Ефим Черняк - Тайны спецслужб британской Короны. Провокации Туманного Альбиона
Для «обработки» перехваченной корреспонденции была создана организация, которую обычно называли секретным бюро, а официально именовали иностранным секретариатом. По мере роста секретного бюро в его составе был создан особый дешифровальный отдел, включавший не только экспертов по кодам, но и переводчиков, специалистов по вскрытию писем без повреждения пакетов, граверов, умевших делать печати, химиков, знакомых с невидимыми чернилами, различных мастеров по подделке писем и документов. Секретное бюро непосредственно подчинялось министрам иностранных дел. Перлюстрация официально была прекращена лишь в 1844 году, но на деле не исчезла и получила дальнейшее развитие в XX веке.
Важным центром перехвата иностранной дипломатической документации была ганноверская почта, через которую, в частности, проходила переписка между Парижем и Стокгольмом. (Напомним, что с 1714 г. английский король был и ганноверским курфюрстом.) Перлюстрация была доведена в Лондоне и Ганновере до совершенства — удавалось не оставлять никаких следов тайного вскрытия пакетов. Тем не менее о существовании секретного бюро было известно французскому послу в Лондоне, в 1771 году жаловавшемуся на сокращение числа прикомандированных к нему курьеров и на необходимость использовать почту для перевозки важных депеш. Возможно, что посол был осведомлен о работе аналогичного «черного кабинета» в Париже (и в других столицах). Не исключено, что в 80-х годах XVIII в. некоторые шифрованные депеши, которые направлялись из французского посольства в Англии в Париж, содержали дезинформацию в расчете, что их прочитают в Лондоне.
Английские разведчики подкупали почтмейстеров в различных странах для получения доступа к письмам. Так, в начале 20-х годов XVIII в., когда отношения между Англией и Россией были прерваны, английский тайный агент в Данциге Джошуа Кенуорзи организовал снятие копий с донесений французских представителей в Петербурге. В 1772 году Кенуорзи предложил своим лондонским хозяевам устроить просмотр всей дипломатической корреспонденции, проходившей через Данциг. Подкуп почтовых служащих, по его расчетам, должен был стоить 1590 фунтов стерлингов в год (в Лондоне сочли, что это слишком дорогая затея). Известный английский шпион Джон Маки, автор опубликованных в 1733 году «Секретных мемуаров», служил посредником в переговорах между британским премьер-министром Робертом Уолполом и директором почты в Брюсселе Жупейном, обязавшимся посылать в Лондон копии писем из всех стран Европы, которые могли представлять интерес для британского правительства. Подобного же рода тайные соглашения заключались и с почтмейстерами других стран.
Большинство пойманных британских разведчиков оставались безнаказанными или отделывались легкими карами. Имелись, впрочем, и исключения. В 1747 году одни из британских шпионов, время от времени появлявшийся в Швеции Александр Блейкуэлл был схвачен и казнен; вдобавок возможно, что обвинение, по которому его формально осудили, было сфабриковано шведскими властями. В самой Англии придавали значение обезвреживанию вражеских лазутчиков.
Как и разведкой, контршпионажем занимались многие ведомства — и военное, и морское, и почтовое, и иностранных дел. В сферу контрразведки время от времени вторгались также и другие министерства, таможенники, полицейские власти городов, отдельные магистраты, мировые судьи, наделенные не только судебными, но и административными полномочиями. Одним словом — самые различные звенья постепенно формировавшегося, плохо слаженного и неуклюжего государственного аппарата, структура которого отражала и традиции, и традиционные предрассудки, и, особенно, конечно, сложный баланс интересов господствующих классов, а также партийных, локальных, семейных выгод и влияний. Важным средством контршпионажа была перлюстрация писем, позволявшая контролировать и английских дипломатов за рубежом.
На протяжении всего периода, начиная с конца XVII столетия, борьба с Францией за колониальное и торговое преобладание не только сосредоточила внимание британской разведки на «исконном враге», по и побуждала смотреть на каждого француза как на потенциального или действующего шпиона. Это прямо утверждал, например, граф Ноттингем в конце XVII века и почти через сто лет после него британский посланник в Париже Даниель Хейлс, который обвинял в шпионаже герцога Лианкура, побывавшего в Англии, и других важных лиц. Эти страхи, возможно, были связаны с тем, что французское правительство получало отчеты о парламентских заседаниях, хотя они тогда были закрытыми (журналисты, пытавшиеся публиковать в газетах сведения о прениях в парламенте, должны были печатать отчеты якобы о дебатах в «сенате лилипутов» и прибегать к другим аналогичным уловкам). Но источником сведений для французского посольства чаще была не его агентура, а оппозиционные члены английского парламента, на которых, естественно, не распространялись строгие запрещения не допускать посторонних лиц на заседания обеих палат.
Французские агенты (в 60-е годы среди них наиболее важным был шотландский якобит полковник Грант оф Блерфайнди) определили состояние береговой обороны и подготовили планы французского десанта в Англию. Некоторые французские шпионы действовали, не возбуждая подозрений, особенно если они собирали информацию не чисто военного, а экономического характера. Так, например, некий Габриэль Жар вскоре после семилетней войны составил отчет о положении английской промышленности.
Одной из контрразведывательных задач, возлагавшихся на дипломатов, было выявление шпионов-двойников. В 1738 году барон Гораций Уолпол (брат премьер-министра Роберта Уолпола), не раз занимавший важные дипломатические посты, предостерегал посланника в Гааге, что письмо, которое тот переслал с одним из его секретных агентов британскому посланнику в Швейцарии, оказалось на столе французского первого министра.
Контрразведка старалась не допустить проникновения неприятельских агентов в штат британских посольств и миссий. Это удалось в июле 1755 года английскому послу в Петербурге Уильямсу, который получил своевременное предупреждение из Вены от своего коллеги Р. Кейта. Тот, выудив информацию у самого императора Франца I, послал специального курьера в Петербург с известием, что некий Месонье, которого Уильяме был готов принять на службу, был французским шпионом. Джон Мэррей, бывший с 1766 по 1775 год английским послом в Константинополе, оказался менее удачливым — среди его служащих находился французский разведчик, годами сообщавший в Париж содержание всей корреспонденции британского дипломата и ключи к использовавшимся им шифрам.
Английское правительство прибегало и к помощи такой своеобразной организации, как частная разведка двух предприимчивых сицилианских аббатов Карачоло и Платания, обосновавшихся в 30-х годах XVIII в. в Париже. Потребителями их «товара» были и другие правительства, включая французское. Английский историк Б. Уильямс считает, что информация, поступившая из этого источника, серьезно повлияла на решение Уолпола не вмешиваться активно в войну за польское наследство (1733–1735 гг.).
Из английских послов в Париже особую активность проявлял в 30-х годах лорд Уолдгрейв. Он получил у правительственного служащего 10 шифров, заплатив по 100 луидоров за каждый из них. Уолдгрейв подкупил также директора департамента французского министерства иностранных дел Бюсси, которого потом послали с дипломатической миссией в Англию и Ганновер. За пять лет Бюсси было выплачено 15,5 тыс. фунтов стерлингов, но информация, которую он поставлял, не стоила таких крупных денег.
К периоду войны за австрийское наследство (1740–1748 гг.) и позднее семилетней войны (1756–1763 гг.) относится активность английского разведчика Джорджа Креснера, «неутомимого мистера Креснера», как с легкой иронией называл его лорд Кейт, посол в Вене. Фигура Креснера является особо красочной иллюстрацией того типа британских дипломатов, для которых их официальный статус служил лишь удобной вывеской для шпионажа. По крайней мере, с 1745 года Креснер пересылал разведывательные донесения из Голландии. В 1747 году он получил назначение на пост английского представителя в Льеже, а через восемь лет был переведен в Кёльн, откуда в 1759 году его изгнали наступавшие французы. После этого Креснера снова перебросили в Нидерланды, причем в переписке указывалось, что в создавшейся обстановке наилучшим прикрытием будет аккредитование его при голландском правительстве. В 1763 году Креснер — уже посланник при имперском сейме в Регенсбурге, позднее он занимает такую же должность в Кёльне и Майнце. Однако, по крайней мере, до конца 60-х годов все эти посты были лишь прикрытием подлинной деятель ности Креснера, который был руководителем крупной шпионской организации, собиравшей информацию о Франции, ее армии, флоте и финансах. В числе агентов, которых Креснер использовал еще в 40-х годах, были некий шевалье Гильом Этзлер и доктор Фоконе.
