Сергей Кремлев - Русские распутья, или Что быть могло, но стать не возмогло
Эти деятельные, энергичные, предприимчивые и отважные русские люди были не исключением, а становой силой русского народа. И если бы они не влияли самым непосредственным образом на течение русской жизни, то и будущего у этой жизни не было бы.
Уж как были «пассионарны» – по Гумилёву, все эти Чингизиды и Батугиды, воевавшие из Каракорума, Сарай-Бату и Сарай-Берке «весь мир»… А ведь от их столиц и развалин не осталось… А Москва, которую эти «пассионарии» не раз обращали в развалины, раз за разом восставала из пепла – восставала и в переносном, и в прямом смысле слова.
Увы, лишь немногие из тех образованных русских людей, которые как начали размышлять над русской историей с XIX века, так и размышляют над ней по сей день, поняли это настолько, насколько это надо понять. Свершения народа Ивана-да-Марьи записывают также на счёт народишка ваньки-да-маньки, а отвратительные грехи народишка ваньки-да-маньки сваливают на голову народа Ивана-да-Марьи…
Стóит ли?
Безусловно, в жизни, а не в описанной выше схеме, всё было и есть далеко не всегда так однозначно и непримиримо, как это выше сказано. Иногда Иван (Марья) и Ванька (Манька) уживались в одном и том же человеке, и в разные моменты брали верх то один, то другой. Однако верно отысканная (не придуманная, не измышленная) схема позволяет всё расставить на свои места, а схема «Иван ↔ ванька» не придумана, и поэтому позволяет понять и объяснить многое.
Понимание же – исходная точка верного действия.
Причём надо понять и то, что вековечные Иваны-да-Марьи, кто – полу-инстинктивно, кто – осознанно, не относились к Ванькам-Манькам с отчуждением и высокомерием – они ведь тоже были не чужие, они были свои, русские. Ваньки-Маньки тоже – волей-неволей, работали на будущее России. И Иванам да Марьям их надо было не презирать, а – насколько это возможно – возвышать до своего нравственного и деятельного уровня. Что, собственно, Иваны да Марьи из века в век и делали…
Переходя же от общих соображений к конкретной эпохе, мы видим, что новый – XV, век Русь встретила, имея на великом московском столе старшего сына Донского – Василия I Дмитриевича (1371–1425). Василий княжил с 1389 по 1425 год. И на его на государственной печати уже прочно стояло: «Печать князя великого Василия Дмитриева всея Руси». Впрочем, хан задним числом прислал-таки Василию ярлык на великое княжение, и в этом факте хорошо выявлялась рубежная суть тех лет.
Первый политический опыт Василий получил в 11 лет, когда отцу пришлось отправить его в Орду как заложника-аманата. Из Орды Василию удалось убежать на Литву, где он познакомился с дочерью великого князя литовского Витовта Софьей… В 1390 году Софья стала его женой.
Распределяя по духовной зéмли между сыновьями, Дмитрий Донской бóльшую часть выделил старшему сыну, и его главенство как великого князя «всея Руси» было постепенно признано повсеместно. Великий князь тверской Иван Михайлович дал Василию I клятвенную грамоту о дружбе с ним, великий князь рязанский Фёдор Ольгович (Олегович) обязался почитать Василия I как старшего брата, за что в 1403 году получил от него Тулу.
Родные братья Василия тоже дали ему такие же грамоты, за исключением князя галицко-костромского Юрия Дмитриевича. Тот от такого шага отказался, что впоследствии стало причиной последнего крупного княжеского междоусобия на Руси.
Новгород, не желая подпадать под власть Москвы, был не прочь передаться усиливающейся Литве – что само по себе говорит о всё возрастающем анти-русском настрое новгородской знати, и с Новгородом Василию I предстояло вести борьбу, в том числе – за Двинскую землю.
Впрочем, когда тесть Василия – великий литовский князь Витовт, стал угрожать Новгороду, новгородцы обратились за помощью к Москве, и трижды – в 1406 году у Крапивны, в 1407 году у Вязьмы, и в 1408 году на реке Угра, войска Витовта и Василия стояли друг против друга, так и не начав битвы. В итоге между Москвой и Литвой был заключён «вечный мир», по которому границей была определена Угра, протекающая по нынешней Калужской области. От Москвы до русско-литовской границы тогда не было и трёхсот километров!
Псков же шёл под руку Москвы охотно, вступая с ней в союз против Ливонского ордена. Вместе с московскими полками псковичи совершили ряд успешных походов в Ливонию, после чего в 1417 году между Псковом и немцами был заключён мирный договор «по старине», где рыцари называли Василия I «королём Московским и императором Русским».
Положение Василия и Руси облегчалось тем, что в Средней Азии возникло новое военизированное государство – империя Тимура (1336–1405). Биография Тимура, сына бека Тарагая из племени барлас, несколько напоминает судьбу Темучина. Тимур тоже не сразу стал великим владетелем и лишь в 1370 году, установив свою власть над огромными территориями от Сыр-Дарьи до Закавказья, провозгласил себя великим эмиром. Ханом Тимур, не будучи потомком Чингиса – Чингизидом, назваться не мог.
Раненный в юности в ногу, Тимур хромал, отчего получил прозвище «Timur-leng» (по-таджикски «Тимур-хромой»), откуда и произошло европеизированное «Тамерлан».
Тамерлан враждовал с Тохтамышем, и не раз его громил. Зато с Тимуром установил контакт Семён Дмитриевич, сын нижегородского князя Дмитрия Константиновича Старшего (Семён Дмитриевич, впрочем, и Тохтамышу на московского князя жаловался). Василий I успешно отстаивал свои позиции на Волге, и среди волжского боярства пользовался авторитетом, что не устраивало Семёна Дмитриевича, и он призвал на помощь Тимура.
Тимур, в 1395 году, взяв и разграбив Сарай-Берке, а затем преследуя Тохтамыша, вошёл в пределы Рязанской земли, захватил Елец, но в итоге остановился у Епифани в 60 километрах от Тулы и вскоре повернул обратно. Связываться с русскими всерьёз, да ещё и отягощённый сарайской добычей, не решился даже «Железный хромец», непрочная «империя» которого распалась с его смертью. Однако противостояние Тимура с Тохтамышем пришлось очень кстати – ослабление Орды позволяло Руси развиваться в относительно мирной обстановке, не надрываясь в чрезмерных оборонительных военных усилиях. Отказ от выплаты дани Орде позволил Василию скопить в казне огромные богатства.
Впрочем, и на княжение Василия I пришёлся разорительный поход на Русь ордынского эмира Едигея в 1408 году. Едигей сделал вид, что идёт на Литву, но неожиданно повернул на Москву. Василию пришлось бежать с семьёй и казной в Кострому, оставив оборону Москвы на дядю – серпуховского князя Владимира Храброго, постаревшего героя Куликовской битвы, и приказав выжечь вокруг Москвы все посады.
Москву Едигей не взял, но пожёг и разорил Переяславль-Залесский, Ростов, Серпухов, Нижний Новгород, Городец, Клин, а на обратном пути в Орду разграбил Рязань. В это время во Флоренции тридцатилетний Филиппо Брунеллески обдумывал проект знаменитого купола собора Санта Мария дель Фиоре, который через полтора десятка лет осуществил.
С дороги Едигей написал Василию гневное письмо, выговаривая за «гордость» и угрожая, однако новых экспедиций Орды на Русь не последовало. Всё же, в 1412 году Василию пришлось съездить в Орду к хану Джелал-ад-Дину и восстановить выплату дани татарам. Но этим московский великий князь скорее оплачивал спокойствие Руси, чем демонстрировал покорность.
Соответственно, Московская Русь смогла окрепнуть экономически, а на этой базе усилить оборону. Говорят, что в тиши зреет интеллект, а в бурях закаляется характер. Бурь на долю Руси выпадало достаточно в каждую историческую эпоху, но в княжение Василия I появилась возможность для процветания и менее суровых сторон бытия. Так, новые времена проявились в том, что в Москве при Василии I стали интенсивно развиваться литейное и чеканное ремёсла, а также ювелирное искусство, которого не был чужд сам великий князь, славившийся среди ювелиров как искусный мастер.
Так что скончался Василий, сын Дмитрия Донского, в Москве вполне благополучной, оставив государство на подъёме.
Василию I Дмитриевичу в 1425 году наследовал его сын Василий II Васильевич, которому к дню смерти отца исполнилось 10 лет. Реально же правили властная вдова Василия I Софья Витовтовна, волевой митрополит Фотий и влиятельный боярин Иван Всеволожский.
А вскоре после смерти Василия I его брат Юрий Дмитриевич затеял интригу, претендуя на великий московский стол. В 1433 году интрига переросла уже в силовой конфликт.
Ответ на вопрос – что было бы, если бы в борьбе победил Юрий? найти не так просто. Например, крупный исследователь той эпохи А.А. Зимин считает, что Юрий Дмитриевич являлся «наследником программы Дмитрия Донского» и, хотя «по рождению» вынужден был после смерти отца уступить первенство старшему брату Василию Дмитриевичу, обладал-де государственными достоинствами, которых не было ни у его брата Василия I, ни у его племянника Василия II… А.А. Зимин оценивает Юрия Дмитриевича как одного из «выдающихся политических деятелей первой трети XV века», сторонника единодержавия, опиравшегося на «служилых людей» – дворян, и горожан.
