Валентин Бочкарев - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V
Графиня В. С. Строганова. (Пис. Виже-Лебрен).
Привилегии поддерживаются в равной степени нелицемерным признанием непривилегированных и безмятежным сознанием тех, кто вознесен на пьедестал. Тот небольшой по численности, но огромный по значению мирок, который описан Толстым, конечно, испытывает волнения; конечно, шевелятся и беспокойные мысли и чувство недовольства, но все эти волнения и беспокойства ютятся не около тех, позднее жгучих вопросов, в которых затрагивается самая идея о первенствующем значении сословия. Волнения относятся к внутрисословной, семейной или индивидуальной душевной жизни. Недовольство направляется против людей, а не против учреждений, не против порядков. Князь Андрей, — недовольный, критический ум, «желчевик» по складу характера, скептик по направлению ума, — смотрит на окружающее его общество с презрением. Но не мысль о негодности этого слоя его волнует, не чувство несправедливости привилегированного положения беспокоит, — нет: только люди кажутся ему мелки, только отдельные лица возбуждают его презрение. Да и несправедливо было бы это презрение ко всему слою; ни на чем не основано было бы негодование, направленное против исключительной роли, играемой «сливками» общества. Ибо в данный момент это действительно — сливки, и ничто и никто не может сравниться с ними не только по тем привилегиям, которые даются знатностью, но и по дарованиям и образованности. Отдельные люди могут возбуждать негодование, но в целом это все-таки — цвет нации.
Кн. Е. Ф. Долгорукая. (Пис. Виже-Лебрен).
И потому в остальном обществе нет критического отношения к учреждениям, — по крайней мере, о них не доносятся слухи в то блестящее общество, которое собирается у Анны Павловны, которое кутит с Анатолем Курагиным, в которое входят и ищущий правды Пьер Безухой, и обладающий ясным аналитическим умом кн. Андрей. Это в полном смысле слова — «органический» период общественной жизни, где возникающие разрушительные течения еще ничтожны и незаметны даже для тех, кто скоро воспримет их в себя. Пройдет немного времени, они проявятся и потекут сильнее и придадут яркую окраску существованию как отдельных людей, так и жизни всего общества. Пройдет немного времени, и Пьер будет искать выхода из своего невыносимого душевного состояния в масонстве, а потом в политических тайных обществах. Но сейчас, в период, предшествующий Отечественной войне, в начале XIX столетия, в те годы, которыми открывается роман, ничего подобного нет. Руководящий класс населения не знает сомнений и критики. Самые сильные и критически настроенные умы, мечтая о деятельности, «славе», пользе государственной и своей, видят перед собой одно поприще, одну ясную, блестящую и полезную дорогу — военную. Пьер, выбирая род деятельности, колеблется между дипломатией и военной службой. «Кавалергард ты будешь или дипломат?» спрашивает князь Андрей. И Пьер, чувствуя инстинктивное отвращение к той и другой службе, понимает, что выбрать необходимо, что иного пути нет и выбор должен остановиться действительно только между этими двумя карьерами. И никто не предполагает ничего другого; колебания Пьера понятны и кн. Андрею, и кн. Василию, и Ипполиту; но понятны лишь до тех пор, пока он признает для себя необходимым сделаться или дипломатом, или кавалергардом; ни умный, самостоятельный князь Андрей, ни глупый, банальный Ипполит, ни дипломатический князь Василий одинаково не понимают и не допускают, чтобы человек их круга не признал подходящей для себя ни ту ни другую карьеру. Деятельность человека высшего общества, единственного общества, о котором, по их мнению, стоит говорить, может быть осуществлена только на дипломатическом или военном поприще. И на военном, конечно, больше, чем на каком-нибудь другом.
II.Чем живет это согласное, нетревожимое сомнениями, состоящее из самых разнообразных, но еще не расчленившихся элементов общество? Конечно, как и позднее, в этом кругу большая, очень большая часть его живет «ловлей рублей, крестов, чинов». Князь Василий употребляет все усилия, готов дойти даже до преступления, чтобы получить в свою пользу громадное наследство графа Безухого. Преступление, понятно, не должно быть открытое, — рисковать он не будет, — но уничтожить потихоньку готовое завещание, не исполнить волю умершего можно и даже нужно, раз интересы его, князя Василия, задеты. Борис Друбецкой стремится перейти из армии в гвардию, потому что там, в кругу блестящих гвардейских офицеров, при возможности постоянного знакомства с власть имущими, он быстрее составит карьеру, получит богатую невесту, нахватает много чинов и орденов. К тому же стремятся и другие; и недовольство, даже вражду их возбуждают не те, которые видят жизненную цель в другом, не те, пред кем назначение человека рисуется в других красках (о существовании таковых они не предполагают, а если встретятся подобные Пьеру, так это просто — смешные чудаки, не понимающие собственной пользы), — они чувствуют неприязнь к тем, кто становится на их пути, мешает их карьере, перебивает счастливую возможность успеха. Их противники — не люди других убеждений, а носители тех же принципов. Князь Василий ненавидит Пьера не за поиски правды, которых он не понимает, а за то, что Пьер может перебить у него громадное состояние графа Безухого. Понятно, что как только яблоко раздора исчезло, прежние противники могут сделаться друзьями; когда наследство графа Безухого делается окончательно достоянием Пьера, князь Василий ищет в родстве с Пьером осуществления хотя небольшой части своих прежних надежд.
Старая гвардия перед портретом римского короля накануне Бородинской битвы.
Их внешняя жизнь — игра. В салоне Анны Павловны они играют увлекательно и красиво. Нет естественности, ни искренних порывов, ни продуманных убеждений. Когда Пьер и аббат затевают разговор о политическом равновесии и оба «слишком оживленно и естественно слушают и говорят», это нарушает порядок игры в салоне Анны Павловны, и она торопится свести естественный и горячий разговор к привлекательному, остроумному, но банальному перекидыванию словами, которые никого не затрагивают.
Кн. Е. В. Вяземская.
Все это, — и внешняя красивая и банальная игра, и действительные стремления к «ловле рублей, крестов, чинов», — конечно, свойственны этому обществу, как и позднее будут они свойственны людям того же круга. Но среди карьеристов, провиденциальных младенцев, искусных игроков и салонных болтунов есть в этом кругу те, которые недолго в нем останутся: есть князья Андреи, есть Пьеры, — и в салоне Анны Павловны «собрана интеллигенция Петербурга». И от участия Андрея и Пьера меняется вся физиономия этой группы. Пускай она искусственна, банальна, проникнута ложью, прикрытой внешним блеском, пускай «рубли, кресты и чины» составляют ее главную сущность, как это и будет позднее, но искания Пьера, но критический ум князя Андрея создают для этой группы ореол интеллигентности, значение наиболее богатой духовно и наиболее образованной группы. И они не случайно вошли в группу, князья Андреи, Пьеры, — они плоть от плоти ее, кость от кости. И не только происхождение их соединяет, но и многие привычки, многие взгляды, общее поприще деятельности. Если Пьер колеблется между военной и дипломатической карьерой, инстинктивно чувствуя отвращение к той и другой, то этот инстинкт еще не перешел в сознание, причина отвращения еще не успела принять определенные формы. Он не говорит: «служить бы рад, прислуживаться тошно»; — просто его более интересует решение любопытных жизненных вопросов, чем какой бы то ни было род службы. Но князь Андрей, умный, самостоятельный, способный идти не по проторенным дорогам, не может представить для себя иной деятельности, кроме военной. Он знает, что он неизмеримо выше того общества, которое собирается в гостиной у Анны Павловны, что князь Василий и его блестящие сыновья, гвардейцы и дипломаты, титулованные и звездоносные, — мелочь, для которой недоступны волнующие его мысли. «Все бывшие в гостиной не только были ему знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно». Ему, как большому кораблю, нужно было гораздо большее, чем им, плаванье. Где же он ищет этого большого плаванья? Конечно, в военной службе, рядом с Анатолем Курагиным, с Борисом Друбецким, с Бергом. И не только потому, что «Буонапарте всем вскружил голову», как утверждают некоторые действующие лица романа, а потому, что, кажется ему, нет другого поприща, где большие силы отдельного человека могли бы найти более достойное применение, нет общественной службы, которая в данный момент так захватывала бы человека и так полезна и нужна была бы государству.
Кн. В. М. Кочубей.
