Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин
Необходимо отметить, что такая организация ОКДВА носила оборонительный характер и соответствовала рекомендациям начальника Штаба РККА А.И. Егорова иметь на Дальнем Востоке сильные части прикрытия в составе укрепрайонов, кадровых стрелковых дивизий, конницы по штатам военного времени, авиационных и механизированных соединений постоянной готовности, озвученным в докладе К.Е. Ворошилову 13 декабря 1933 г.[411]
Летом 1935 г. Генштаб в очередной раз обобщил всю собранную военной разведкой информацию и представил руководству страны секретный доклад «Нынешняя ситуация с военными приготовлениями в различных странах», в котором проанализировал состояние армии, военной промышленности, финансовых ресурсов и госаппарата Китая, СССР, Германии, Франции, Италии, Великобритании и США. Аналитики не поскупились на хвалебные отзывы о Красной армии, поставив её в один ряд с армиями крупнейших европейских стран. Если в количественном отношении данные 2-го управления существенно отличались от реальной картины, то основные тенденции развития Советского государства и его Вооружённых сил были определены верно.
Рассматривая ситуацию в целом, японские специалисты отмечали, что главными целями строительства Красной армии являлись поддержка мирового революционного движения и борьба с империализмом, поэтому делали вывод о стремлении советского руководства создать в кратчайшие сроки сопоставимые с ведущими армиями мира Вооружённые силы. В отдельных сферах РККА, как полагали японцы, уже добилась качественного превосходства: в докладе указывалось, что «советская авиация сейчас практически ничем не уступает великим державам Европы и Америки, и в будущем ожидается её прогрессирующее развитие», «в вопросах подготовки к химической войне Красная армия занимает первое место среди всех государств, а по огневой мощи пехотных соединений является ведущей сухопутной армией мира».
Оценивая степень мотомеханизации советских сухопутных войск, аналитики Генерального штаба полагали, что проводимые организационно-штатные мероприятия не только усиливали наступательные и оборонительные возможности соединений, но и значительно повышали мобильность войск. По данным японской разведки, примерно две трети стрелковых дивизий имели механизированные и танковые подразделения, а две дивизии были полностью механизированы (речь в данном случае шла о механизированных корпусах, которые японцы ошибочно идентифицировали как дивизии).
Касаясь советских ВВС, японский Генштаб констатировал значительный количественный и качественный рост авиации с 1921 г., обращая внимание на увеличение числа истребительных и бомбардировочных частей. Особое беспокойство у японской разведки вызвало размещение в окрестностях Уссурийска и Владивостока примерно 80 тяжёлых бомбардировщиков, способных достичь территории Японии. Таким же неприятным сюрпризом для Разведуправления стала переброска на Дальний Восток 50 подводных лодок и прогнозируемое увеличение их количества в будущем.
Отдельный раздел доклада был посвящён политическому строю СССР. Японская разведка характеризовала его как неограниченную диктатуру, которая путём контроля над всеми средствами массовой информации, собраниями и митингами, государственного регулирования экономики добилась мобилизации общества на решение вытекавших из внутренней и внешней политики задач[412].
Более подробный отчёт о состоянии советских танковых войск, кавалерии, артиллерии, ПВО и авиации был представлен в Генштаб военным атташе в СССР подполковником Хата Хикосабуро в ноябре 1935 г. Этот совершенно секретный 48-страничный обзор свёл воедино всю информацию, полученную резидентом от агентурных источников, японских военных стажёров и личных наблюдений за учениями Красной армии и парадами в честь Октябрьской революции.
В докладе резидент констатировал большую насыщенность Красной армии бронетанковой техникой. По данным Хата, в Вооружённых силах СССР имелись 3 механизированных корпуса (или дивизии, по его терминологии), дислоцированные в Ленинграде, Минске, Киеве и состоявшие из 2 механизированных и 1 мотострелковой бригад, отдельные механизированные соединения (были упомянуты, в частности, механизированная бригада имени К.Б. Калиновского в Наро-Фоминске, 3-й и 4-й танковые полки в Рязани и Харькове), отдельные танковые батальоны кавалерийских дивизий (в 15-й кавалерийской дивизии в Даурии, по информации атташе, был развёрнут механизированный полк), а также танковые взводы кавалерийских эскадронов стрелковых дивизий. На самом же деле на тот момент в Красной армии имелось 4 механизированных корпуса – 5-й (Наро-Фоминск), 7-й (Ленинград), 11-й (76-й разъезд) и 45-й (Киев). По наблюдениям Хата, хотя основу советского танкового парка составляли на четверть радиофицированные лёгкие танки Т-26 и БТ, в войска начали поступать 30-тонные танки прорыва Т-30 (примерно 30 машин в наро-фоминской бригаде) и 70-тонные Т-32, которыми в реальности были Т-28 и Т-35.
В анализе военно-воздушных сил Красной армии резидент обращал внимание командования на принятую Советским Союзом доктрину «глубоких боевых операций», предполагавшую не только уничтожение крупных армейских группировок противника в оперативной глубине, но и его важнейших районов в тылу, для чего в ВВС были развёрнуты тяжелобомбардировочные авиабригады и 4 авиационные группы РГК в Москве, Киеве, Саратове и Чите[413].
Возросший после «маньчжурского инцидента» объём поступавшей в РУ ГШ информации о Советском Союзе привёл к радикальному пересмотру системы её обработки и оценки. Весной 1932 г. сотрудники русского отделения пересмотрели и упорядочили все имевшиеся у них материалы по СССР и с помощью коллег из 3-го (транспорт и связь) управления Генштаба начали подготовку справочников о расширении пропускной способности Транссибирской железной дороги и военной топографии Дальнего Востока. Спустя год в отделении были составлены инструкции по классификации, перепроверке и оценке всех видов данных[414].
Естественно, что, имея неточную, но всё же подробную информацию о военном потенциале Красной армии и её группировке на Дальнем Востоке и в Забайкалье, количественно и качественно превосходившей Квантунскую и Корейскую армии, военно-политическое руководство Японии исключало возможность нападения на Советский Союз. По этой причине сценарии оперативных планов Генерального штаба против СССР в 1932–1944 гг. сводились к тому, чтобы в начальный период войны сдержать наступление Красной армии в Северной и Западной Маньчжурии, одновременно или затем нанести мощный контрудар по Приморью и после разгрома советских войск в Уссурийском крае перенести центр тяжести боевых действий к предгорьям Хингана, откуда стремительно наступать в Забайкалье. На выбор приморского театра как главного направления японского контрудара влияли три обстоятельства:
1. Состояние транспортных коммуникаций, запасов материально-технических средств и вооружения
