Океанский ВМФ товарища Сталина. 1937-1941 годы - Владимир Виленович Шигин
На должности командующего Тихоокеанским флотом молодой и неопытный Кузнецов едва не сломал себе шею. Вскоре после его назначения, на Тихоокеанском флоте произошло тяжелое происшествие – при переходе погиб новейший эсминец «Решительный». Для малочисленного ТОФа это была очень серьезная потеря. Скорый на расправу, тогдашний нарком Фриновский заподозрил заговор «врагов-вредителей», ведь шел, как-никак, 1938 год. Поэтому судьба руководителя перехода капитана 3 ранга С.Г. Горшкова, да и самого Н.Г. Кузнецова, казалось, была предрешена. Обстановка усугубилась тем, что на Главном военно-морском совете, с участием Сталина и других членов правительства, Кузнецову, наряду с другими флотскими командующими, пришлось докладывать о положении дел на вверенном ему флоте. Когда речь зашла о гибели эсминца, Сталин, прервав выступление Фриновского, обратился к Кузнецову:
– Вы считаете, что было предпринято все для спасения корабля?
– Да, товарищ Сталин. Руководитель перехода капитан 3 ранга Горшков – опытный командир и в трудные минуты действовал умело. Винить его в случившемся нельзя.
На этом вопрос о виновниках гибели эсминца «Решительный» был закрыт, и Сталин больше никогда к нему не возвращался.
Из воспоминаний Н.Г. Кузнецова: «В ноябре 1938 года у меня на флоте произошло несчастье. Новый эсминец «Решительный» буксировался из Совгавани (сначала из Комсомольска) во Владивосток. Неожиданно ухудшилась погода, разразился жестокий шторм и даже ураган, что привело к катастрофе. Корабль был выброшен на берег около мыса Золотой… Вернувшись с места гибели корабля, я, оставив у секретаря крайкома Пегова письмо для матери, в плохом настроении выехал в Москву на Главный военно-морской совет. Выступая на заключительном заседании совета 19 декабря, я говорил о необходимости высокой боевой готовности, о противовоздушной обороне кораблей по опыту войны в Испании. Пришлось рассказать и о гибели корабля. Излагая факты, я старался убедить собравшихся в невиновности командира. После окончания заседания совета нас, моряков, принимало правительство (члены Политбюро). Произносились речи о будущем крупном «морском и океанском флоте». Флотские вопросы в этот период были модными. Несколько коротких, но характерных разговоров со Сталиным относятся к нашей теме. «На флоте нужно служить семь лет», – высказался Сталин, обращаясь к нам. Тогда все его поддержали, но это было предварительное зондирование вопроса. «Это много, достаточно пяти лет», – доказывали мы, моряки, немного спустя, когда принималось окончательное решение. «Правительство пользуется таким авторитетом, что будут служить и десять, если выйдет постановление», – сказал Сталин, не допуская возражений. В этом тоне уже чувствовалась излишняя самоуверенность, а присутствующие его соратники, как хорошо помню, не возражали, кивая головой в знак согласия».
Разумеется, потеря новейшего эсминца Сталина огорчила, но взвесив на весах, что для него более значимее: эсминец (которой уже не вернуть) или перспективный флотоводец, вождь сделал свой выбор.
Однако испытания для Кузнецова на Тихоокеанском флоте на этом не закончились. Вскоре после гибели эсминца тогдашним наркомом Смирновым была организована инспекция Тихоокеанского флота. Возглавил инспекцию командующий Амурской флотилией Ф.С. Октябрьский. Надо заметить, что Октябрьский являлся также одним из выдвиженцев Сталина. Чтобы понравиться вождю, он даже сменил свою фамилию Иванов на более благозвучную, более запоминающуюся и предельно верноподданническую – Октябрьский. Наверное, произойди революция в июле или декабре, то у нас в истории остался бы адмирал Июльский или адмирал Декабрьский. Любопытно, что Октябрьский всегда именовал себя не иначе, как «сталинский командующий», как будто все остальные были не сталинскими! Амбициозный и склонный к интригам командующий Амурской флотилией мечтал о большой карьере. В Кузнецове же он видел своего главного конкурента. Во время инспекции Октябрьский поступил очень подло. На разборе итогов инспекции в штабе флота он ограничился второстепенными несущественными замечаниями, чем успокоил Кузнецова. Одновременно же послал в Москву на имя наркома Смирнова и на имя Сталина столь разгромный отчет о проверке, после которого Кузнецова надо было сразу же объявлять очередным «врагом народа» и ставить к стенке.
Но Октябрьский перестарался. Сталин к этому времени со своим выбором будущего профессионального наркома уже определился, и очередной донос ничего изменить не мог. Что же касается дальнейших взаимоотношений Кузнецова и Октябрьского, то до конца жизни обоих адмиралов, они будут предельно враждебными.
А карьера Н.Г. Кузнецова только набирала обороты. В марте следующего 1939 года он неожиданно (как вспоминает сам!) назначается заместителем наркома ВМФ СССР, с одновременным присвоением звания флагман флота 2-го ранга (т. е. полного адмирала), минуя звание флагмана 1-го ранга (т. е. вице-адмирала). Заметим, что воинские звания Кузнецов получал не по выслуге, не за какие-то особые заслуги, а в соответствие с новыми должностями. При этом, если во многих случаях, даже при назначении на вышестоящие должности, офицеры зачастую годами ждут соответствующих званий, то у Кузнецова все происходило синхронно. Ну, а кто мог позволить себе присвоить молодому выдвиженцу воинские звания, с нарушением всех существующих положений о прохождении воинской службы? Это мог сделать в СССР только один человек – Сталин.
Из книги Н.Г. Кузнецова «Накануне»: «Съезд открылся 10 марта… В часы, свободные от заседаний, я бывал в наркомате, узнавал новости с Тихого океана. В наркомате была какая-то странная атмосфера. М.П. Фриновский присутствовал на съезде. Я видел его из президиума, он сидел в одиннадцатом или двенадцатом ряду, но в наркомате не показывался. Уже поползли слухи, что его скоро освободят. Все текущие дела решал первый заместитель наркома П.И. Смирнов-Светловский. В один из последних дней работы съезда ко мне подошел В.М. Молотов. – Вы намерены выступать? – спросил он. Я отрицательно покачал головой:
– Жду выступления своего наркома.
– А может быть, он и не собирается… Советую вам подумать.
Вечером я рассказал об этом разговоре Штерну. Старый, опытный работник центрального аппарата, он лучше знал, как следует поступить.
– Разговор неспроста, – заметил Штерн. – На всякий случай я бы подготовил тезисы выступления.
На следующий день председательствующий спросил нас обоих, не записать ли для выступлений в прениях. Мы ответили согласием и с той минуты сидели, потеряв покой. Шутка ли! Нам предстояло говорить с самой высокой трибуны. В перерыве мимо нас прошел Сталин. Повернувшись ко мне, он протянул бумагу, которую держал в руке:
– Прочтите.
Это оказался рапорт М.П. Фриновского, который просил освободить его от обязанностей наркома «ввиду незнания морского дела».
– Вам понятно? – спросил Сталин, вновь остановившись возле нас через некоторое время.
Я не успел ответить. Было ясно одно: Фриновский выступать не станет и мне, по-видимому, дадут
