится решающим фактором.
Нет, не из-за нацеленности на превентивный удар погибла в первые же часы значительная часть нашей авиации. Поразительная беспечность одних командиров, нежелание ставить под удар свою карьеру и жизнь — других и опасение Сталина оказаться непонятым немцами предопределили происшедшее…
Неблагодарное это занятие — прогнозировать прошлое. Но — приходится.
Представим на минуту, что все обстояло именно так, как описывает в своих работах В. Суворов. Что мы готовы уже были начать вторжение, но Гитлер упредил Красную Армию на две недели и сорвал сталинский замысел. Представим себе, что Гитлер не упредил.
Что бы было?
Прежде всего следует отметить, что о достижении тактической внезапности не может быть и речи. Озадачить и перенацелить командиров, выстроить наступательную оперативную группировку за две оставшихся недели в принципе, по-видимому, было возможно. Но сохранить переброску к границе сотен тысяч солдат и тысяч танков в тайне от противника не удалось бы ни при каких обстоятельствах. Обстановка на Западной Украине и в Белоруссии, в Бессарабии и в особенности в Прибалтике складывалась более чем благоприятная для создания агентурной разведывательной сети. Значительная часть населения была отнюдь не в восторге от «восстановления» советской власти и охотно шла на сотрудничество с немцами, воспринимая поначалу возможный их приход едва ли не как освобождение. К тому же в последние предвоенные месяцы резко активизировала свою деятельность авиация противника, совершившая с января 41-го до начала войны 152 пролета на нашу территорию[567]. Фактически к весне немецкие самолеты, ведя воздушную разведку, вторгались в наше воздушное пространство зачастую на значительную глубину, едва ли не ежедневно. Стоило мехкорпусам двинуться к границе, стоило авиации начать рассредоточение на полевые аэродромы, и это немедленно стало бы известно немецкому Генштабу.
Как бы отреагировал противник, наблюдая выдвижение и развертывание для скорого удара десятков наших танковых и стрелковых дивизий, предугадать невозможно. Скорее всего, немцы все же упредили бы Красную Армию. В то время как мехкорпуса еще только могли получить соответствующий приказ, Вермахт завершал последние приготовления. В этом случае события развивалась бы по аналогии с тем, как все произошло в реальности. Разве что наша оборона оказалась бы более устойчивой и организованной[568].
Но могли немецкие генералы и выждать, выдержать паузу. Ведь сосредоточение в Белостокском и Львовском выступах большинства наших механизированных корпусов было им только на руку! Скажу больше, на руку противнику были бы и наши наступательные действия. В этом случае Вермахту не надо было тратить усилия на прорыв нашей обороны и охват советских войск. Вклинившись на вражескую территорию, они сами втягивались в мешок, подставляя под удар фланги. До какого-то момента противник отступал перед фронтом советских войск, но не на флангах, а потом, с легкостью перехватив пути отхода, замкнул бы кольцо нами же созданного окружения. Так немцы действовали в танковом сражении под Дубно, то же приключилось и с армией Власова. Собственно, подобное нередко имело место на советско-германском фронте в первые год-полтора войны. То здесь, то там немцам удавалось проводить частные окружения наших частей и срезать вклинения.
А мы вот до самого Сталинграда неумелы. Ни в районе Демянска, ни даже под Ельней.
В той же степени все это может быть отнесено и к авиации. Не думаю, что удалось бы застать Люфтваффе врасплох. И рано или поздно немецкие летчики истребители, имевшие лучшую подготовку и двухлетний боевой опыт, завоевали бы господство в воздухе. А вслед за этим сотни «Юнкерсов» и «Хейнкелей» стали бы терзать наши войска, громя колонны, сжигая боевые машины и бензовозы. И проталкивая свои танковые клинья. На восток…
Есть все основания полагать, что и в случае «превентивного» удара, на первых порах, испытав горечь поражения, нам пришлось бы отступить. Ведь если под Дубно пять мехкорпусов, занимая выгодную позицию на флангах немецкого клина, нанося концентрические удары с разных сторон, не смогли не только разгромить, но и обескровить танковую группу Клейста, разве удалось бы им большее, случись прорываться через оборонительные порядки немцев и самим, вытянувшись огромным клином, подставить под удар обнаженные фланги? Если, находясь в более чем благоприятной ситуации, не смогли мы продвинуться на 20–30 километров, о какой «глубокой операции», о каком Оломоуце речь?
Гитлер сумел застать нас врасплох, утверждает В. Суворов, потому что напал вопреки законам логики и здравого смысла. Вот если бы Красная Армия ударила первой, то уже в августе Берлин стал советским. Под Курском в ходе превентивного артналета советская артиллерия, казалось, сровняла передний край противника с землей, а немцы пошли и прорвали нашу оборону и были остановлены лишь во встречном танковом бою под Прохоровкой.
Неужели не приходит В. Суворову в голову мысль, что все происшедшее в этом мире не случайно и были веские причины, чтобы столь масштабные события стали именно таковыми, какими мы их знаем?
Немцы ведь не потому напали первыми, что опасались удара в спину, а просто чувствовали себя на порядок сильнее и не сомневались, что в течение 8-10 недель с СССР будет покончено. Да и Сталин ведь допустил рад необъяснимых ошибок не оттого, что хотел, чтобы стране были нанесены новые страшные раны, а режим его власти оказался на волосок от гибели. Он уверился, что слабее.
Это только кажется, что, напади мы первыми, и инициатива перешла бы в руки советского командования. Нет… Инициативой противник владел изначально, захватив ее задолго до начала военных действий. На 15 мая, в день, когда Сталину на стол легла докладная записка Жукова, мы даже не начали еще перебрасывать войска к границе. Ждали, как решит вождь. Немцы же могли нанести удар в любой момент, почти все у них было готово. Так уж устроен этот мир. В нем нападает сильнейший.
И еще. Не будем кривить душой. Нападающая сторона, как правило, имеет определенные начальные преимущества. Вполне допускаю, что с военной точки зрения превентивный удар был вполне целесообразен, и в этом случае мы вступили бы в войну в более благоприятной обстановке.
Но не следует забывать и другого. От Перемышля до Сталинграда многие сотни километров и без малого полтора года тяжелейшей войны. В приграничном сражении мы имели большое преимущество в технике, но потерпели поражение. После бомбежек, изнуряющих беспорядочных отходов, после катастрофических окружений от былого превосходства не осталось и следа. Не хватало не то что снарядов — винтовок! К зиме не только танки, но и противотанковые ружья высшее командование распределяло по фронтам поштучно! За счет чего же мы выстояли и даже сумели, опрокинув, отбросить немцев от Москвы? Только за счет того, что на защиту Отечества поднялся народ. Война стала личным делом каждого. Как в окопах, так и у станков. Женщины в тылу работали по четырнадцать часов в сутки не потому, что рядом незримо присутствовал НКВД, а просто от того, сколько они дадут фронту мин или снарядов, напрямую зависело, вернутся ли домой их мужья. И солдаты бросались с гранатами под танки и отогнали-таки фашистов от столицы вовсе не по указке Сталина. Отступать уже было некуда. Поражение же означало рабство и скорую гибель. Гибель не отдельных людей — государства и наций, составляющих его основу.
