Рожденные Смершем - Николай Николаевич Лузан
Затянувшееся тягостное молчание нарушил Селивановский. Отложив в сторону текст шифровки, он задержал взгляд на Белоусове; тот понуро смотрел в пол и, прокашлявшись, произнес:
— То, что сделали, уже не вернешь. Авось, пронесет. Так что, Миша, раньше времени голову не вешай.
Белоусов, помявшись, обронил:
— Да как бы ее не несли, Николай Николаевич.
— Чего?!.. Считаешь, я оговорил Гордова? Так почему молчал, когда работал над материалом?
— Никак нет! Все правильно! Все по делу!
— Значит, на том и будем стоять! Гордов в его должности хуже фрица!
— Но Гордова на должность командующего фронтом предложил маршал Тимошенко, — пряча глаза, заметил Белоусов.
— И что?
— Ну так с мнением маршала считается сам товарищ Сталин.
— Мнение, говоришь? — в глазах Селивановского вспыхнули холодные огоньки, и в голосе зазвучал металл: — Оно слишком дорого обходится, если не иметь своего и поддакивать чужому! Ты что, забыл, чем обернулось наше молчание в мае сорок второго.
— Никак нет, Николай Николаевич, помню.
— Плохо помнишь! Тогда мнение Тимошенко обошлось нам потерей 270 тысяч человек. И сегодня мы бьемся не за Харьков, а за Сталинград. Если бы тогда мы…
Закончить фразу Селивановскому не удалось. Требовательно зазвонил телефон ВЧ-связи. Он подобрался, снял трубку и не успел открыть рта, как на него обрушился поток брани. Несмотря на бомбежки, правительственная связь работала без сбоев, в кабинете отчетливо звучало каждое слово. Акцент в голосе не оставлял сомнений — это был нарком внутренних дел Лаврентий Берия.
— Мудак! Ишак карабахский! — не выбирал выражений он. — Ты хто такой?! Гдэ ты и гдэ товарищ Сталин?! Нэ твое собачье дело совать нос в его дела! Фронтами собрался командовать! Тоже мнэ полководец нашелся!
— Товарищ нарком, я… — пытался вставить слово Селивановский.
— Тамбовский волк тэбэ товарищ!
— Товарищ нарком…
— Молчать! Самый умный нашелся! Завтра! Нэт, сегодня быть в Москве! Я посмотрю, что ты тут запоешь! Паныкер!
Последняя фраза наркома мучительной гримасой отразилась на лице Селивановского. В свое оправдание он не нашелся что сказать. В трубке монотонно журчал эфир, и в кабинете воцарилась гнетущая тишина. Белоусов не решался нарушить ее; то, что сказал Берия, было равнозначно приговору, он боялся поднять голову и посмотреть на Селивановского. В глазах Николая Николаевича застыла смертная тоска. Вывели его из оцепенения громкие голоса, доносившиеся из дежурки. Он опустил трубку телефона ВЧ-связи на аппарат, наклонился к переговорному устройству, нажал на клавишу и севшим голосом позвал:
— Ильин!
— Я, товарищ старший майор госбезопасности! — ответил дежурный.
— Володя, срочно свяжи меня с командующим 16-й воздушной армии!
— Есть! — принял к исполнению Ильин. Прошло не больше минуты, как снова зазвонил телефон. Селивановский сорвал трубку. Сквозь треск эфира прорвался голос генерал-майора Руденко.
— Здравствуй, Сергей Игнатьевич, — поздоровался Селивановский и уточнил: — Ты меня хорошо слышишь?
— Да, Николай Николаевич, — подтвердил Руденко.
— Твои соколы сегодня летают?
— Смотря куда. Погода неустойчивая, сильные грозы.
— На столицу.
— На Берлин что ли? — не терял оптимизма Руденко. Его бодрый тон поднял дух Селивановскому. Окрепшим голосом он ответил:
— Пока в Москву. И срочно, а точнее, немедленно. Руденко, помявшись, ответил:
— Ну вы же знаете, Николай Николаевич, без разрешения Гордова, тем более на Москву, я не могу отправить даже ведьму на метле.
— Сергей Игнатьевич, не прибедняйся, ты же рядом с Богом летаешь. Ну что для тебя один самолет?
— Николай Николаевич, поймите меня правильно. В ситуации, сложившейся на фронте, когда каждый самолет на счету…
— А приказ наркома товарища Берии для тебя что, не указ?! — потерял терпение Селивановский.
— Ну если только приказ, — мялся Руденко. — Но мне бы, Николай Николаевич, от вас бы документ, где бы…
— Будет тебе документ! Будет! Готовь самолет!
— Хорошо. Но погода…
— К черту ее! Я не к теще на блины лечу! — сорвался на крик Селивановский, швырнул трубку и дал волю своим чувствам.
Остыв, он обратился к Белоусову:
— Миша, где последние донесения из особых отделов по обстановке на фронте?
— Здесь, у меня, — Белоусов открыл папку.
— Оставь, я изучу.
— Есть!
— И вот еще что, подбери для меня показания подчиненных Гордова о его раздолбайстве и дуболомстве.
— Понял, Николай Николаевич, подготовлю.
— Это еще не все, срочно запроси у начальников особых отделов армий дополнительные материалы на эту же тему.
— Есть!
— Сделай это деликатно, не подрывая авторитета Гордова. Хотя какой к черту авторитет! Дуболом, он и есть дуболом!
В общем, ты понял, Миша?
— Так точно, Николай Николаевич.
— Действуй, но с умом! И еще, возьми на контроль вылет самолета.
— Есть! — принял к исполнению Белоусов, покинув кабинет, сел за телефон и принялся обзванивать начальников особых отделов.
В числе первых на его вызов ответил начальник Особого отдела 51-й армии Никифоров. Коротко поздоровавшись, Белоусов без предисловий перешел к делу.
— Александр Тихонович, необходимо срочно представить на имя Николая Николаевича докладную записку о положении наших войск на текущий момент. Особое внимание обратить на то, насколько командование владеет обстановкой на фронте и в чем заключается причина наших поражений…
— Что?! — взорвался Никифоров. — Какое на хрен управление?! О чем ты говоришь, Миша! Мои только что отбили атаку фрицев на отдел! Бардак! Никто ничем не управляет и ничего не знает!
— Спокойно, Александр Тихонович! Спокойно! Не надо нагнетать, и без того тошно. Ты меня слышишь?
— Слышу! Слышу! Я ничего не нагнетаю. Ну о чем тут говорить, если целый командир дивизии, Герой Советского Союза остался с голой задницей!
— Какой? Где? Откуда такая информация?
— От
