Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов
Когда Горемыкин совершал свое путешествие по Европе, последовало его увольнение и назначение вместо него Сипягина. После вступления в Министерство внутренних дел Сипягина, по-видимому, Горемыкин со своими сотрудниками по путешествию за границей вели против меня какие-то интриги, так как как-то Сипягин обратился ко мне с вопросом, знаю ли я М. М. Лященко. Я ему ответил, что знаю и знаю, что этот господин таков, что от него нужно держаться подальше, потому что это величайший негодяй. Он говорит сейчас одно и сейчас же отказывается от сказанного, делает одно и потом божится, что он никогда этого не делал Впрочем, я должен отметить, что потом, когда он в скором времени стал сумасшедшим, я отчасти мог объяснить себе поведение этого господина Я, между прочим, рассказал Сипягину всю историю путешествия Горемыкина с гг. Балинским, М.М. Лященко и Рачковским.
Тогда Сипягин просил меня дать ему на некоторое время то донесение, которое я получил по поводу поездки Горемыкина в Англию. Я дал Сипягину это донесение. Затем как-то он меня спросил нужно ли мне это донесение и можно ли его задержать на несколько недель? Я ответил, что мне это донесение не нужно, что оно находится в архиве Министерства финансов и я им ни в каком отношении не пользовался.
Через несколько дней после этого события Сипягин был убит Балмашевым. Тогда у меня явилась мысль, между прочим, о том, чтобы получить обратно этот документ. Документы, оставшиеся после смерти Сипягина, были разобраны особой комиссией, во главе которой стоял, кажется, князь Святополк-Мирский, товарищ Сипягина, или Дурново, также один из товарищей Сипягина. Я обратился к этим лицам с вопросом, не нашли ли они там такого документа? Они мне сказали, что нашли этот документ, но, не зная, откуда он появился у Сипягина, передали его директору Департамента полиции Зволянскому. Но затем документ этот я от Зво-лянского получить не мог под тем предлогом, что документ этот был уничтожен. Между тем должен сказать, что Зволянский был интимный друг Горемыкина, потому что оба они, и Горемыкин и Зволянский, были ярые поклонники жены генерала Петрова, который одно время был директором Департамента полиции и начальником жандармов. По причинам труднообъяснимым они на этом поприще не только не рассорились, но близость к госпоже Петровой совершенно их между собой связала.
Я впоследствии очень жалел о том, что документ этот пропал, ибо если бы он находился в моем распоряжении, то, конечно, я бы положил предел всем тем интригам, которые делал Горемыкин».
За свои «протекционные хлопоты» Рачковский и его коллеги Ландезен, Гольшан, Лященко брали от западных инвесторов «комиссионные», однако и без них Рачковский получал хорошее жалованье — до 12 тысяч рублей в год — и имел в своем распоряжении крупные суммы на секретные расходы, доходившие в последние годы его пребывания во Франции до 90 тысяч рублей ежегодно. Этого было вполне достаточно, чтобы вести жизнь вполне обеспеченного и ни в чем не нуждающегося человека. Существует, впрочем, еще одна версия относительно состояния, которое якобы сделал Рачковский в Париже, — удачная игра на бирже. Доказать или опровергнуть ее не представляется возможным. Другое дело, хорошо оплачиваемая — 10 тысяч рублей в год — должность советника-консультанта по юридическим и административным вопросам в «Анонимном обществе железоделательного и сталепрокатного завода „Гута Банкова"», занятая им после первой отставки, что вполне могло рассматриваться как благодарность за оказанные им ранее услуги. Интересы П. И. Рачковского не остались в стороне и от предварительной подготовки важного для России займа 1906 года, чему в немалой степени способствовали его тесные связи с Делькассе и бывшим министром финансов, а позже — с премьер-министром Французской Республики Рувье.
Рачковский, этот «корыстолюбивый рыцарь провокации», по определению Л. А. Тихомирова, с присущим ему цинизмом писал своему подручному по финансовым махинациям Лященко: «Тебе известно, что я принадлежу к разряду людей, не имеющих ни акций, ни облигаций; ничего, кроме протертых штанов, у меня не имеется».
Правда, как видно из формулярного списка 1883 года, кроме «протертых штанов», у Рачковского все же имелось неизвестно как ему доставшееся родовое имение Марьяновка в 320 десятин в Переяславском уезде Полтавской губернии, а отсутствие сведений о нем в формулярных списках Рачковского более позднего времени показывает, что, скорее всего, это имение было продано.
Несмотря на уверенность Витте в том, что «Рачковский и компания» вели против него «какие-то интриги», он очень высоко оценивал этого «заведующего тайной полицией в Париже», и Рачковский занял почетное место в воспоминаниях бывшего председателя Совета министров:
«Когда мы сблизились с Францией и император Александр III вошел в соглашение с Французской Республикой, то параллельно с этим фактом значительно увеличилась и роль Рачковского в Париже. Во-первых, потому, что французы начали относиться совсем иначе к тем нашим революционерам, которые производили террористические акты в России и находили себе приют во Франции. Во-вторых, потому, что Рачковский, несомненно, был чрезвычайно умный человек и умел организовать дело полицейского надзора. Несомненно, как полицейский агент Рачковский был одним из самых умных и талантливых полицейских, с которыми мне приходилось встречаться. После него все эти Герасимовы, Комиссаровы, не говоря уже о таких негодяях, как Азеф и Гартинг, — все это мелочь и мелочь не только по таланту, но и мелочь в смысле порядочности, ибо Рачковский во всяком случае гораздо порядочнее, чем все эти господа.
Значению Рачковского содействовало и то, что он был в Париже при послах Моренгейме и затем Урусове, людях совершенно бесцветных и не могущих иметь никакого значения, так что Рачковский во многих случаях вследствие своих дарований мог оказывать большее внимание в сближении с Францией, нежели послы. Влияние это он оказывал или непосредственно через министра внутренних дел и дворцовых комендантов, или же при посредстве самих же этих послов.
Насколько Рачковский имел значение, можно видеть из того, что, как я помню, президент Французской Республики Лубэ говорил мне,
