Ноэль Воропаев - Маркус Вольф. «Человек без лица» из Штази
Питовранов разъяснил свою позицию Москве, сообщив, что аппарат в Карлсхорсте может взять на себя эти задачи «лишь временно, пока не будет восстановлено нормальное положение в ГДР». Он предложил использовать пятый отдел аппарата, занимавшийся выявлением враждебных элементов, проникающих в государственный аппарат ГДР и создать «секретно-политический отдел, состоящий из трех секторов» для работы против «ведущих органов буржуазно-политических партий» в ГДР, а также «западногерманских и западноберлинских подрывных центров, и их подпольных организаций на территории ГДР»[14]. Питовранов намеревался предоставить районным советникам в ГДР дополнительный штат сотрудников, дабы они могли противостоять «подполью в зависимости от условий в каждом отдельном районе»[15]. Еще Питовранов предложил создать группу инспекторов «для проверки, своевременной помощи и контроля за деятельностью районных советников». В заключение Питовранов отмечает, что верховный, комиссар Семенов и его первый заместитель Юдин одобрили его предложения, и просил министра принять соответствующее решение[16].
Суммируя вышесказанное, очевидно, что Питовранов, столкнувшись с положением в ГДР в 1953 году, сделал вывод, что, во-первых, восточногерманская служба безопасности не в состоянии справиться с проблемой, во-вторых, что надо увеличить советский аппарат. Его мнение было противоположно другому, превалировавшему до июньских событий 1953 года, благодаря чему, собственно, и создавалась MfS как формально независимая служба, способная взять на себя заботу о государственной безопасности в Восточной Германии. И хотя нет никаких сомнений в том, что июньские события всерьез ударили по Советам, такой подход «мы-все-сделаем-сами» отражал также раскол внутри КГБ в отношении будущих органов безопасности ГДР. Станет MfS по-настоящему независимым партнером или его удел быть вспомогательным придатком КГБ?
Несмотря на то, что Питовранов немедленно принял меры по расширению возможностей своего аппарата для нормализации обстановки после событий 17 июня, он не мог не осознавать необходимость изменения отношений с восточногерманской службой безопасности. Однако главная трудность заключалась в организации аппарата в Карлсхорсте, каждый отдел которого подчинялся соответствующему Главному управлению или управлению в московской штаб-квартире внешней разведки, таким, как – политическая разведка, контрразведка, научно-техническая разведка, связь, эмиграция, нелегалы. В Карлсхорсте эти отделы не только проводили собственные операции, – восточногерманские службы о них не знали, – но и осуществляли консультативные функции в соответствующих управлениях MfS, следуя указаниям соответствующих московских служб.
И в Москве, и в Карлсхорсте отделы обладали большой степенью самостоятельности. Германский отдел Первого Главного управления осуществлял общее руководство и руководство всей повседневной работой аппарата в Карлсхорсте, а также разведывательными операциями против германских объектов. Отдел не ставился в известность о работе других отделов. Некоторые указания в Карлсхорст, например, направлялись из контрразведки, и та не сообщала о них в германский отдел.
В Карлсхорсте именно Питовранов как старший офицер теоретически отвечал за деятельность КГБ в его регионе и мог отменить или изменить приказы из Москвы. Но сделать ему это было нелегко. Секретариат начальника аппарата не был оперативным подразделением, он занимался административными функциями, аналитической поддержкой, проверками по оперативным учетам для всех отделов и вел документацию. Положение осложнялось еще больше, когда оперативное указание из Москвы в один из отделов аппарата в Карлсхорсте было подписано председателем КГБ или его заместителем. В этом случае начальник аппарата мог информировать председателя КГБ о возможных негативных последствиях полученного указания и тем самым перекладывал ответственность на Москву. Знакомая ситуация для начальника любой большой базы ЦРУ.
Хаос в делах серьезно мешал работе с восточными немцами. Когда Питовранов прибыл в Берлин, каждый отдел в Карлсхорсте отвечал за подготовку сотрудников подразделения MfS, соответствующего профилю его работы. Результаты были неровные, и это сказывалось на работе всего MfS. Часто возникали споры между офицерами, отвечавшими за советническую работу, и теми, кто вел дела, находившиеся в ведении МГБ. Те, кто хотел взять на себя руководство операциями МГБ ГДР против американской агентурной сети в Восточной Германии, частенько обвиняли советников в «работе на Гелена, а не на МГБ»[17]. В таких обстоятельствах Питовранов решил создать отдельную группу советников. Возглавлять это новое подразделение он назначил Василия Ильича Булду, высокого, крепкого украинца, который занимался оперативным руководством берлинского аппарата в Москве, а ранее был офицером в управлении контрразведки[18]. Для укрепления группы аппарата, ответственного за реорганизацию восточногерманской службы, Питовранов пригласил к себе и других ветеранов, например, Хачика Геворковича Оганесяна и Василия Федоровича Самойленко[19].
Чтобы справляться с критикой аппарата в Карлсхорсте, не вызывая гнев московских бюрократов, Питовранов попросил все отделы управления внешней разведки – например, контрразведку – прислать своего представителя в новый советнический отдел[20]. Таким образом, в советнический отдел входили сотрудники всех специализаций. У советников были свои кабинеты в MfS, и жалование они получали тоже от MfS. Однако они считали, что подчиняются соответствующему отделу аппарата. Новая структура облегчила достижение единого подхода к взаимодействию аппарата в Карлсхорсте с MfS. Тем не менее аппарат продолжал проводить независимые операции[21].
Представляя Василия Булду Вальтеру Ульбрихту, Питовранов обещал, что КГБ не будет больше вербовать агентов внутри MfS, на что весьма жаловался секретарь ЦК СЕПГ[22]. Питовранов также выразил надежду, что сотрудники MfS, повышая свою квалификацию, смогут в будущем обходиться без жесткого контроля со стороны КГБ, и таким образом удастся сократить число советников КГБ и в Восточном Берлине, и в районах ГДР. Советники КГБ, например, рассматривали заявления претендентов на работу в MfS и проверяли их прошлое[23].
В то же время Питовранов предупредил Ульбрихта, что с уменьшением присутствия КГБ ответственность за руководство и контроль за деятельностью восточногерманских спецслужб придется взять на себя Политбюро и Центральному комитету СЕПГ. Ключевым вопросом была необходимость для восточных немцев завербовать побольше агентов на Западе. Когда им не хватало своего опыта, советские советники были готовы использовать наводки на западников, представляющих интерес для КГБ. Это стало началом нового наступления разведки на Запад, после понесенного ущерба в связи с роспуском резидентур КИ в 1951–1952 годах и их передачи в аппарат в Карлсхорсте[24].
Серов защищает немцев
Новый подход к проблеме не всем понравился в Москве: 5 апреля 1954 года Иван Серов, председатель недавно созданного Комитета государственной безопасности (КГБ) послал Питовранову письмо, в котором утверждал, что «состояние оперативной работы в ГДР зависит в первую очередь от уровня руководства, который немцы получают от советни-ческого отдела, а он, как вам известно, функционирует неудовлетворительно и не предоставляет необходимую помощь органам германского МВД», и добавил к этому следующее: «Мы не можем согласиться… с вашим утверждением, что «подавляющее большинство сотрудников МГБ ГДР пока не в состоянии работать самостоятельно». Если это настроение овладеет советскими советниками и руководством государственной безопасности ГДР, то это помешает их работе»[25].
Чтобы подтвердить свое мнение о том, что органы государственной безопасности ГДР уже. имеют достаточно опытных сотрудников, Серов подчеркнул значение мер, принятых ими для «уничтожения антидемократических формирований и шпионских гнезд на территории ГДР, а также для внедрения нескольких агентов в шпионские центры в Западном Берлине»[26]. Однако другие офицеры контрразведки КГБ не одобряли массовые облавы на западных агентов, ведь многие из них попросту числились запасными источниками на случай закрытия границ. Аресты должны были произвести впечатление на общественность, поднимая тем самым моральный дух членов СЕПГ, но они никоим образом не отражали разумную контрразведывательную политику. Один из офицеров заявил, что ему было известно в ГДР 130 агентов организации Гелена, которые выходили на радиосвязь всего лишь один раз в два-три месяца единственно ради подтверждения своего существования. Возражая против их ареста, поскольку на их место будут посланы новые, неизвестные нам агенты, он предлагал: «Почему бы не оставить их на месте… учитывая, что мы знаем, кто они и где находятся?»[27]
