Владимир Симиндей - Огнем, штыком и лестью. Мировые войны и их националистическая интерпретация в Прибалтике
В постсоветских учебниках проблема беженцев подана под специфически пропагандистским углом, критикующим царское правительство: «Положение беженцев было очень тяжелым, потому что правительство царской России о них не заботилось. Беженцы сами должны были организовывать помощь своим землякам. В эту работу активно включились представители латышской интеллигенции, которые в местах наибольшего скопления латышских беженцев в России создавали организации по оказанию помощи беженцам».[56] В другом учебнике утверждается (без контекста германского наступления): «Многих заставили стать беженцами силой русские войска. Оставшихся без родины и имущества беженцев в товарных вагонах развезли по всей России. Там они ютились в приютах, прозябали на станциях или в открытом поле. Помощь от правительства беженцам была незначительной».[57]
Как известно, в июле 1915 г., под впечатлением от потери Курляндии, угрозы ее аннексии Германией, наплыва беженцев, а также смеси ярости и отчаяния в настроениях соплеменников, латышские депутаты в IV Государственной думе Я. Залитис и Я. Голдманис обратились в высшие военные инстанции с ходатайством об организации добровольческих латышских стрелковых батальонов. После утверждения 19 июля 1915 г. положения об организации латышских добровольческих батальонов эти депутаты были поставлены во главе Гражданского комитета и обратились к латышскому народу с невиданными ранее националистическими призывами, особо выделяемыми современными историками из Латвии: «Собирайтесь под латышскими знаменами!»[58] Впоследствии латышские батальоны были развернуты в 8 полков, объединенных в две бригады, не считая девятого – резервного.
Любопытно мифотворчество вокруг этого дела в латышской учебной литературе: «Войска царской России оставили Курземе и Земгале без серьезного сопротивления врагу; казалось, что они не считали эту территорию своей землей, за которую стоило сражаться. Именно это обстоятельство способствовало появлению в латышском обществе идеи, что оборона Видземе, а также возвращение Курземе и Земгале должны осуществляться латышскими войсковыми подразделениями».[59]
Образчиком негативных измышлений, рассчитанных на детей, можно считать следующий отрывок из учебника: «Армейское командование издало приказ о том, что Курземе должны покинуть все мужчины в возрасте от 18 до 45 лет. На просьбу курземцев остановить разорение земли верховный главнокомандующий вооруженными силами России великий князь Николай Николаевич ответил: “Плевать я хотел на ваше Курземе!”»[60] Апофеозом националистического бахвальства является следующий пассаж: «Царское правительство не доверяло малым национальным меньшинствам Российской империи, но уступило требованиям латышской общественности и согласилось на создание латышских стрелковых батальонов, а позднее полков. В июле 1915 г. были утверждены правила формирования батальонов. Было опубликовано воззвание “Собирайтесь под латышские знамена!” <…> Части латышских стрелков были первыми национальными войсковыми подразделениями в армии царской России».[61] Разумеется, никаких «уступок требованиям» не было, а история «современных» национальных воинских и милиционных частей в России насчитывала не одно десятилетие (например, Дагестанские конные полки, Туркменский конно-иррегулярный дивизион).
Использование латышских стрелков, вызвавшихся упорно защищать свои родные места на самых трудных участках фронт а, было сопряжено со значительными потерями убитыми, ранеными и пленными. Это порождало брожение в умах, причудливую смесь национализма и восприимчивости к леворадикальной пропаганде, усилившейся после падения монархии в феврале 1917 г. Поползли злонамеренные слухи о том, что русское командование якобы специально создает условия для уничтожения латышских солдат под орудийным и пулеметным огнем немцев.[62] На этом фоне экзальтированная героизация в латышской печати и общественном мнении исключительно латышских стрелков привела к замалчиванию подвигов русских солдат.[63] В результате мало кто из латышских обывателей в январе 1917 г. знал, что, например, вместе с 1-м Усть-Двинским и 7-м Бауским латышскими стрелковыми полками своей атакой у озера Бабите прославились в кровопролитных «рождественских боях» (23 декабря 1916 г. – 2 января 1917 г.) 11-й пехотный Псковский и 56-й пехотный Житомирский полки. Это стало истоком мифа о том, что смело сражались только латышские стрелки.
Злонамеренные слухи времен Великой войны и горькие оценки историков переплелись в современной мифологии, которую представляют латвийским школьникам: «Кровавые бои продолжались, немецкое наступление было задержано, но Елгава и Курземе остались в руках немцев. Потери латышских стрелков – около 2 тыс. убитыми и 7 тыс. ранеными – были бессмысленны. Многие считали, что верховное командование русской армии сознательно стремилось уничтожить латышские полки. Хотя сознательное предательство не было доказано, возмущение латышских стрелков было обоснованным. Оно также имело большое значение в последующих событиях».[64] Другие латышские авторы внушают школьникам: «Осенью 1915 г. немецкая армия быстро продвигалась вперед на рижском направлении. Русская армия не боролась с полной отдачей, так как была апатичной; генералы не хотели и не могли вдохновить солдат на борьбу. Противника они считали превосходящим, а землю, за которую следовало бороться, чужой для себя».[65]
Стираются в Латвии из памяти и места захоронений русских воинов, их подвигов при защите большого Отечества. Так, латышский историк Я. Лисманис в своей фундаментальной книге, посвященной мемориализации мест боев и захоронений воинов на территории Латвии в период с 1915 по 1920 г., дает описания и ссылки на 252 захоронения солдат Российской армии разных национальностей, отмечая при этом, что «большая часть из них не сохранилась до нашего времени».[66] Однако латвийский краевед А. Ржавин приводит данные о том, что ранее таких захоронений существовало около 500, включая единичные и расположенные на немецких кладбищах. Подготовленный его стараниями мартиролог «Список захоронений воинов Российской армии, погибших во Вторую Отечественную войну (1.8.1914–3.3.1918) на территории Курляндской, Лифляндской и Витебской губерний Российской империи (с 1.9.1917 Российской республики)» доступен в электронном виде.[67] Общая численность воинов Российской армии, захороненных на территории Латвии, точно не известна, тогда как немцы подсчитали количество своих павших солдат, которых было около 24 тыс.[68]
Роль Февральской революции как катализатора автономистских (и скрытых сепаратистских) тенденций на неоккупированной немцами части Латвии отражена в научной, научно-популярной и учебной литературе: «У каждой нации есть право на самоопределение. Получение государственного суверенитета является неотъемлемой частью этого права. Латышская нация использовала историческую возможность и завоевала суверенное государство. Латвийское государство образовалось в период, когда Российская империя в Первой мировой войне стояла на пороге военного, экономического и политического краха. Февральская революция открывала широкие возможности для автономии живущих в России народов».[69]
В целом спектр вариантов военно-политических и территориальных решений местные историки представляют себе таким образом: «После Февральской революции мнения о дальнейшей судьбе Латвии были разными. Временное правительство с читало Латвию неотъемлемой частью России, у населения которой не могло быть никаких прав на самоопределение. Крупнейшей латышской партией того времени были социал-демократы, которые раскололись на две группы – большевиков и меньшевиков. Большевики считали, что Латвия должна быть в составе России. Они были убеждены, что большевики должны взять всю власть в России, а также в Латвии, действуя в соответствии с учением К. Маркса о государстве диктатуры рабочих. В Латвии ими руководил Фрицис Розинь.
Меньшевистская часть социал-демократии Латвии в большей мере защищала интересы латышского народа. Она требовала для Латвии права на автономию, чтобы латышский народ на своей земле мог свободно выбирать путь своего хозяйственного и культурного развития. Позднее они примкнули к сторонникам идеи независимого Латвийского государства и окончательно порвали с большевиками».[70]
Как известно, по мере продвижения германских войск, которым в августе 1917 г. удалось форсировать Западную Двину и захватить Ригу и часть Рижского уезда, происходила большевизация латышских стрелков и значительной части мирного населения неоккупированных территорий, а также активизация национал-буржуазных и национал-интеллигентских кругов. Поток беженцев был уже не столь мощным, как в 1915 г.; в Риге осталось немало латышей, что открывало этот региональный центр для различных политических спекуляций с германской стороны.
