Андрей Судоплатов - Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1
Заканчивал Коновалец свое донесение изложением стратегического замысла. «Перед нами путь решительной борьбы под водительством национал-социалистской Германии за собственную державность. Пусть сегодня мы пребываем в услужении немецких государственных чиновников. Но завтра мы имеем надежду с их помощью и под их водительством добыть собственную державность…»
Надо сказать, что гонцом к митрополиту Коновалец определил бойкого сынка униатского священника Степана Бандеру, прошедшего основательную шпионскую подготовку в Германии и в Италии. Он направлялся в Галичину для того, чтобы возглавить краевую организацию ОУН и провести несколько террористических актов. Один из них — покушение на советского консула во Львове Тимошенко. «Этот акт, — убеждал он своих покровителей в Берлине, — будет антибольшевистским сигналом не только для края, но и для целой Великой Украины». Но «немецких чиновников» долго убеждать не пришлось. В этом покушении они увидели не только антибольшевистский акт, но и возможность навредить двум сторонам, усложнив польско-советские отношения. Одобрил намеченное убийство и «святой Андрей».
Покушение на консула не удалось по чистой случайности. Террорист Лемек, явившийся якобы на прием к консулу в октябре 1933 года, не знал последнего в лицо. Поэтому он стрелял в секретаря консульства Андрея Май-лова, осуществлявшего в этот день прием населения вместо консула. Майлов был большим другом моего отца, в честь его и назвали меня Андреем.
Вторую акцию Бандера организовал спустя восемь месяцев. На этот раз убили министра внутренних дел Польши генерала Бронислава Перацкого. Это была очень дерзкая акция, если учитывать, что за полгода до нее, то есть в январе 1934 года, Германия и Польша подписали договор «о дружбе». Бандера оказался между нескольких огней. Прежде всего он очутился в польской тюрьме. Следствие по его делу велось официально польской стороной, а тайно — проводом ОУН. Об этом позаботился взбешенный Шептицкий, сердце которого, изболевшееся по Польше, несколько отошло после установления «польско-немецкой дружбы». Вскоре Мельник, к тому времени управляющий митрополичьими поместьями и одновременно штатный агент немецкой разведки под кличкой Консул 1-й, докладывал разгневанному владыке о «диком своеволии» Бандеры следующее: «Это его особенность. Бандера — садист, от которого напрасно требовать придерживаться дисциплины и реального взгляда на перспективы нашей борьбы. Своей дикой акцией он не только нарушил дисциплину, но и сорвал навязанный было нам контакт с польскими правительственными чинами в деле беспрепятственной переброски наших людей через польскую границу в Советию…»
Реакция Мельника понятна. Его, так же как и Бэндеру, волновало не столько дело, сколько личная карьера. В наглом «начальнике экзекутивы» он увидел возможного соперника на заместительство Коновальца, место которого давно и не без оснований прочил себе. Ну а хитроумный Бандера, видимо, просчитал все возможные последствия своей акции против польского министра.
Во-первых, он этим в определенной мере подправил в глазах простых галичан авторитет оуновцев, значительно пошатнувшийся после убийства работника советского консульства во Львове. Народ требовал мести польским оккупантам за проведение ими политики пацификации. Во-вторых, расчет был на то, что шефы из немецкой разведки не станут уж «сильно горевать» по польскому министру. В-третьих, гнев митрополита тоже не вечен, и последующими услугами Бандера надеялся завоевать более прочную милость владыки. Так или иначе, но его расчеты в немалой степени оправдались. Особенно в отношении немецкой разведки и ее давнего резидента — Шептицкого. Первым оказалась на руку вражда между вожаками ОУН, а также постоянная тревога в польском стане, второй нуждался в решительных и жестоких исполнителях. Своим неожиданным и дерзким в глазах Шептицкого, Коновальца и других националистов террористическим актом Бандера положил начало своей быстрой карьере как в ОУН, так и в фашистской разведке.
Охотно оказывали поддержку и помощь украинским националистам их «коллеги» из Литвы. Боевики-террористы из УВО, а позже из ОУН находились за рубежом по литовским паспортам, получали из Литвы «денежное содержание». К примеру, Роман Сушко — представитель ОУН в Австрии — продолжительное время числился «состоятельным прожигателем жизни» в кругу венских жуиров 30-х годов. Он имел литовский паспорт, систематически получал крупные суммы из Каунаса. Жилье снимал он у бывшей артистки Венской оперы Елены Венгерской (Дювергассе, 18), впрочем, здесь же и размещалась австрийская штаб-квартира ОУН.
Истинное лицо Романа Сушко было известно не только литовской и немецкой разведкам, но и нашей. Наслышаны о нем были и в польском генеральном штабе. Ведь свою шпионскую и антирусскую, а затем антисоветскую деятельность Сушко начинал еще в годы первой империалистической, когда числился в составе УСС («Украинских сечевых стрельцов»). В послеоктябрьские годы он уже полковник гетманско-петлюровской службы. В 1921 году, во время рейда банды Тютюнника по Советской Украине, проводимого под эгидой, как это видно из письма Шептицкого Коновальцу, польского генштаба, Сушко являлся ближайшим помощником атамана. Он выполнял особой важности задачу: выделял и инструктировал организаторов антисоветского подполья, оставляемого на Украине в ходе рейда. Так, он подготовил и обеспечил активную деятельность в Волынской губернии националиста Петрика (псевдоним — Киртеп), организовавшего так называемую «Волынскую повстанческую армию» численностью 700 человек.
В числе организаторов покушения на советского наркома иностранных дел Литвинова был также один из членов Центрального провода ОУН Николай Сциборский. Он же осуществлял многие задания немецкой и литовской разведок, а также разведки украинских буржуазных националистов под личиной гражданина Литвы. Проживал он в Париже, тайно представлял ОУН во Франции, осуществлял связь с другими членами «украинской тайной мафии» через оуновскую газету «Украинское слово». Ведя праздную жизнь на подачки фашистского правительства Литвы, вербовал новых агентов, распространял оуновский печатный орган среди французских шахтеров — выходцев из Западной Украины и ждал сигнала для более серьезного дела.
В один из дней 1933 года такой сигнал поступил. Пользуясь тем же литовским паспортом, Сциборский поспешил в Варшаву. Вместе с ним выезжал еще один оуновец — Евгений Ляхович, в документах которого значилось, что он — гражданин Канады. Обоим террористам предстояло принять участие в организации взрыва в советском посольстве в польской столице, но и эта акция была предотвращена нашими чекистами.
Литовская разведка также оказывала содействие оуновцам в организации покушения на советского консула во Львове. Так, разрабатывавшие операцию Иван Габрусевич (псевдоним — Джон) и Богдан Кордюк (Снип) были обеспечены литовскими паспортами. Оба играли в «украинской тайной мафии» далеко не последнюю роль, руководя некоторое время краевой организацией ОУН. В середине 30-х годов они обосновались в Берлине, обитая в районе Шарлоттенбург. Здесь, в Этнографическом музее, находилась штаб-квартира ОУН.
Габрусевичу — Джону и Кордюку-Снипу не представляло большого труда сменить каунасскую прописку на берлинскую, поскольку после прихода к власти в Германии Гитлера контакты между двумя фашистскими государствами (немецким и литовским) были прочными. Не случайно и убийство польского министра внутренних дел Бронислава Перацкого не обошлось без литовского пособничества.
Надо сказать, что фашистская Литва довольно охотно подставляла, если представлялась возможность, ножку панской Польше. В этом выражались и давние исторические противоречия двух не лишенных имперских амбиций государств, и их извечное стремление обладать Галичиной.
Евгений Коновалец перемещался по Европе и, в частности, прибыл в Роттердам тоже по литовскому паспорту на имя Иосифа Новака. Когда голландская полиция собирала то, что осталось от бывшего вождя ОУН (взрывом мины он был разорван на части), то подобрала и паспорт. Тогда, в 1938 году, об этом писали многие газеты, в том числе и белоэмигрантские.
Осмысливая и описанные, и другие факты, все больше и больше удивляюсь наивности и бесцеремонности, с которыми некоторые нынешние политиканы пытаются закрывать глаза на историю. Но ведь многое из того, что происходит сейчас в политической жизни как нашей, так и других стран, уже было…
Читаю выдержки из так называемого «меморандума Бормана», а точнее — его своеобразных дневниковых (протокольных) записей совещаний гитлеровской верхушки. 16 июля 1941 года он записал: «Важнее всего, чтобы мы не выдавали всему миру наших целей. Это вовсе не нужно. Главное заключается в том, чтобы мы знали, что мы хотим. Мы не должны затруднять себе путь излишней болтовней…» Читаю это и улавливаю методы достижения политических целей нынешними литовскими и украинскими националистами.
