Рожденные Смершем - Николай Николаевич Лузан
14 мая 1941 года специальный курьер из Берлина доставил в Кремль личное, строго конфиденциальное послание Гитлера. Оно служило искусной дымовой завесой, прикрывавшей план «Барбаросса» — нападения на СССР, и ввело в заблуждение Сталина. Фюрер хорошо знал, на какой струне души советского Вождя надо сыграть — подозрительности, и не просчитался.
В памяти Сталина были еще свежи воспоминания о «военно-фашистском заговоре в Красной армии», «разоблаченном» органами НКВД в 1937–1938 годах. Поэтому он с пониманием отнесся к «опасениям и тревогам» Гитлера. В своем послании тот «доверительно» делился:
«…я пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе — не только для нас, но и для будущих поколений без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства <…>
Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии <…>
В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений <…>
Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы <…>
Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы.
Ожидаю встречи в июле. Искренне Ваш,
Адольф Гитлер»
Грандиозная мистификация, связанная с «нападением» вермахта на Великобританию, обернулась для него — Сталина и СССР катастрофой. Ранним утром двадцать второго июня гитлеровская авиация подвергла бомбардировке Минск, Киев, Севастополь и десятки других советских городов, танки выпускника Рязанского военного училища генерала Гудериана прорвали оборону Красной армии и принялись «утюжить» пшеничные и ржаные поля Полесья и Западной Украины. В эти самые часы эшелоны с отборным кубанским зерном, донецким углем и уральской сталью на всех порах мчались в Германию.
Спустя год, весной сорок второго, Гитлер повторил свой коварный трюк. На этот раз командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Клюге разработал «убойную дезу» — директиву генштаба вермахта «Кремль». Через несколько дней, чтобы в Москве отпали последние сомнения в плане захвата советской столицы, он «издал» приказ о летнем наступлении. Приказ оказался в руках советской военной контрразведки, захватившей в плен курьера с «планом» и летчика, совершившего вынужденную посадку в расположении частей Красной армии. И он, Сталин, снова поверил в блеф Гитлера. Вместе с ним поверили Жуков с Малиновским. Они не приняли в расчет данные «кембриджской пятерки» разведчиков, сообщавших о предстоящем наступлении вермахта на юге — на Сталинград и на Северный Кавказ.
«…На этот раз под Сталинградом твои фокусы, Гитлер, не пройдут. Теперь кто кого! Хватит ли у нас сил? Хватит ли нам умения? Способен ли Гордов отстоять Сталинград?» — снова и снова задавал себе эти вопросы Сталин и искал ответы.
На чаше весов войны лежали шифровка Селивановского и доклад Гордова. Сталин обратил взгляд на Селивановского, тот подобрался, одернул гимнастерку, но глаз не отвел в сторону, в них не было страха.
«Смелый… Но смелость мало что стоит, когда тебя хотят оставить в дураках, — размышлял Сталин. — Компетентность — вот что главное! Насколько точна твоя оценка обстановки на Сталинградском фронте?..
Под Харьковом ты не ошибся», — Сталин снова обратил взгляд на Селивановского.
Тот ловил каждое изменение в мимике Вождя и пытался понять, что его ждет. Сталин выглядел спокойным, в движениях не было суетливости и нервозности. Здесь, в тиши кабинета «Ближней дачи», за тысячи километров от Сталинграда ничто не напоминало о войне. В углу стрелки напольных часов с еле слышным шорохом неторопливо отсчитывали секунды и минуты. За настежь распахнутым окном беззаботно на разные голоса пели птицы. Из глубины сада доносились голоса и смех садовника и рабочих. Все выглядело настолько буднично и мирно, что Селивановскому уже казалось, все то, что сейчас происходило под Сталинградом, было игрой его воображения. Сталин сделал шаг вперед и, заглядывая в глаза Селивановскому, спросил:
— Это вы направляли на имя Верховного Главнокомандующего шифровку об обстановке на Сталинградском фронте? — Так точно, товарищ Сталин, — подтвердил Селивановский.
— Вы отвечаете за свои слова, товарищ Селивановский?
— Так точно, товарищ Сталин.
— У нас хватит сил отстоять Сталинград?
— Да, товарищ Сталин.
— Что для этого необходимо?
— В первую очередь повысить уровень боевого управления и координации между армиями фронта.
— Ваша позиция по Гордову понятна. Что еще надо сделать?
— Усилить поддержку наших войск с воздуха, чтобы сбить темп наступления ударных танковых групп немцев. В условиях степи и растянутых коммуникаций это существенно затруднит их движение.
— Это в воздухе. А на земле?
— Необходимо сформировать подвижные команды из числа обстрелянных красноармейцев и командиров, обеспечить их противотанковым оружием и оперативно перебрасывать на наиболее опасные участки. Что позволит нам…
— Достаточно, товарищ Селивановский! — остановил его Сталин и после раздумий обратился к Берии: — Лаврентий Павлович, товарищ Селивановский во второй раз обращает внимание на серьезные просчеты в деятельности нашего высшего командования. И это правильно! Так должен поступать настоящий коммунист. Его не должны смущать ни высокие звания, ни прошлые заслуги.
— Иосиф Виссарионович, это позиция Наркомата внутренних дел.
— Правильная позиция! НКВД обязан вскрывать все, что мешает нашей победе над врагом! — заявил Сталин и потребовал: — Впредь, товарищ Селивановский, обо всех серьезных недостатках в организации боевой деятельности войск Сталинградского фронта докладывать не только своему непосредственным руководителям товарищам Абакумову, Берии, а и начальнику Генерального штаба. В неотложных случаях — мне лично. Желаю успехов, товарищ Селивановский, — завершил встречу Сталин.
Возвращаясь к машине, Селивановский ничего не замечал и не чувствовал земли под ногами. Всем своим существом, всеми своими мыслями он все еще находился в кабинете Сталина и вспоминал каждую произнесенную им фразу и каждый жест.
«Товарищ Сталин услышал меня! Того, что случилось в мае под Харьковом, не произойдет под Сталинградом! Не произойдет!» — ликовал
