Заморский тайник - Александр Александрович Тамоников
– Да, да! – торопливо произнес Мамай. – Конечно же! Давайте же начинать!
Сейчас в Илье Евстигнеевиче говорил ученый, и потому на все предосторожности ему было наплевать. Кажется, он даже забыл, где он сейчас находится и какие беды, если рассуждать теоретически, могли ему грозить. Настоящие ученые – они все такие, об этом известно каждому. Богданов улыбнулся и заглянул в шкафчик. Икон там было немного, всего три. Богданов взял одну из них и осторожно протянул ее профессору.
– Великие небеса! – воскликнул профессор. – Это, конечно, не то, что мы ищем, это – католическая икона, но это – подлинный святой Бенедикт! Семнадцатый век! Или даже шестнадцатый! Невероятно!
– Посмотрите вот это, – сказал Богданов, протягивая Илье Евстигнеевичу вторую икону.
И вновь профессорскому восхищению не было предела, потому что вторая икона также оказалась древним подлинником: на ней был запечатлен образ Богородицы в ее католическом варианте. Точно такой же восторг профессор проявил и по поводу третьей иконы. Но все это были хоть и подлинники, но не те, ради которых спецназовцы проникли в хранилище.
Богданов открыл второй шкафчик. Там лежали четыре иконы, каждая из которых была завернута в отдельный холст. Богданов взял одну икону, развернул холст и молча протянул ее профессору. Илья Евстигнеевич вгляделся и едва не лишился сознания.
– Это же икона Иоанна Лествичника! – ахнул искусствовед. – Точно, это она и есть! Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь буду держать в руках икону шестого века!
– Илья Евстигнеевич, я, конечно, понимаю ваши чувства, – терпеливо произнес Богданов. – Но все же я очень вас прошу быть чуть-чуть сдержаннее. Восхищаться будем потом, когда сделаем дело.
– Да-да, конечно, – опомнился профессор. – Прошу прощения…
– Вот и отлично, – улыбнулся Богданов. – Итак, что вы скажете по поводу этой иконы?
– Кажется, это и есть то, ради чего мы сюда вломились, – сказал Илья Евстигнеевич. – Самый настоящий Иоанн Лествичник! Я, конечно, не могу с полной уверенность утверждать, что это – подлинник, но, знаете ли, очень похоже, что так оно и есть. Боже мой!..
– Тогда держите вторую икону, – сказал Богданов.
Вторая икона, по уверению профессора, оказалась тем самым Плачущим ангелом. Третья икона – Михаила Архангела, четвертая – Николая Чудотворца.
– Вот, значит, где они, иконки! – усмехнулся Богданов. – Что ж… Илья Евстигнеевич, подсобите-ка.
Вдвоем они завернули иконы в тот же самый холст.
– Значит, так! – сказал Богданов. – Каждый берет по иконе, прячет ее за пазуху, и ходу отсюда! Одну икону беру я, Федор, Александр и Степан берут остальные иконы. Степан, где ты там? Вот тебе раритет, и береги его до самого возвращения домой, как зеницу ока!
– Нашли, стало быть? – спросил Терко.
– Вроде того… Все, ходу! Профессор, что вы застыли? Вы слышали, что я сказал?
– Да, но… – очнулся искусствовед. – Мы еще не посмотрели в других шкафах… Мне думается, там тоже хранятся истинные чудеса… Как же можно уходить, не взглянув на них?
– Как-нибудь в другой раз, – мягко ответил Дубко. – Наш командир прав – надо побыстрее отсюда сматываться. Не ровен час…
Они вышли из хранилища, плотно закрыв за собой дверь.
– Геннадий, Федор! Вы – разведка! – скомандовал Богданов. – Мы – следом за вами! Степан, присматривай за профессором.
– Профессор! – тотчас отозвался Терко. – Не отставайте! Держитесь от меня поблизости! Вы где, профессор! Эге!.. Братцы, профессора-то нет!
Спецназовцы ошарашенно завертели головами. И в самом деле – профессора нигде видно не было.
Глава 18
– Искать! – звенящим шепотом произнес Богданов. – Он где-то здесь! Не мог же он провалиться сквозь землю! Степан, тебе же было сказано…
– Да я-то что! – отозвался Терко. – Не привязывать же его к себе веревкой! Ах ты ж, оказия…
– Искать! – еще раз произнес Богданов.
Искали профессора по всем правилам спецназовского искусства. Перебегали с места на место, ложились, вставали, прислушивались, всматривались в полутьму… Иначе было нельзя. Просто так, сам по себе, никто никогда не исчезает. Даже такие рассеянные экземпляры, как профессор Илья Евстигнеевич. Значит, кто-то ему помог исчезнуть. Иначе говоря, кто-то его похитил. И тот, кто это сделал, находится где-то поблизости, потому что времени с момента исчезновения профессора прошла самая малость.
– Профессор! – еще раз наугад позвал Терко. – Куда вас черти девали?
И на этот раз спецназовцам ответили. Ответ был неожиданным, на немецком языке. Одна отрада – тот, кто отвечал, находился где-то поблизости.
– Внимание! – прозвучал голос из полутьмы. – Ваш человек у нас! Пока что он жив и невредим. Если вы не хотите, чтобы он погиб, вы должны выполнить наши требования. Требование одно – сложить оружие и поднять руки. Иначе мы убьем вашего человека. Попытаетесь сопротивляться – мы убьем и вас. Даем вам на размышление две минуты. Время пошло!
Соловей торопливо перевел эти слова.
– Хорошенькое дело! – присвистнул Терко. – Ах ты ж, черт!.. Говорил же я, что этот академик доведет нас до беды! Откуда они только взялись, эти похитители?
Впрочем, вопрос этот был риторическим, сказанным в сердцах. Потому что и без того было понятно, кто именно похитил зазевавшегося профессора Мамая. Скорее всего, охранник, которого допрашивали спецназовцы и который привел их в хранилище, соврал. На вилле было не шестеро охранников, а гораздо больше. И вот те охранники, которые не были спецназовцами обезврежены, предприняли ответные действия. И, надо сказать, это были профессиональные действия. Охранники не стали атаковать людей, пробравшихся в хранилище, потому что они не знали, сколько их и кто они такие. Они решили пойти совсем другим путем. Они ударили в самое больное место – похитили одного из тех, кто вломился в хранилище. Ведь понятно, что противник, кем бы он ни был, не станет предпринимать никаких решительных действий, потому что такие действия – это, по сути, смертный приговор их похищенному товарищу.
И вот сейчас пятеро бойцов спецназа КГБ пребывали в затруднительном, почти безвыходном положении. Им нужно было решать, что делать дальше, причем решать немедленно. А решив, тут же начинать действовать, причем действовать безошибочно, наверняка. Образно выражаясь, первым же выстрелом поразить мишень. Выстрелить повторно у них, судя по всему, возможности не было.
– Поговори с ними! – сказал Богданов Соловью. – Потяни время!
– Мы – германская полиция! – громко произнес Соловей. – Из городского музея пропали древние ценности! Мы их ищем. И потому мы здесь! У нас имеется официальное разрешение на обыск.
– Зачем же вы тогда убили охранников? – раздалось из темноты.
– Никто их не убивал! – ответил Соловей. – Мы их временно вывели из строя, так как они оказали нам сопротивление. То же самое будет и с вами! Поэтому отпустите нашего человека и выходите с поднятыми руками. Иначе будете отвечать по закону!
– Если вы – полицейские, то почему ваш человек не говорит по-немецки? – спросил кто-то из похитителей. – И почему вы сами в рабочих спецовках, а не в полицейской форме?
– Это не ваше дело! – отрезал Соловей. – Я еще раз предлагаю вам отпустить нашего человека и выйти с поднятыми руками! Иначе мы вынуждены будем вас обезвредить. Вы оказываете неповиновение полиции и нарушаете закон!
– Мы также повторно предлагаем вам поднять руки! – раздалось в ответ. – А дальше разберемся, кто из нас кто. Все, хватит болтать! Ваше время вышло!
Конечно, похитители не поверили Соловью, но спецназовцы на это и не надеялись. Для них было главным выиграть время. И они в этом преуспели. Пока Соловей, рискуя собственной жизнью (ведь в него в любой момент могли выстрелить), препирался с похитителями, остальные бойцы, улучив момент, стали приближаться к похитителям. Бойцы ориентировались на их голоса, они с точностью до сантиметра могли определить, какое расстояние их отделяет от противника.
Противников оказалось шестеро. Их фигуры неплохо были видны в темноте, равно как и фигура профессора Мамая. Насколько можно было разглядеть в полутьме, у профессора были связаны руки и липкой лентой заклеен рот. Приблизившись к противнику на расстояние прыжка, бойцы затаились. Теперь им предстояло совершить этот прыжок.
Конечно, похитителей можно было и перестрелять – теперь у спецназовцев было оружие, и из засады это можно было сделать мгновенно. Но пуля – она,
