Гаральд Граф - Моряки
В общем, по первому впечатлению, мы остались вполне довольны отведенным нам помещением, тем более что оно было безукоризненно чистым и светлым. Хуже обстояло дело с едой: повар-японец кормил нас европейскими кушаньями, о которых, к сожалению, имел слабое понятие. Его жидко-мутные супы и кусочки красного мяса, плавающие в сомнительном соусе, надоели до отвращения своим однообразием и несъедобностью. Спасаться от голода приходилось собственными средствами, покупая продукты у продавцов, а когда разрешили ходить в город, то обедая в ресторанах. Как мы ни убеждали старика-подполковника перейти на японский стол, чтобы получать съедобную пищу, он ни за что на это не соглашался, уверяя, что по положению нас полагается кормить по-европейски.
К нам в дом имели свободный доступ торговцы, но, конечно, с разрешения начальства. Оттого мы всегда могли покупать припасы, сласти, вина, материи и разные безделушки. С одной стороны, это было удобно, но с другой, право покупать вино в неограниченном количестве приводило к печальным результатам. Походило на то, что японцы поощряли пьянство, точно считая, что оно отвлечет от вредных мыслей и с нами легче будет справляться. Пожалуй, они не ошиблись, хотя именно из-за спиртных напитков и им иногда выпадали большие неприятности. Однако чего было опасаться? Ожидать попыток к бегству — едва ли имело основание, так как Сендай лежал не у самого берега и на восточной стороне острова, следовательно, на шлюпке пришлось бы совершить огромное путешествие.
Но если даже допустить, что нашлись бы на это предприятие безумные смельчаки, то дойти до берега и достать шлюпку не представлялось совершенно никакой возможности: местность исключительно густонаселенная, а весь наш внешний облик так резко отличается от японцев, и как бы мы не переодевались и не гримировались, все же рост, цвет кожи и, наконец, полное незнание языка выдали бы нас непременно.
В доме разрешалось делать, что хотели, но за его двери не пускали. Такое сидение под замком утомляло, и часто никак не удавалось найти себе занятие. Спать более 9-10 часов нельзя, в особенности без физической усталости, книг не имелось, работы никакой, оставалось только есть, пить и играть в карты. Первое время этому и предавались. Многие просиживали с утра и до вечера за "винтом" и "теткой" Но вскоре принялись за азартные игры, и тут начались ссоры, дрязги и чуть ли не драки.
Состав офицеров, попавших в наш дом, оказался вполне удачный, и, за исключением двух, все были смирные и приличные люди. Раз только произошел большой скандал между обитателями нашей комнаты и соседней, которые остались недовольны тем, что мы явно показывали неодобрение их поведением. Началось с ругани, а кончилось бомбардировкой нашей комнаты стульями и посудой, после того как мы заперлись в ней. Другие пленные офицеры с нашего корабля помещались с офицерами со "Светланы" и "Ушакова" в трех настоящих японских домиках, имевших маленький общий садик.
Этот садик и раздельное жилье сильно скрашивали их существование, и в этом отношении мы им завидовали. Скоро появилась возможность и нам их изредка посещать, так как японское православное духовенство начало по воскресеньям устраивать церковные службы в одном их этих домиков. Правда, нас туда провожали под конвоем, а шествовать в таком виде через весь город было довольно-таки неприятно, но все же желание присутствовать на богуслужении пересиливало эту неприятность.
Так бесцветно и скучно тянулись дни, и нам все до того надоело, что иногда мы даже друг друга не выносили и с трудом приходилось удерживаться, чтобы не ссориться. Можно себе представить, как надоел плен тем, которые сидели, не как мы два месяца, а уже восемь-девять. Тем более что доходили слухи, что в других лагерях далеко не такое хорошее отношение со стороны японских офицеров, наблюдающих за пленными, как у нас. Заносчивость некоторых переходила пределы выносимого и вызывала энергичные протесты, которые влекли за собою аресты русских офицеров.
В своей тесной компании сожителей по комнате мы все же жили дружно и хорошо. По счастью, нас не затянула слишком глубоко офицерская среда, и мы интересовались не только флотом, но и жизнью. У нас было стремление по возвращении в Россию продолжить образование и сейчас же поступить в офицерские классы и академию, чтобы сделаться офицерами, способными выполнять работу по возрождению флота. Теперь многое стало ясным, и, главное, что полученный урок не должен пропасть даром: мы были уверены, что Цусимская катастрофа неизбежно поведет к большим переменам и нововведениям и что Морскому ведомству придется проделать огромную работу, чтобы в кратчайший срок довести флот до боеспособного состояния.
На положении арестованных нас продержали почти четыре месяца и только, когда начались мирные переговоры, разрешили с 8 часов утра до 6 вечера ходить на прогулки. При выходе из дому все должны были получать особые билетики, удостоверяющие личность, и отмечаться у караульного унтер-офицера, а при возвращении билетики эти сдавать. Против такого распоряжения вначале мы протестовали, так как находили его унизительным, в особенности для старших. Но протесты не помогли, и наш старик-японец заявил, что, кто считает для себя унизительным при таких условиях выходить на прогулки, тот может сидеть дома.
Конечно, скука была так велика, что постепенно все начали пользоваться этой льготой. Караульные унтер-офицеры точно отмечали моменты возвращения каждого, и если случались опоздания, то на следующий же день приходил японский офицер и делал выговор: "Обещались, мол, подчиняться правилам прогулок, а вот опаздываете на десять минут, этого делать нельзя, иначе вы будете лишены права гулять" Такие внушения, понятно, были настолько оскорбительны и неприятны, что все боялись опоздать даже на одну минуту.
С момента разрешения прогулок у пленных установилась самая тесная связь, и пошли бесконечные приглашения: на пироги, именины, рождения и т п. Так как офицеров было много, то и потянулись нескончаемым рядом эти маленькие торжества. Вначале они проходили весело и оживленно: делались настоящие пироги с капустой и русские закуски и кушанья, ко всему этому ставилось вино, так что в результате большинство приходило в такое состояние, что оставалось только ложиться спать.
Японцы продавали все самые крепкие вина, коньяк, джин, виски, а потом еще появилась "русская водка" местного изготовления, которая просто-напросто была плохим спиртом. Наши финансы находились далеко не в блестящем состоянии: через французов нам выдавалось в счет будущего жалованья 50 йен, т е. 50 рублей, и от щедрот Микадо —6 йен. Живя на всем готовом, казалось, что и таких денег должно бы вполне хватать, но у нас явилось много расходов, которых избежать было трудно: на дополнительную еду, одежду, вино и всякие мелочи. К тому же за все страшно драли, и тем, у кого не было собственных сбережений или посылок из России, приходилось туго. Особенно большим расходом являлась покупка одежды и белья, потому что пришлось заводить все заново и шить штатское платье, без которого было бы невозможно появляться на улицах.
Наша компания очень скоро пресытилась взаимными посещениями и стала искать новых путей убивать время. В этом отношении большую службу сослужили прогулки. Сначала не разрешалось далеко уходить, так как начальство боялось, что могут возникнуть какие-нибудь недоразумения с населением, но эти опасения оказались напрасными. За все время нашей жизни в Сендае русских никто не оскорблял. Разве что иногда мальчишки кричали вслед: "русский папирос" или "русский макарон" Отчего они избрали именно эти слова для издевательства, совершенно непонятно.
Город был довольно большим центром северной части острова Ниппона, в которую европейцы не имели доступа. Оттого, кроме двух американских миссионеров, других иностранцев здесь не было, и население к ним совсем не привыкло. В Сендае имелся университет и бесконечное число школ, так что в учебное время сюда съезжались дети и молодежь. Каменных домов здесь почти не было, а те, что были, служили школами или какими- либо правительственными зданиями.
Сендай — типичный японский город, состоящий из огромного числа маленьких домиков, с бумажными раздвижными стенками — раскинулся на большом пространстве среди холмов, покрытых бамбуковыми рощами, а в долинах тянулись бесконечные рисовые поля. В общем, получался довольно живописный вид, и прогулки по окрестностям доставляли большое удовольствие. Поражала миниатюрность во всем, даже в природе. Точно страна лилипутов. Климат был приятный, жара переносилась легко, и до глубокой осени оставалось сравнительно тепло и сухо. Вообще, летом солнце никогда не исчезало. Особенно хорошее впечатление оставили вечера, с их прохладой и трещанием цикад. Хотя это трещание и достаточно надоедливо, но оно так характерно для Японии, что невольно, вспоминая о ней, вспоминаешь и цикад.
