Валерий Шамбаров - Нашествие чужих. Почему к власти приходят враги
А в Питере активисты заговора насели на великого князя Михаила Александровича. Давили на него, чтобы отказался от короны. Подсказывали, что «Акт об отречении» Николая II незаконный. Но Михаил Александрович полностью от престола не отрекся. Сделал оговорку, что вопрос, царствовать ему или нет, должно решить Учредительное собрание [124]. Что выглядело логично и благородно. Принять власть, пользуясь плодами бунта, было бы просто неэтично. Другое дело, если ее вручит всенародный представительный орган, как в 1613 г. Земский Собор призвал на царство Михаила Федоровича… На самом деле идея Учредительного собрания была еще одной миной, подготовленной заговорщиками. Михаил Александрович идею принял. И Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич принял. Отдал приказ вооруженным силам сохранять повиновение начальникам и спокойно ожидать «изъявления воли русского народа» [28].
А ничего больше и не требовалось! Правительство заговорщиков объявило себя Временным — до Учредительного собрания. И, несмотря на то, что шумели о победе «демократии», первое, что сделало новое правительство, — распустило Думу! На это не решался сам царь, поскольку Думу поддерживали западные союзники. А теперь те же союзники столь вопиющим нарушением демократии нисколько не озаботились, как бы и не заметили. Сыграла Дума свою роль, ну и шут с ней. Императора Николая Александровича правительство вдруг распорядилось взять под арест. Главковерха Николая Николаевича сместило. И объединило в своих руках такую власть, какой не было даже у царя, — и законодательную, и исполнительную, и военную, и верховную! И всю эту власть хапнула кучка самозванцев, не представляющих никого! Ни народ, ни политические партии, ни Думу…
Но кто же тогда «узаконил» Временное правительство, кто придал ему статус «легитимности»? Сделали это тоже не народ, не Дума. Сделали это западные державы! Согласно донесениям дипломатов, в правящих кругах Англии радость по поводу революции «была даже неприличной». Ллойд Джордж, узнав об отречении царя, воскликнул: «Одна из целей войны теперь достигнута!» Бьюкенен сразу же получил инструкции «избегать препятствий в установлении связей с новым российским правительством… самым важным является упрочение контактов с теми государственными деятелями, чей приход к власти сулит нам наибольшие выгоды». А американский посол Френсис докладывал своему правительству о «самой изумительной в мире революции», призывал «приветствовать с ликованием низвержение царя и приход к власти Временного правительства» [168].
США поспешили официально признать новую российскую власть уже 22 марта. Видный американист А. И. Уткин признает: «Это был абсолютный временной рекорд для кабельной связи и для работы американского механизма внешних сношений» (да ведь и телеграфный кабель позаботились загодя проложить — для этой самой связи!) В Петрограде церемония признания заговорщиков американцами была обставлена очень пышно. По Невскому проспекту выехал кортеж — кареты посла, других дипломатов, цилиндры и фраки, парадные мундиры военных атташе. В Мариинском дворце прошла аудиенция, где Френсис вручил верительные грамоты, передал заверения в дружбе и сочувствии революции. Буквально через несколько дней последовали новые доказательства поддержки. Вильсон в своей речи гневно осудил «автократию, которая венчала вершину русской политической структуры столь долго и которая прибегала к столь ужасным методам». А Френсис сообщил Временному правительству, что США выделяет ему кредит в 325 млн. долларов [168].
24 марта последовало признание Временного правительства со стороны Англии, Франции и Италии. И уже три пышных кортежа двинулись по Невскому представляться, заверять, поддерживать. Ну кто ж после этого усомнился бы, что новая власть России самая что ни на есть «законная»? На аудиенции Бьюкенен, обращаясь к Временному правительству, поздравил «русский народ» с революцией. И подчеркнул, главное достижение России в случившихся событиях — то, что «она отделалась от врага». Под «врагом» понимался не кто иной, как Николай II. Всего пару месяцев назад награжденный высшим британским орденом и произведенный в звание фельдмаршала британской армии «в знак искренней дружбы и любви» [127]! Таким образом не противники, а союзники постарались завязать петлю на шее Российской империи. И они же своим актом признания Временного правительства вышибли табуретку из-под ног «приговоренной».
Ну а судьба тех, кто обеспечивал успех заговора, была различной. Когда шли погромы в Петрограде, Барк сам явился «арестовываться» к Керенскому. Так спокойнее. Все у него сложилось благополучно. Пересидел бурные дни под охраной. Потом дали возможность уехать за границу. Где он и доживал свой век в мире и достатке. Уж ясное дело, проворачивая государственные сделки, он не забыл и себя обеспечить. У Ломоносова вообще без неприятностей обошлось. Так же, как служил при царе, был принят на службу при Временном правительстве. Послали в США в составе «чрезвычайного посольства» для переговоров об экономическом сотрудничестве. А вот Протопопова обманули. Неизвестно, кто именно настроил его на роль «троянской лошадки» в царском правительстве. Но заступаться за него закулисные силы не стали. Его арестовали, допрашивали, пытаясь привлечь к делу о «царской измене». Выехать за рубеж он не смог. Или еще надеялся на признание своих заслуг. Но потом к власти пришли большевики и расстреляли его. Причина, очевидно, стандартная. Слишком много знал.
17. Как эмигранты ехали «домой»
У разных участников исторических событий степень допуска к тайнам «сил неведомых», степень информированности о том, что должно произойти дальше, была, естественно, различной. Ленин, например, еще 22 января 1917 года пессимистически говорил на собрании социалистической молодежи в Цюрихе: «Несомненно, эта грядущая революция может быть только пролетарской… Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв в этой грядущей революции». Троцкий в конце декабря 1916 г., отплывая из Испании в США, заявлял: «Я последний раз бросаю взгляд на эту старую каналью Европу». Но уже в феврале, когда в Америку пришли известия о беспорядках в Петрограде, он уверенно писал в «Новом мире»: «Мы свидетели начала второй российской революции. Будем надеяться, что многие из нас станут ее участниками». То есть уже знал, что это не просто беспорядки…
В Петрограде для большевиков переворот стал сперва полной неожиданностью. В столичной организации верховодил Шляпников, обеспечивая ее связь с центром финансирования в Стокгольме. Предыдущая волна забастовок угасала. И как раз в день начала революции, 23 февраля, Шляпников отдал команду сворачивать выступления, копить силы для будущих атак. И тут грянуло… Мгновенно сориентировались только меньшевики из социал-демократической фракции Думы, связанные с заговорщиками через Керенского: Чхеидзе, Церетели, Скобелев и др. Имея легальную крышу Думы, провели собрание, куда пригласили делегатов от разных полков, заводов. Впрочем, кто их выбирал в сумятице, делегатов? Подхватили подвернувшихся под руку солдат, рабочих и провозгласили создание Петроградского Совета. В своем лице.
А среди большевиков царил полный разброд. Одни считали нужным поддерживать Временное правительство и Советы. Другие — только Советы, но не «министров-капиталистов», третьи объявляли войну тем и другим. Но Временное правительство было настроено чрезвычайно лояльно ко всем революционерам. Объявило всеобщую политическую амнистию, из тюрем и ссылок потянулись свежие контингенты. Из крупных большевистских лидеров первыми в Питер прибыли Сталин и Каменев. Иосиф Виссарионович с 1912 г. находился в Туруханском крае. Успел послужить в армии — был призван в конце 1916 г., стал рядовым 15-го Красноярского запасного полка. Каменев был сослан в Сибирь по делу большевистской фракции Думы. На момент амнистии оба оказались в Красноярске, сразу смогли сесть на поезд.
В Питере они попытались сорганизовать партийные структуры, взять под контроль редакцию «Правды», устроили в Таврическом «секретариат ЦК» — единственный стол, за которым сидела барышня для связи. Банды анархических солдат захватили особняк балерины Кшесинской — с ними сумели договориться, они признали себя «Военной организацией большевиков». И особняк стал партийной штаб-квартирой. Но организация удавалась плохо. Редактор «Правды» Черномазов гнул собственную линию, других лидеров признавать не желал. Вокруг газеты стала складываться самостоятельная группировка. Прикатила из Сибири осужденная думская фракция большевиков — Бадаев, Муранов, Петровский, Самойлов, Шагов. Распропагандированная в свое время газетами, увенчанная ореолами «мучеников». И вокруг нее возникла другая группировка. «Военная организация», кутившая и тискавшая баб в особняке Кшесинской, знать не желала никаких «правд» и думцев… А между тем начали появляться и революционеры из-за границы.
