Артем Драбкин - Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»
На следующий день мы пересели на бронетранспортер, который на крутом повороте к деревне перевернулся, накрыв меня. Я снова отключилась, а когда пришла в себя, «услышала» гробовую тишину. Из-под транспортера я видела сапоги бойцов, стоявших траурным полукругом. Я тихонько запищала: «Вытащите меня!» Ребята загомонили, машину поставили на ход, а может, просто выволокли меня и понесли в ближайший дом. Я снова потеряла сознание и очнулась от льющейся на лицо холодной воды. В доме было полно женщин, эвакуированных из Варшавы и не ожидавших, что среди разведчиков может быть девчонка вроде меня. Как они удивлялись, хватались за голову и раскачивались, горестно восклицая: «Кобета! Кобета!», что по-польски означает «женщина»… Вообще, я одевалась под мальчишку и старалась оставаться незамеченной в мужской среде.
Ночью перед нами поставили задачу прорваться через передовую и углубиться в гитлеровские тылы, чтобы отвлечь на себя часть сил противника. Я еще плохо хожу, но ребята очень хотели взять меня с собой. (Они говорили: «Такое интересное задание — рейд по тылам врага! Мы тебя посадим на трансмиссию и будем сопровождать».) В полночь проскочили передовую. Местные жители сообщили нам, что в ближайшем от линии фронта городке Грец немцы спешно готовятся к эвакуации. Два поляка вызвались быть проводниками. Не доехав до городка примерно полкилометра, остановились. Наш танк пошел вперед, разведать обстановку. Подрулили к высокой стене, и вдруг — выстрел по танку из фаустпатрона. Бойцы спрыгнули с брони и — врассыпную. Еще один выстрел. Танк был подбит, но не загорелся. Я спрыгнула на больную ногу и как подкошенная упала на снег. Витя Грошев истошно и беспрерывно орал: «Зоя!» Но выстрелов почему-то больше не последовало. А у меня с испугу, что сейчас, вот сию минуту, меня возьмут в плен, кажется, зашевелились волосы на голове. Смотрю, через нижний люк выкарабкиваются танкисты. Я вскочила, и, что называется, со страху пошла моя нога. Мы выбрались из западни кюветом, потеряв убитыми у стены стрелка-радиста Николаева и одного поляка-проводника…
После войны я жила с мужем в Германии, прилично разговаривала по-немецки и тогда поняла, почему немцы не стреляли по убегающим разведчикам. По-видимому, смутило немцев мое имя: «зо» — «так» по-немецки, а «я» — «да».
В г. Шрим несколько наших разведчиков попали в окружение. Когда мы прибыли на мотоцикле их выручать, они уже сумели самостоятельно выбраться, но один из них, Коля Максимов, был тяжело ранен в живот и умер по дороге в санчасть. А немцы отошли через мост за речку. Мы: Саша-мотоциклист, Алеша Зинченко, Пуканов и я, еще очень хромая, — на своем трехколесном «коне» рванули за ними в противоположную часть городка… На улицах — ни души. Промчались до самой окраины — немцев нигде нет. Возвращаемся обратно и ничего не можем понять: улицы переполнены людьми, нас радостно встречают, приглашают в дома. Притормозили на небольшой площади неподалеку от моста. К нам подбежали поляки, и фотограф сделал несколько снимков, запечатлев первых освободителей. Опять слышались изумленные возгласы: «Кобета!», и один польский пан высыпал на меня полный кулек конфет… Фотографию получила, уже будучи на Кюстринском плацдарме, через коменданта г. Шрим.
Утром по рации получили приказ двигаться на Томашув-Мазовецкий. Моста через реку не было, и мы перешли ее вброд, при этом зачерпнув полные сапоги ледяной воды. Кое-как перетащили свой мотоцикл. Танки отстали, а без них, да притом в хлюпающих сапогах, двигаться дальше невозможно, не представляя, где находится противник. Поэтому прислушались и уловили петушиное пение где-то неподалеку, значит, там жилье. Вскоре подъехали к деревне, тишина, в домах ни немцев нет, ни хозяев, но над каждой хатой из труб вьется дым — значит, топятся печки. В одной из хат разулись, сняли мокрые носки и портянки (белье у нас всегда было чистое, т. к. у немцев в баулах этого добра хватало, а другого мы ничего не брали — ведь у нас не было даже рюкзаков) и развесили вокруг печки-голландки. Потихоньку вошла хозяйка, тревожно оглядывая нас. Видя, что мы настроены дружелюбно, быстро освоилась и стала шуровать в печке кочергой, чтоб ярче горел огонь и быстрее просушились наши носки. Нам очень хотелось есть, но, непонятно почему, напала такая скромность, что не попросили, а только поблагодарили за оказанную услугу и отбыли догонять своих. По дороге мотоцикл сломался, мы бросили его и сели на попутный бронетранспортер. В Томашуве враг слабо огрызался, танки нашей бригады с ходу прочесали его, а мы догнали их уже в поле за городом. Была ночь, началась пурга, колючий снег хлестал по лицу, выбивая слезы. Пересели на свой танк, меня, голодную, дрожащую и трясущуюся от холода, ребята посадили на теплую трансмиссию. Вот благодать, мое-то постоянное место было на холодной броне у башни слева по ходу танка.
Все ближе к Одеру. Пошли в разведку на десяти танках. Прочесали деревню, лес, кладбище, небольшое поле. Перед нами — односторонний ряд домов на окраине большой деревни. Небольшой группой, пешком, подобрались поближе. В домах — ни души. Те, кто не успел убежать, попрятались в погребах. Неподалеку, в поле, стояла немецкая самоходка, которая открыла по нам огонь. Я побежала взглянуть на нее и наткнулась на убитого Федора Авдошина. Бегом вернулась, привела ребят, которые быстро захоронили его.
Внезапно налетела авиация и загнала нас в полуподвальное помещение большого сарая. Уселись на корточки вдоль стены. Автоматы на коленях. И — как это ни удивительно — мгновенно заснули. Проснулись от тревожного шепота Вити Грошева: «Ребята! Немцы!»
Открыв глаза, я увидела, что все проснулись, но сидят в тех же позах, никто даже не накренился. Яркий свет горящего неподалеку строения освещал наши фигурки. Сколько мы проспали — не знаю. Была уже ночь. Вскочили — и к выходу, свернув налево. Справа сарая цепочкой шли немцы. Через переулок вышли к горящему дому. Немцы, по-видимому, посчитали нашу цепочку за своих, т. к. ребята были одеты хотя и в разную, но в немецкую одежду, и только я ходила в своей неизменной плащ-палатке. С правой стороны горящего дома мы резко поворачивали направо и ушли в темноту, где уже помчались как угорелые в сторону кладбища, где нашли остальных разведчиков взвода вместе с Александровым…
Помню переход через Одер, еще не сбросивший лед, узкую полоску земли Кюстринского плацдарма, где мы обосновались. Пищу нам никто не доставлял, и, пока плацдарм не расширили, мы жили на подножном корму. Через тридцать лет я получила письмо от нашего разведчика Ивана Маслоида. В нем он вспоминал эти первые дни на плацдарме: «Знаешь, Зоя, мне вспомнилось, как мы пошли на задание, где ты была старшей (это было под Франкфуртом-на-Одере). Была весна, грязь, у меня были чирьи на „сидячем“ месте, мы шли вдоль переднего края на связь с какой-то частью для уточнения данных о противнике, а я не мог тогда идти быстро, все время отставал, но тебе признаться не мог, а ты меня ругала, чтоб я не отставал».
Пройдя несколько километров и не встретив ни души по дороге, мы нашли воинскую часть, получили нужные сведения и спокойно возвращались домой. Шли не торопясь и, пожалуй беспечно, шутили. И вдруг на одной лесной поляне, где еще держался снег, наша группа столкнулась нос к носу с немцами. И, что удивительно, мы мгновенно, не говоря друг другу ни слова, как бы «разобрали» противника, и каждый из нас взял на прицел «своего». Они тоже увидели нас, но мы оказались проворнее — сказался опыт. Я пальнула из ТТ, немец упал, успел выстрелить, но промахнулся. Вторая моя пуля попала ему в лоб чуть выше левой брови, фриц повалился на снег, струйка крови фонтанчиком била из раны, он «таял» на глазах. Боже, я убила человека!.. Внутренне я сжалась, чтобы не показать ребятам, как мне тяжело. Одно дело, когда стреляешь со всеми вместе и не знаешь, от чьей пули падает человек. Но один на один, глаза в глаза… До сих пор я вспоминаю этот случай и вижу как наяву каждое мгновение и… переживаю…
Нас на некоторое время вывели с плацдарма и отправили уточнить, охраняется ли мост через приток Одера. Было это днем. Танки обмотали белым материалом. Вошли в большую немецкую деревню. Продвигаемся с большой осторожностью. Вдруг из одного захудалого домишки выбегают девушки и бегут к нам навстречу. Это были наши девушки, угнанные в неволю. Радости их не было предела: они плакали, обнимали, целовали и очень тревожились, что мы уйдем обратно, а они-то останутся и как бы их тогда не угнали дальше в тыл к немцам. А мы дошли до моста, там нас нежданно встретили таким пулеметным огнем, что посбивали весь камуфляж. Мы вернулись в деревню и по рации сообщили командованию обстановку. Нам приказали остаться в деревне.
Ночью пришли танки нашей бригады, а мы вернулись на плацдарм и разместились в домике на «юру»; он стоял в стороне от полуразрушенной улочки деревни и ближе к противнику, поэтому его никто не решился «освоить». Затопили котел в крытом дворе, ребята помылись, а когда очередь дошла до меня, фрицы начали минометный обстрел. Мне было не страшно, но я боялась — убьют, придут ребята, а я раздетая, да еще с черным пятном синяка во все бедро. Помните, меня пришибло к дереву на мотоцикле? Так вот я только здесь, на Кюстринском плацдарме, увидела, как же меня тогда здорово укатало.
