Николай Лузан - Кто, если не мы
— Николай Евгеньевич, я всецело на вашей стороне, — искренне сочувствовал ему Градов.
— Эх, Георгий Александрович, если бы проблема реформы РВСН сводилась только к этому. Они, реформаторы с экономическими ножницами, замахнулись на святое — на систему боевого дежурства и инженерного обеспечения! А она кровью и потом выстрадана! Так нет же, полезли и туда. Кромсают по живому! В дивизии, где все построено на высшей инженерии, службу главного инженера низвели до ремонтной мастерской, а ее начальника сделали мальчиком на побегушках у тыловика. Где — картошка, и где — ракета?
— Николай Евгеньевич, я Вас услышал. Можете рассчитывать на меня. Будем вместе отстаивать эти позиции, — обнадежил его Градов.
— Спасибо, Георгий Александрович! Все восемь лет, что командовал войсками, я всегда чувствовал твердое плечо контрразведки.
— Мы и дальше будем стоять рядом.
— К сожалению, уже без меня.
— Что-о?! Что вы сказали, Николай Евгеньевич?! — воскликнул Градов.
Соловцов опустил голову и глухо произнес:
— Они не оставили мне выбора. Я отказался быть палачом РВСН.
— Николай Евгеньевич, как же так?! Вам же президент полгода назад продлил срок службы? — не мог поверить Градов.
— А министру обороны и начальнику Генштаба, выходит, я не нужен.
— Николай Евгеньевич, в Вас говорят эмоции, все образумится.
— Нет, Георгий Александрович, не образумится, а на коленях перед ними я ползать не собираюсь. Докладная — это моя лебединая песня, надеюсь, ее услышит президент, — дрогнувшим голосом произнес Соловцов и отвернулся к окну.
И здесь щемящая боль сжала сердце Градова. На его глазах разыгрывалась еще одна трагедия военачальника и человека. Профессионал, патриот ракетных войск, отдавший им сорок с лишним лет службы, Соловцов глубоко переживал за их судьбу и не мог мириться с тем, как безжалостно обращаются с его любимым детищем. Он меньше всего думал о себе, о собственном благополучии и до последнего сражался за него. Соловцов был не единственным из командующих, кто в последнее время побывал в кабинете руководителя военной контрразведки. И все они просили не за себя — это было ниже их достоинства и противоречило понятию о воинской чести. Они, как могли, боролись за свои армии и флота. В чем-то они были категоричны, в чем-то — наивны, где-то оставались в плену старых стереотипов и не успевали идти в ногу со временем, но все, без исключения, искренне хотели только одного — сделать армию и флот сильнее, чтобы противостоять новым и все более серьезным вызовам.
В порыве простых человеческих чувств Градов поднялся из-за стола прошел в заднюю комнату и возвратился обратно с бутылкой водки и двумя рюмками. Соловцов поднял голову, их взгляды встретились, и они сказали им больше любых слов. В эти минуты в кабинете находились не генералы, а два русских человека, которых объединяло нечто большее, чем служба, — их объединяла русская душа. Выпив Соловцов, порывисто обнял Градова и прочувственно сказал:
— Спасибо, Георгий Александрович, что от опального командующего не шарахнулся.
— Да, как такое Вы могли подумать, Николай Евгеньевич?! — возмутился Градов.
— Извините, но что поделаешь, такая вот получается жизнь. Еще нет указа президента о моем увольнении, а некоторые в Генштабе уже предпочитают меня не замечать, — с горечью произнес Соловцов.
— М-да, к сожалению, слаб человек, — посетовал Градов и, старательно подыскивая слова поддержки, продолжил: — Но и велик. Велик своими делами! Вы, Николай Евгеньевич, ими можете гордиться! В трудную минуту Вам пришлось возглавить РВСН и начать их перевооружение. «Ярс» и «Тополь» в руках нашего президента — такой аргумент, что с ним не поспоришь.
— Спасибо, Георгий, на добром слова. Мы с тобой друг друга не первый год знаем, и я прямо скажу: сегодня ракетчики твердо стоят на ногах, поэтому ухожу с чистой совестью. Не знаю, кто придет на смену, но ты поддержи его и не позволь шаркунам с паркета подставить ему ножку.
— Николай Евгеньевич, можете не сомневаться: военная контрразведка работала и будет работать на укрепление армии. Другой защитницы у страны нет. Я сделаю все что в моих силах, чтобы донести поднятые вами проблемы на самый высокий уровень, — заверил Градов.
— Я верю в тебя, Георгий Александрович, и в твоих ребят. Само твое имя обязывает победить гидру, — со слабой улыбкой произнес Соловцов и поднялся из кресла.
Градов, на прощание, крепко пожал ему руку, проводил до двери и, возвратившись на место, снова обратился к докладной записке командующего. Поднимаемые в ней проблемы реформирования РВСН не вызывали сомнений. Градов ломал голову над тем, как преодолеть стену отчуждения, которая возникла между ним и министром обороны в последнее время, чтобы убедить его в ошибочности решений Генштаба и одновременно своим докладом не вызвать гнев на строптивых единомышленников Соловцова в штабе ракетных войск. Телефонный звонок прервал эти размышления, он снял трубку.
— Простите за беспокойство, товарищ генерал-полковник, — услышал Градов голос дежурного по департаменту.
— Что у тебя, Геннадий Васильевич?
— Георгий Александрович, здесь находятся генералы Шепелев и Рудаков.
— О-о, елки-палки! — спохватился Градов и распорядился: — Пусть заходят!
— Есть! — ответил дежурный.
Через минуту в кабинет вошли Шепелев с Рудаковым.
— Здравствуйте, товарищи, простите, что вынудил вас ждать, жизнь вносит свои коррективы, — извинился Градов.
— А мы время зря не теряли, Георгий Александрович, еще раз проанализировали наши предложения, — живо отреагировал Шепелев.
— И как? Есть что положить на весы? — с улыбкой спросил Градов и пригласил к столу заседаний: — Присаживайтесь.
И пока Шепелев с Рудаковым занимали места — он прошел к сейфу, достал докладную Рудакова «О проблемах в реформировании военной науки» с указаниями Шепелева и присоединился к ним. Они с нетерпением ждали его оценок и выводов. Как им казалось, проблемы, о которых они докладывали, не просто требовали, а кричали о необходимости принятия срочных мер в области военной науки. Градов положил перед собой докладную, лист с собственными выписками из нее и решил начать, может, не с самой главной, но злободневной и имеющей серьезные политические последствия, планирующейся акции протеста профессорско-преподавательского состава на Красной площади и обратился с вопросом к Рудакову:
— Александр Юрьевич, насколько тверды намерения организаторов акции протеста?
— Более чем, Георгий Александрович! Обстановка в коллективах накалена, достаточно поднести спичку, чтобы все вспыхнуло. А тут еще чудовищные слухи, что все академии будут выведены из Москвы в провинцию…
— Чудовищные?.. — перебил его Градов и жестко отрезал: — Александр Юрьевич, не нагнетай страсти! Не хватало еще нам идти на поводу у кликуш.
— Извините, Георгий Александрович, оговорился. Так вот они больше всего мутят воду.
— Фамилии, имена смутьянов известны?
— Практически все нами установлены.
— А что делается, чтобы вывести их на чистую воду?
— Информируем руководство вузов об их деструктивной деятельности, через агентуру сдерживаем наиболее агрессивно настроенных лиц…
— Информируем, сдерживаем… А где результат, Александр Юрьевич? — не удержался от упрека Градов.
Рудаков замялся.
— Георгий Александрович, но ведь не все от нас зависит, — искал оправдания ему и себе Шепелев. — В одних вузах руководство поддерживает позицию протестующих, в других — самоустранилось, в третьих, где назначены эффективные менеджеры, народ ломают через колено. В общем, по Крылову — «лебедь, рак и щука».
— Юрий Дмитриевич, и ты туда же! — с укором заметил Градов. — Эффективность тех, кого назначили, и без нас есть кому оценить. Давайте по существу, в каких вузах самая сложная обстановка, где формируется протестное ядро?
Шепелев переглянулся с Рудаковым, и тот доложил:
— Академия связи, Академия Жуковского и 53-й НИИ.
— Опять 53-й! Мало того что шпионы ведут себя там как дома, так еще свила гнездо деструктивная оппозиция! Александр Юрьевич, дальше с этим мириться нельзя! Я требую действий!
Упрек Градова опалил огнем стыда щеки Рудакова, и он потупил взгляд. Ему на помощь пришел Шепелев.
— Георгий Александрович, не все зависит от управления Александра Юрьевича. Реформу проводит департамент образованиям Минобороны.
— И что дальше, Юрий Дмитриевич?
— Прежде чем начинать, надо было руководству департамента выслушать мнение специалистов, провести разъяснительную работу в коллективах. А получилось, что где-то в высоких кабинетах какой-то коллективный Распутин что— то там сотворил и в один день трахнул как обухом по голове научной общественности. Но у нас же не Дикий Запад, где из кабинета можно пулять указаниями в Интернет, а Россия. С людьми надо говорить лицом к лицу и правду. Но не так, как это сделала Приезжева.
