Николай Лузан - Контрразведка. Тайная война
Тем временем и сама жизнь в Москве становилась не сахар. Генсек ЦК КПСС Л. Брежнев, в начале своего правления попытавшийся навести глянец на изрядно потускневший облик грядущего коммунизма, вскоре утомился и, как говорится, «лег на должность». Наступила эпоха застоя.
Страна вместе с дряхлеющим Генсеком и Политбюро ЦК КПСС все глубже погружалась в болото всеобщего дефицита. Власть коммунистической партии трансформировалась во власть ее гигантского аппарата. Окрепнув и осознав свою силу, этот административный монстр, поглядывавший за бугор и в глубине души завидовавший жизни чиновников на Западе, принялся исподволь строить себе мостик в счастливое капиталистическое будущее.
В дремучей сибирской тайге последние романтики продолжали еще прокладывать БАМ — эту магистральную дорогу в коммунизм, а в Кремле потерявший всякое чувство реальности генсек едва успевал принимать одну награду за другой. И хотя от них за версту несло самой настоящей «липой», ореол величия все сильнее кружил ему голову. И чем тяжелее становился «иконостас» на груди Брежнева, тем скуднее выглядели прилавки магазинов. Магическое слово «дефицит» стало главным в эпоху застоя. В то время, когда основная часть «партийной и беспартийной массы» ломилась за ним в бесконечных очередях, вожди купались в вызывающей роскоши.
Окончательно выжившее из ума Политбюро ЦК КПСС не умолимо приближалось к своей интеллектуальной и физической смерти. Вместе с ним стремительно разлагался партийно-бюрократический аппарат. Не стали исключением и органы государственной безопасности, все более скатывавшиеся с позиций защиты государства к обслуживанию личных, групповых и корыстных интересов крупных и мелких партийных деятелей. Метастазы идейного и духовного разложения поражали карьеристов и так называемых блатников, оказавшихся на службе по протекции или благодаря наличию высокопоставленного родственника. Конец 1970-х — начало 1980-х годов ознаменовались для отечественных спецслужб небывалым ростом предательства в их рядах.
Все это происходило на глазах Иванова. Разведчик умер в нем, не родившись. Привычка пускать пыль в глаза знакомым и кружить головы барышням стала его второй натурой, но денег на это катастрофически не хватало. В последнее время он терзался одной и той же навязчивой мыслью: где их взять. Где?!
Когда это пришло ему в голову: в конце апреля или в мае 1981 года? Собственно, это уже не имело значения. Мысль о продаже американской разведке секретных сведений засела в его больном сознании, подобно занозе. С ней он ложился и с ней просыпался.
Первая попытка Иванова выйти на контакт с американцами в Москве провалилась самым нелепым образом. В тот день 2 июня 1981 года подрагивающей рукой он наконец решился вывести на листе бумаги то, что грозило ему смертным приговором. Деньги оказались сильнее страха. Та сладкая и безалаберная жизнь, которой Иванов жил в последние годы, подобно наркотику, убила в нем инстинкт самосохранения и сделала заложником своих низменных страстей и непомерных потребностей.
Прошел день, за ним другой. А он все не решался пустить в ход записку. Судьба, словно предостерегала и пыталась остановить его от этого рокового шага. Утром после очередного загула Иванов с гудящей от перепоя головой стал собираться на службу. Рука автоматически потянулась в угол, где обычно стоял кейс и ощутила пустоту. В следующее мгновение хмель как рукой сняло. От ужаса в нем все помертвело. Кейса нет! А там в пачке из-под сигарет записка с предложением своих услуг американской разведке!
Когда?! Как это произошло?! Все еще не веря в пропажу записки, он лихорадочно выворачивал карманы, заглядывал во все углы, перебрал мусор, но так и не обнаружил ее.
На негнущихся ногах Иванов спустился в подъезд и уже не помнил, как добрался на службу. Но за работу так и не смог взяться. Все валилось из рук. Он прислушивался к тому, что происходило за дверью кабинета, и вздрагивал от каждого шороха в коридоре. В голове пульсировала только одна мысль: когда заберут? Когда?
Рабочий день, которому, казалось, не будет конца, завершился буднично. Оживленный гул голосов вывел Иванова из прострации. Панический, не оставлявший ни на секунду страх гнал его на квартиру. Там, запершись на замок, он напился в стельку и забылся в кошмарном сне. Наступил новый день. За окном деловито гудела Москва. Из соседней квартиры доносился шум семейной перебранки. На лестничной площадке царила сонная, тусклая тишина. За ним никто не собирался приходить и арестовывать.
Прошел месяц, Иванов облегченно подумал, что все обошлось. Жизнь и служба тянулись опостылевшим чередом. Холодного дыхания контрразведки в свой затылок он не ощущал и, отбросив последние сомнения, решил повторить попытку. Но где и как, чтобы не засветиться?
Летняя жара сама определила наиболее подходящее место — дипломатический пляж у поселка Николина Гора. В те июльские дни там негде было яблоку упасть. Белые, розовые и шоколадные тела плескались в теплой, словно парное молоко, воде, а потом, спасаясь от палящего солнца, набивались, как сельди в бочки, под деревянные грибки и навесы.
В том столпотворении, что творилось на берегу и у летних торговых палаток, смешалось все. И, как полагал Иванов, чтобы отследить его в такой толчее, Лубянке понадобилось бы выйти на пляж в полном составе. А с учетом дикого дефицита на плавки эта задача была практически невыполнима.
26 июля 1981 года Иванов в теплой компании приятелей выбрался на дипломатический пляж. Те даже не подозревали, что им предстояло сыграть роль массовки в задуманном им шпионском спектакле. В то время как они беззаботно купались, а потом с аппетитом уплетали сочный шашлык и пили прохладное вино, сам Иванов не спускал глаз с машины с дипломатическим номером и ее хозяина.
Приятели, разогретые выпитым, в очередной раз забрались в воду. Иванов, воспользовавшись моментом, быстро набросал записку для американского дипломата. Ее содержание коротко повторяло предыдущую, утерянную у ресторана «Советский». В ней он писал: «Я являюсь офицером Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, ранее работал в аппарате военного атташе при советском посольстве. На протокольных мероприятиях встречался с военным атташе США. В настоящее время нуждаюсь в деньгах и потому предлагаю свое сотрудничество».
Поставив последнюю точку, он осмотрелся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, расслабленной походкой подошел к американскому дипломату. Это был советник экономического отдела посольства США в Москве Питер Сэмлер. Незаметно сунув ему записку, Иванов коротко бросил: «Буду ждать ответа на этом же месте 1 и 2 августа».
Минула неделя, и Иванов снова появился на пляже с очередными статистами. Они, по его замыслу, должны были создавать благоприятный фон для контакта с американцами, а в случае слежки — отвлечь на себя ее внимание. Сэмлер не заставил себя ждать. На встречу он приехал не один, а с кадровым разведчиком резидентуры ЦРУ Дэннисом Макмэхеном, специализирующимся на вербовках.
Поставив машину на стоянку, они спустились к пляжу и расположились под тентом. Иванов оценил этот тактический ход разведчиков. Полог не столько защищал от солнца, сколько от контрразведки — затруднял ей наблюдение и фотографирование.
Время шло. Жара, пустая болтовня неумолкающих приятельниц, страдавших зверским аппетитом, а еще больше — тающие в кармане деньги, которые с таким трудом удалось наскрести, вызывали в душе Иванова раздражение и злость. А Сэмлер и Макмэхен будто не замечали его, отлеживались в тени и лениво потягивали колу. Потеряв терпение, он сам направился к ним.
Сэмлер издалека заметил знакомого «изменника на месте» (так на жаргоне американской разведки называются лица, инициативно предлагающие ей свои шпионские услуги. — Прим. авт.), но не подал виду. И когда Иванова отделяло от дипломатов несколько шагов, Сэмлер скосил взгляд на своего спутника.
Макмэхен отошел в сторону. Иванов последовал за ним. Представившись Володей, американский разведчик на ходу коротко пояснил, что предложение о сотрудничестве принято, передал спрятанную в спичечном коробке инструкцию по связи, и на том они разошлись. Но ненадолго.
Через некоторое время Макмэхен появился рядом с компанией Иванова. Его вопрос: «Который час?» — Иванов понял правильно. Он сообразил, что американец хочет сообщить ему что-то дополнительно и, улучив момент, отошел от приятелей.
В ходе второго контакта Макмэхен назвал время и место конспиративной явки. Она должна была состояться 9 августа в 16 часов 30 минут на условном месте «Дыб» — в лесопарке, по улице Дыбенко. В тот день между ними произошла еще одна моментальная встреча у торговой палатки: Макмэхен предложил Иванову первое вознаграждение, чтобы «покрыть его долг». Тот отказался. Осторожность взяла верх над корыстью.
