Виталий Павлов - Тайное проникновение. Секреты советской разведки
Например, Д. Баррон в своей книге «КГБ», описывая 11-й отдел ПГУ (отдел внешних сношений разведки), в основном давая правильную информацию об отделе, извращает его функции, приписывая представительствам КГБ в социалистических странах обязанности руководить агентами, завербованными КГБ в этих странах. Искажается также весь характер взаимоотношений КГБ со спецслужбами союзных стран. Последние представляются автором как вспомогательные для КГБ не только внутри стран, но и вовне (Баррон Д. «КГБ». Ридерз дайджест Пресс. 1974, № 4).
Особенно широкий размах дезинформационная кампания о деятельности разведок стран Восточной Европы получила после кардинальных изменений в СССР, распада Союза и смены социалистических режимов в бывших социалистических государствах. В эту кампанию включились и отдельные бывшие руководители бывших режимов. Так, даже Эрих Хонеккер, в попытке снять с себя ответственность за прошлые дела, пытался представить себя «безвольной и послушной марионеткой в руках Кремля» (Интервью с бывшим послом СССР в ГДР П. Абросимовым. 24 часа. 1992, 2 ноября, № 40).
Развернулась охота на сотрудников органов безопасности в бывших социалистических государствах и прежде всего на агентов их внешних разведок в западных странах. Особенно сенсационными были сообщения об агентуре бывшей разведки ГДР. Одним из примеров таких сенсаций явился начавшийся в Германии в начале августа 1993 года процесс над «самым важным» агентом «Топазом» и его женой — англичанкой под псевдонимом «Турчанка». Кстати, эти два агента и их деятельность на Западе представили наглядный пример успешной операции ТФП разведки ГДР в НАТО.
На примере судебной расправы над бывшим министром госбезопасности Милке и бывшим многолетним руководителем внешней разведки ГДР М. Вольфом в Германии проявилось все лицемерие западной юриспруденции. На вопрос Вольфа: «Какую же страну я предал?» — его германские судьи не могли ответить. «Нельзя же считать, — говорил Вольф, — что я предал ГДР, гражданином которой был».
Он дал достойный ответ и измышлениям о том, что органы безопасности и, в частности, внешняя разведка якобы были орудиями в руках КГБ. «Мы считались, понятно, — говорил он, — младшими партнерами. Но работали мы совершенно независимо, в основном в ФРГ. И на этом направлении русские во многом зависели от нас» (Интервью с М. Вольфом шведского писателя Яна Гиллоу. Фолкет и бильд. 1993, октябрь).
В связи с охотой за агентами ГДР западные спецслужбы распускали слухи о якобы исчезновении 2000 досье на таких агентов, с явными намеками на изъятие их КГБ. «Теперь, — писала западная пресса, — многие сотни бывших агентов ГДР будут служить русской разведке». Однако вскоре немецкие власти признали, что информацию о таких агентах они получали от ЦРУ, сумевшего добыть многие архивные материалы бывшей разведки ГДР, в том числе на ее сотрудников, допросы которых явились источником сведений о многих агентах.
Разворачивая кампанию по разоблачению восточноевропейских разведок, западные дезинформаторы наносили удар по своим прежним домыслам о якобы слабости этих разведывательных служб, неспособности их решать самостоятельно сложные разведывательные проблемы.
В то же время западным спецслужбам трудно опровергнуть такие выдающиеся достижения, как ТФП чехословацкого агента Френцеля в Оборонный Комитет Бундестага ФРГ в 50-е годы, позволившие чехословацкой разведке получить доступ ко всем секретам военного характера Западной Германии; проникновение агентуры ГДР во все важнейшие правительственные органы Западной Германии, а также НАТО. Они существенно пополняли информационную корзину ОВД. В этом плане Запад хорошо запомнил ТФП агента ГДР Гийома в ближайшее окружение канцлера Брандта.
Активно действовала польская разведка, как я уже показал, по США, а также в ФРГ и во Франции. При этом можно упомянуть, что количество разоблаченных дел восточноевропейских агентов в известной мере характеризует активность этих служб. Так, Т. Вольтон в своей книге приводит интересные сведения. За весь послевоенный период начиная с 1945 года из 74 выявленных случаев разведывательных операций во Франции 28 приходились на чехословацкую разведку, 17 — на польскую и 14 — на разведку ГДР. Если учесть, что, по признанию самого автора, французская контрразведка не отличалась высокой эффективностью, можно предположить, что за этими цифрами неудач скрывается значительно большее число успешных дел.
Возвращаюсь к полякам.
Наше сотрудничество
Сотрудничество КГБ и, в частности, внешней разведки и контрразведки с польскими коллегами из таких же служб развивалось и углублялось по мере выявления новых оперативных возможностей, представлявших взаимный интерес. Поляки и мы, со своей стороны, вносили предложения по совместному проведению все более сложных операций, требовавших полного доверия друг к другу.
Мы отмечали, что все больше сотрудников польских служб разведки и контрразведки проникались действительно искренними дружескими чувствами к нам, отмечая нашу искренность и откровенность с ними. Это нас радовало и увеличивало не только наше доверие к ним, но и доверие к польским спецслужбам в целом со стороны нашего Центра.
Соответственно центральные подразделения нашей разведки и контрразведки стали охотнее откликаться на просьбы поляков оказать им содействие в решении отдельных сложных проблем, с которыми они порою встречались в оперативной работе. Это чаще всего случалось в связи с операциями ТФП.
Несмотря на то, что в наших взаимоотношениях с польскими коллегами мы действовали строго в рамках, согласованных в протоколе о сотрудничестве и взаимодействии, далеко не всегда легко удавалось найти готовность отдельных польских руководителей подразделений спецслужбы к осуществлению совместных операций.
Я отмечал у ряда польских коллег стремление прежде всего решать задачи личной заинтересованности, то есть такие, которые могли бы создать им престиж и повысить авторитет в глазах польского политического руководства. Соответственно главные, можно сказать, фундаментальные задачи, связанные с обеспечением общих для всего соцсодружества интересов, которые были и главными задачами внешней разведки, не всегда интересовали польскую сторону. Не все поляки видели в них свои национальные интересы, что порою и определяло нежелание таких руководителей вкладывать в разрешение разведывательных проблем собственные ресурсы.
Чаще всего я ощущал такую позицию со стороны директора второго департамента МВД — контрразведки Владислава Пожоги, в дальнейшем, в 1980 году, ставшего заместителем министра, взявшего под свою опеку также и разведку.
В. Пожогу отличала постоянная подозрительность и недоверие не только к нам, но и к своим коллегам — другим полякам, позиции которых не совпадали с его мнением и не соответствовали его убеждениям.
Меня интересовал этот польский руководитель в связи с тем, что он был поставлен на один из ключевых постов в МВД, был хорошо знаком с С. Каней, ставшим в 1980 г. Первым секретарем ЦК ПОРП.
Исходя из того, что я знал о действительно искреннем дружественном отношении С. Кани к нашей стране и постоянно чувствовал это в моих взаимоотношениях с ним, долгое время я воспринимал и его протеже В. Пожогу. Но все чаще у меня стали возникать вопросы, так ли это на самом деле, и сомнение в его искренности, его действительных настроениях.
Еще до того как С. Каня выдвинул его в заместители министра, я понял, что в лице этого польского руководителя в МВД мы имеем не совсем того человека, которым он стремится представлять себя нам.
Он был не столько патриотом своей страны, сколько националистом со своеобразным представлением о себе как о почти единственном «правильном» поляке, подозревающем всех и вся в каких-то неблаговидных, с его точки зрения, делах.
Первый сигнал о его неискренности я получил, когда во время одной из ответственных операций ТФП потребовалось применение сложного аппарата нашего специального технического отдела. Аппарат этот был уникальной новинкой, специально предназначенной для использования в операциях ТФП, и усиленно охранялся сотрудниками нашего спецотдела.
По указанию Пожоги была предпринята тайная попытка скопировать устройство этого аппарата с целью его изготовления для своих нужд. Перед этим Пожога обращался в КГБ с просьбой передать им этот аппарат. Ему откровенно сказали, что он имелся у нас только в единственном экземпляре, но наш спецотдел изъявил готовность в любое время прибывать с ним в Польшу при возникновении в нем надобности у поляков.
Как видно, это разъяснение не удовлетворило Пожогу. Но он не знал, что аппарат был настолько сложен в своем устройстве и принципах действия, что полякам просто технически было бы не по силам изготовить его самостоятельно, какие бы схемы они ни приобрели тайком от нас. Кроме того, аппарат был опасно радиоактивен и пользование им требовало большой осторожности и знания его особенностей.
