Гаральд Граф - Моряки
На следующий день состоялся обед, и в нем приняли участие старшие офицеры эшелона. Обстановка была очень торжественной, французы были даже при орденах. Когда все собрались, "состоящий" при мне офицер пригласил меня в салон. Сам полковник представил присутствующим и усадил рядом с собою. Все это приводило меня в большое смущение, и я, правду сказать, даже стеснялся говорить.
На мое счастье, полковник оказался таким разговорчивым, что весь обед проговорил один, и мне только изредка приходилось подавать реплики. Но самый трудный момент настал, когда дело дошло до шампанского и в мою честь был провозглашен тост.
Никогда в жизни я не говорил речей, да еще на французском языке, на котором изъяснялся плохо. Однако что-то ответить было необходимо, и я собравшись с духом встал, извинился за плохое произношение и, поблагодарив за оказанное внимание, выпил за Францию и ее доблестных офицеров. Таким образом, кое-как сошло. После этого подали кофе с ликерами, и сразу стало проще и веселее.
В разговоре со мною некоторые выражали удивление, что в России таким молодым офицерам дают столь "ответственные поручения", в особенности же удивлялись, узнав, что мне 19 лет Как я ни старался уверить, что никаких "чрезвычайных миссий" не имею, но, по-видимому, разговоры на корабле так преувеличили сумму, которую я вез, что они не хотели верить. Впрочем под конец мне надоело опровергать, и я решил, что, коли им так хочется меня считать "особо доверенным лицом", пусть считают.
Пароход оказался далеко не первоклассным, и помещения на нем были маленькие и неудобные. Днем с большим трудом удавалось находить на палубе местечко в тени, на солнечной же стороне и в каютах стояла нестерпимая жара. Оживление наступало только после обеда, когда солнце заходило и спускалась прохладная ночь. Все восемнадцать дней пути был полный штиль. Океан как зеркало, на небе ни облачка, а ночью горели яркие звезды, широко белел млечный путь, и светила луна.
Такое спокойствие и приятное путешествие располагали общество к хорошему настроению и желанию веселиться, тем более что среди пассажиров было несколько молодых дам. Поэтому по вечерам устраивались танцы и импровизированные концерты, даже солдаты раз устроили кабарэ и пригласили пассажиров. Кабарэ понравилось, и особенно поразило искусство некоторых артистов-солдат гримироваться женщинами и их изображать. Время проходило оживленно, недаром это был французский пароход и на нем ехали исключительно французы.
Через девять дней добрались до Коломбо. Здесь должны были простоять восемь часов, и, следовательно, появилась возможность съехать на берег Я отправился в компании с моим приятелем, французским офицером. Мы объехали городи осмотрели все достопримечательности, которых имелось не так много. Главный интерес представляла природа... Она действительно была великолепна. В глубине острова, говорят, еще красивее, но, к сожалению, мы не имели возможности туда съездить. Даже сам народ, в особенности мужчины, очень своеобразны и красивы, и их правильные черты лица и длинные волосы напоминают библейские типы. Невольно бросалось в глаза, как они любят за собою ухаживать. сплошь и рядом встречались сидящие на земле туземцы и работающие над их прической странствующие парикмахеры.
В одной лавчонке, куда мы зашли, я услыхал, что продавцы говорят по-русски, и это меня, понятно, поразило. На мои расспросы они охотно сообщили, что приехали из Одессы, что здесь им удалось хорошо устроиться и что обратно они не собираются. При прощании они в свою очередь задали мне вопрос: "Ну, а как у нас в России? Как поживает наш Царь?" Выговор моих собеседниц, конечно, выдавал их истинную национальность, и когда мой спутник поинтересовался, русские ли это, я ответил, что не совсем.
В 6 часов вечера пароход двинулся дальше. Все пассажиры набрались новых впечатлений, и оттого за обедом царило сильное оживление. Особенно многих поразили туземные шлюпки: страшно узкие и имеющие сбоку поплавок, чтобы не опрокидываться. Сооружение весьма неудобное, но под большим треугольным парусом довольно быстроходное.
Во время этого перехода ничего особенного не произошло, и только раз общее спокойствие нарушилось маленьким происшествием: один солдат, сидя на бортовых поручнях, шалил со своими приятелями и упал за борт. Дело было днем, при полном штиле, немедленно подняли тревогу, и пароход застопорил машины. Спустили шлюпку и невольного купальщика благополучно вытащили из воды. Все пассажиры высыпали на палубу и встретили его дружным смехом, а полковник сделал строгий выговор.
Эта часть пути оказалась более интересной, так как приходилось идти Малаккским проливом, который очень узок, и потому иногда видны берега и встречается много кораблей. Пройдя его, повернули на север и Китайским морем пошли к берегам Тонкина, где вошли в устье Меконга и по реке стали подниматься к порту Сайгон. В этом месте река широкая, с низкими некрасивыми берегами и мутно-коричневой водой. Из этой мути часто высовывались хищные пасти крокодилов. Часа через четыре пароход подошел к пристаням города и не далеко от них, посередине реки я увидел "Диану" Таким образом, путь благополучно закончился, и спустя четверть часа я на сампане подходил к трапу крейсера. Оказалось, что Главный Морской штаб уже предупредил, и меня ждали. Первым делом я узнал, не слышно ли чего нибудь об эскадре, но никаких сведений не было, хотя ее и поджидали. На следующий день я получил из конторы пароходного общества деньги, которые затем с большим удовольствием сдал на хранение ревизору "Дианы".
Теперь оставалось ждать известий о приближении эскадры и спокойно жить на "Диане" Крейсер стоял разоруженным с малым числом офицеров и неполным комплектом команды. Чтобы занять время, я стал знакомиться с Сайгоном, который довольно интересен характерным обликом французского колониального города: не слишком благоустроенного и чистого. Днем, из-за жары, мы прятались на корабле, но зато вечером все съезжали на берег У многих появились знакомства, и даже у меня оказались знакомые в лице нашего доктора и его семьи. На их вилле было приятно проводить вечера за чашкою чая, точно в Ревеле.
Однажды я и мичман С. поехали осмотреть туземную часть города и притоны курильщиков опиума. С. научился уже его курить и уверял, что это приятно. Мы оказались в очень подозрительном квартале, где-то на берегу реки, и вошли в анамитский домик сомнительной чистоты. В маленьких комнатках на циновках валялись анамиты и анамитки с тонкими трубочками в зубах. Наше появление ни в ком не возбудило никакого внимания, и все продолжали заниматься своим делом. Какая-то анамитка подала С. трубочку, и он улегся на циновке и стал уговаривать и меня последовать его примеру, но я предпочел выбраться оттуда и вернуться на крейсер.
Довольно приятное впечатление производил зоологический сад, который помещался в большом парке с тропической растительностью. Видеть львов, тигров, леопардов и вообще диких зверей в клетках, устроенных среди пальм, кактусов и других растений, было действительно интересно. Лазающие по деревьям обезьяны и сидящие на ветвях попугаи создавали иллюзию девственных тропических лесов. Вот только бедный наш мишка, привезенный из сибирских лесов, имел жалкий вид, так как немилосердно страдал от жары. Я попробовал покормить земляка, но он и на это реагировал вяло.
На крейсере развилась сильная эпидемия тропической лихорадки, и буквально три четверти всего личного состава лежали больными. Все палубы были сплошным лазаретом. Трое матросов со слабым сердцем умерло. Вскоре и я почувствовал себя плохо: тело покрылось мелкой сыпью и поднялся сильный жар. Переносить эту болезнь на корабле было очень мучительно: приходилось лежать в маленькой каюте, стенки которой за день невероятно накалялись. От одного жара в теле становилось тяжело, а к этому прибавлялась духота и высокая температура в помещении. Иногда казалось, что не выдержишь и задохнешься, и постоянно хотелось пить. При этом все тело ужасно чесалось. Подчас было нестерпимо мучительно, и только после захода солнца и до утра чувствовалось облегчение и свободнее дышалось.
Промучившись добрую неделю, я стал понемногу поправляться. В это время из Главного штаба по телеграфу было получено распоряжение меня "срочно командировать в Батавию, в распоряжение агента капитана 2-го ранга П." Такое путешествие, конечно, могло быть очень занятным, но я боялся пропустить приход эскадры и не попасть на свой "Иртыш" Выручила болезнь, командир "Дианы" разрешил отложить поездку до моего полного выздоровления, а на это требовалось еще не менее десяти дней. Сообщение о месте нахождения эскадры за это время могло и выясниться.
Мой расчет оказался совершенно правильным: через несколько дней пришла телеграмма о проходе Малаккским проливом русской эскадры в составе 40 вымпелов. Я сразу воспрянул духом, даже вся слабость прошла, и, конечно, теперь не могло быть и разговоров о поездке в Батавию.
