Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин
Испытывая острую нехватку квалифицированных кадров, Квантунская армия придавала большое значение подготовке офицеров разведки, пытаясь за счёт собственных ограниченных ресурсов компенсировать отсутствие в системе военного обучения центральной разведывательной школы. Для этого в 1933 г. объединение учредило институт так называемых «исследователей Северной Маньчжурии», формально занимавшийся улучшением навыков русского языка находившихся на стажировке в Харбине офицеров Генштаба. Фактически речь шла об ускоренных курсах, на которых с будущими начальниками разведорганов в Северной Маньчжурии отрабатывались вопросы организации и руководства агентурной, пропагандистской и диверсионной деятельностью против СССР. Их первыми слушателями стали капитаны Суми Синъитиро, Накаи Вакамацу, Комацу Мисао, Сакураи Рёдзо, Онодэра Макото и Като Ёсихидэ, позднее возглавившие приграничные военные миссии и военные атташаты в Скандинавии. В 1935 г. через курсы также прошли капитаны Оноути Хироси и Судзуки Исао, назначенные по их окончании в харбинскую военную миссию[387].
Своеобразный итог в деятельности своих разведорганов против СССР на первом этапе захвата Маньчжурии Квантунская армия подвела в феврале 1936 г. в 5-м разделе доклада заместителю начальника ГШ, освещавшем разведывательно-диверсионные операции объединения на Дальнем Востоке, в Забайкалье и МНР.
Автор доклада – начальник штаба армии Нисио, – в частности, отмечал, что, несмотря на деятельность военных миссий, резидентур в Европе и специальных служб Маньчжоу-Го, Советский Союз и Монголия оказывали настолько сильное оперативное противодействие, что результативность разведывательной работы не соответствовала возлагавшимся на неё ожиданиям. Засылавшиеся на советскую территорию агенты были недостаточно подготовлены в вопросах перехода границы, большая часть поступавшей от них информации являлась сомнительной, а в эмигрантской среде удалось объединить и поставить под японский контроль только русскоязычную диаспору, поэтому Нисио предлагал провести следующий комплекс мер по улучшению деятельности армейской разведки:
1. Увеличить число бывших белогвардейских офицеров, привлечённых в 1935 г. харбинской миссией для анализа советской печати, дополнив их специально подготовленными к этой работе офицерами японской разведки.
2. В дополнение к уже существовавшим и действовавшим против СССР и МНР японским военным миссиям в Харбине, Дуннине, Суйфэньхэ, Мишани, Фугдине, Хэйхэ, Саньхэ, Хай-ларе, Маньчжоули и Цицикаре организовать ЯВМ в Жаохэ (Цзямусы. – А. Г.) и в северной части Внутренней Монголии.
3. Усилить контроль за деятельностью в Маньчжурии всех органов полиции, жандармерии, информационных структур компании «Мантэцу», Бюро общих дел железной дороги и МИД Маньчжоу-Го.
4. Расширить сеть нелегальных резидентур русских и корейских агентов в СССР, использовать в интересах разведки должности дипкурьеров МИД Маньчжоу-Го и сотрудников учреждаемых в Советском Союзе маньчжурских консульств.
5. Усилить личным составом и техникой пункты радиоразведки в Синьцзине, Суйфэньхэ, Хэйхэ и Маньчжоули, организовать вдоль маньчжурской границы наблюдательные пункты для фотосъёмки советской территории.
6. Создать специализированную разведывательную школу по подготовке забрасываемой в СССР агентуры.
7. Активизировать разработку средств проведения подрывных операций, увеличить число диверсионных резидентур в СССР и Внешней Монголии, усилить оперативные мероприятия в отношении эмигрантских организаций, создать достаточные запасы диверсионного снаряжения[388].
Начальник штаба Квантунской армии был абсолютно прав относительно усиления работы советских спецорганов против японской разведки после «маньчжурского инцидента», являвшейся отражением алармистских настроений в руководстве СССР. В документах Особого отдела (ОО) ОГПУ за 1932 г. отмечалось, что активизация деятельности разведорганов Японии против СССР с весны 1932 г. была связана с переходом японцев к подготовке военного нападения из Маньчжурии на нашу страну и с ростом советских Вооружённых сил на Дальнем Востоке и в Забайкалье. В обзоре ОО от 19 апреля 1934 г. прямо говорилось о том, что Япония планирует захватить Приморье, Амурский край, Камчатку и Сахалин, дойти до Байкала, овладеть МНР, поэтому направляет деятельность своих разведорганов на создание в восточных районах СССР сети нелегальных резидентур «по уничтожению авиабаз, складов, ангаров, оборонных объектов, порче и подрыву железнодорожных мостов, станционных сооружений, путей и т. п.». Серьёзную обеспокоенность у военно-политического руководства Советского Союза вызвало усиление к началу 1934 г. позиций японской разведки в приграничных с ним странах: органы госбезопасности добыли документальные материалы о направлении в военные атташаты в Польше и Латвии 8 офицеров ГШ, значившихся военными резидентами по СССР, в результате чего численность сотрудников разведки там утроилась[389]. В связи с этим основные усилия советских спецорганов были направлены на ликвидацию агентурного аппарата японской военной разведки в СССР, передачу ей заниженных данных о РККА, создание оперативного заслона на путях проникновения агентуры в приграничье с Маньчжурией, срыв попыток широкого использования организаций эмигрантов в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке в разведывательно-подрывных целях.
Приоритетным объектом внимания чекистов оставалась легальная резидентура в Москве. В отчёте ОО ОГПУ за 1933 г. отмечалось, что в поле зрения дальневосточной группы отдела находились 8 сотрудников ВАТ, 4 сотрудника ВМАТ, 3 военных резидента в частях Красной армии, а также весь персонал японского посольства в Москве из 115 человек.
Контрразведчики продолжали регулярно изымать всю служебную документацию из сейфа военного атташе, подставлять ему и его сотрудникам агентов-женщин, вести за ними круглосуточное наблюдение. Бывший ПВАТ в СССР Хаяси Сабуро вспоминал, что переписка и телефонные разговоры всех сотрудников военного атташата, обязанных проживать в гостинице «Савой», контролировались органами НКВД, и за каждым из них при выходе на улицу неотрывно следовал «хвост» из мужчин или женщин, которые для маскировки переодевали одежду, приклеивали усы и менялись через каждые 1–2 недели[390]. Военный атташе Кавабэ, в свою очередь, полагал, что основным каналом утечки его информации являлась выемка в пути дипломатической почты[391].
Существенную роль в получении данных о деятельности японской военной разведки играл Спецотдел ОГПУ – НКВД, читавший шифрованную переписку военных атташе на линиях связи Москва – Токио, Москва – Синьцзин, Москва– Берлин и Москва – Варшава, что позволяло контрразведке отслеживать прохождение от военного атташе в Советском Союзе до Генерального штаба дезинформации, передававшейся в 1928–1937 гг. через агента «Полонского»[392].
Параллельно с Особым отделом противодействием японским спецслужбам занимался ИНО путём агентурного проникновения в аппарат Разведуправления Генштаба в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке, получения документальных данных о его деятельности и разложения антисоветских эмигрантских организаций. Берлинская резидентура, в частности, контролировала контакты японцев с гетманом П.П. Скоропадским, стамбульская через сотрудника посольства Японии «Пижаму» с 1932 г. изымала копии шифротелеграмм и официальных документов дипмиссии, а римская резидентура в 1934–1941 гг. систематически перехватывала переписку японского военного атташе с Токио, содержавшую информационные материалы Генштаба по СССР.
Значительных успехов в работе добились сеульская и харбинская резидентуры ИНО. Легальный резидент в Сеуле
