Николай Лузан - Лубянка. Подвиги и трагедии
Для следователей, не нюхавших пороха, но зато научившихся выбивать признания из самых упрямых, все это ровным счетом ничего не значило, если «наверху» на жертве было поставлено клеймо — предатель. В течение многих дней, лишая сна, они подвергали Шпигельглаза жестоким пыткам, стараясь добиться признания в шпионской и террористической деятельности. В абсурдности своих обвинений зашли так далеко, что инкриминировали ему связь с заклятым врагом Троцким. Поводом к этому послужил срыв операции по его ликвидации в 1937 году, за подготовку которой отвечал Шпигельглаз. Несмотря на его стойкость и отсутствие каких‑либо фактов, свидетельствующих о предательской деятельности, следствие по уголовному делу закончилось стандартным приговором. Особым совещанием при наркоме НКВД он был осужден к высшей мере наказания и расстрелян.
Подобная участь постигла и ветерана органов государственной безопасности Г. Сыроежкина, блестяще проявившего себя еще в первых операциях, проводившихся ВЧК. В Испании ему принадлежала видная роль в организации повстанческого движения в тылу франкистских войск и в руководстве разведывательно‑диверсионными группами. По возвращении в Москву он также был арестован и осужден Особым совещанием при наркоме НКВД к высшей мере наказания — расстрелу.
Вслед за ними волна репрессий накрыла и многих других «испанцев». Отчаянный и лихой командир разведывательно‑диверсионной группы, проведший в тылу франкистов не одну боевую операцию, а до этого добывший информацию о подготовке оуновцами покушения на министра иностранных дел Литвинова, И. Каминский был арестован по обвинению в польском шпионаже и приговорен к длительному сроку заключения.
Имевшему на своем счету десятки успешно проведенных операций против франкистов Н. Прокопюку это нисколько не помогло. При рассмотрении его кандидатуры на должность начальника отделения в центральный аппарат НКВД УССР она была отклонена Берией и Первым секретарем ВКП (б) Украины Н. Хрущевым. Причиной для отказа послужило то, что брат Прокопюка, бывший член коллегии наркомата просвещения, «оказался польским шпионом», был репрессирован и затем расстрелян.
В июле 1941 года, благодаря ходатайству П. Судоплатова перед Берией, он был восстановлен на службе и делом доказал абсурдность прошлых обвинений. Под его руководством разведывательно‑диверсионная резидентура 4‑го Управления НКВД — НКГБ СССР «Охотники» стала одной из наиболее эффективных. Сам он удостоился звания Героя Советского Союза.
Р. Фишер, впоследствии ставший знаменитым и более известный под именем Рудольфа Абеля, по возвращении из Испании в Москву чудом избежал смерти. Его работа в качестве радиста у резидента‑перебежчика Орлова, казалось, не оставляла шансов на жизнь, но он уцелел. Коса репрессий прошла над головой Абеля — его уволили со службы.
Будущий руководитель разведывательно‑диверсионных резидентур 4‑го Управления НКВД — НКГБ СССР «Митя» и «Победители» Герой Советского Союза Д. Медведев также отделался сравнительно легко. После проведения расследования 3 ноября 1939 года его уволили из органов государственной безопасности «за массовые необоснованные прекращения следственных дел».
Не лучшая доля ждала и добровольцев коммунистов‑коминтерновцев: болгар, немцев, поляков и других. С началом войны в Испании И. Винаров, Ц. Радойнов, Д. Димитров, Г. Янков, А. Николов, Л. Партынский, Ф. Кропф и сотни других по зову сердца отправились воевать на стороне республиканского правительства. Многие начинали службу рядовыми бойцами и с течением времени стали командирами разведывательно‑диверсионных групп и войсковых подразделений. Возвратившись в СССР, те из них, кто уцелел от пуль и не попал в тюрьмы НКВД, устраивали свою жизнь как могли. Простые винтики в гигантской и бездушной государственной машине, которая, по замыслу вождей, должна была перемолоть человеческий материал во имя эфемерного светлого будущего, их мало интересовали.
Красноречивым подтверждением тому может служить судьба выдающегося мастера разведывательно‑диверсионных операций Я. Серебрянского. На протяжении десяти лет он успешно руководил деятельностью Особой группы при Председателе ОГПУ, а затем при наркоме НКВД. За эти годы им были созданы в крупных портах и на транспортных узлах ряда стран Западной Европы, Ближнего Востока и США 12 разведывательно‑диверсионных резидентур из числа агентов‑нелегалов коммунистов‑коминтерновцев и патриотов, не засвеченных в публичной деятельности.
Во время войны в Испании ими осуществлялась нелегальная переброска оружия бойцам интернациональных бригад и спецгруппам НКВД, проводились диверсии на транспортных судах, направлявшихся с грузами для армии Франко, был захвачен ряд новейших образцов военной техники, испытывавшейся фашистами в Испании. И «награда» не заставила себя долго ждать. По возвращении в СССР Серебрянского ждало не повышение по службе, а камера во внутренней тюрьме и абсурдные обвинения в предательстве и сотрудничестве чуть ли не со всеми разведками стран, где действовала «группа Яши», а затем приговор к расстрелу с отсрочкой исполнения.
В последний момент что‑то остановило руку Берии — в то время уже полновластного хозяина Лубянки — над расстрельным списком. Вряд ли всесильный нарком руководствовался человеческими чувствами. Будучи профессионалом, дальновидным и практичным человеком, он отдавал должное таланту разведчика Серебрянского и, предчувствуя грядущую войну, отложил его смерть про запас. В данном случае он мало рисковал. Серебрянский, в отличие от Артузова и Шпигельглаза, не был политической фигурой и не засветился в пасьянсах, которые раскладывались в Кремле. Кроме того, за ним не водилось таких «грехов», как за Шпигельглазом, «завалившим» операцию по Троцкому и упустившим Орлова с Кривицким. Последний наделал немало шума на Западе своими выступлениями во французской прессе, обличающими Сталина. Серебрянский этого не мог знать и, находясь в одиночной камере, в течение двух лет встречал каждый новый рассвет с одной и той же мыслью — это последняя ночь. И как бы кощунственно подобное ни звучало, в тот раз от смерти его спасла война.
Павел Анатольевич так вспоминал об этом. С началом войны и назначением его руководителем Особой группы при наркоме НКВД СССР первый вопрос, который ему пришлось решать, был кадровый. Задачи, поставленные перед новым подразделением, под силу были только профессионалам высочайшего класса. В связи с этим он обратился к Берии с просьбой об освобождении из тюрем и лагерей оставшихся в живых бывших сотрудников, в частности Серебрянского. Разговор с наркомом тогда был коротким: «Вы уверены, что он нам нужен?» — «Да!»
Павел Анатольевич верил не только в Серебрянского, но и в других уцелевших от репрессий боевых товарищей. Начавшаяся вскоре война сняла с них все абсурдные обвинения и вернула в строй. Но это произошло только в июле 1941 года, а тогда, осенью 1938 года, грозовые тучи сгустились и над ним самим.
Еще летом ничто не предвещало угрозу. После более чем двухлетней полной риска работы среди оуновцев и выполнения задания, связанного с ликвидацией их главаря Коновальца, возвратившись в Москву, он был обласкан начальством и представлен к заслуженной награде — ордену Красного Знамени и назначен на должность помощника начальника ИНО. Казалось бы, теперь перед Павлом Анатольевичем открылась перспектива блестящей карьеры, но здесь его коллеги нанесли удар, которого он вовсе не ждал.
В то суровое и безжалостное время, когда во имя призрачных идеалов приносились в жертву тысячи человеческих жизней, одна из них на весах вождей ничего не стоила. Награды и прежние заслуги не имели значения, если на тебя пала тень подозрений в отходе от генеральной линии партии или недостаточной преданности вождю. Мимолетно оброненное не осторожное слово, поездка на дом, пусть и деловая, к заболевшему руководителю, как оказалось, «пробравшемуся в органы врага», и даже пассивное участие в работе редколлегии стенной газеты отдела или управления могли послужить веским основанием для обвинений в пособничестве изменникам.
Так, собственно, и произошло с Павлом Анатольевичем. За время его отсутствия очередная партийная метла принялась вычищать «замусоренные враждебным элементом» органы государственной безопасности. Новый назначенец Сталина, бывший член Центральной комиссии по чистке партии, заведующий отделом руководящих партийных органов ВКП (б) Ежов в короткий срок жестоко и безжалостно расправился со своим предшественником Ягодой, обвинив его, а с ним и всю верхушку НКВД в очередном «террористическом заговоре против т. Сталина», а затем взял в ежовые рукавицы органы и всю страну. Начавший давать сбои ГУЛАГ пополнился миллионами новых безвинных жертв, и северные стройки снова ожили.
