Юрий Пушкин - ГРУ в Германии. Деятельность советской военной разведки до и во время объединения Германии
В принципе, отклонение заявления на отпуск не было исключительным событием. Отказ этот играл психологическую роль, с помощью которой достигали чрезмерного повышения исполнения поставленных задач. Так, объем поставленных задач после подачи заявления на отпуск повышали на больше чем 50 или даже на все 100 %. Чтобы заявление на отпуск было наконец‑то утверждено, офицер применял все способности и силы, чтобы справиться с внезапно возросшим объемом заданий. Так как люди иногда работали без отпуска от полутора до двух лет, отпуск был тем более вожделенным, потому что только во время отпуска люди получали возможность действительно отключиться и спокойно отдохнуть.
Таким способом отпуск Чернова откладывался больше чем на один месяц. Все это время он работал как сумасшедший. Сегодня я могу представить себе, что он работал тогда не только для руководства разведпункта ГРУ в Магдебурге. Но всему свой черед. В апреле Алексу удалось, наконец, вырваться в отпуск. На целый месяц в разведпункте о нем забыли. В начале мая он должен был снова появиться на работе. Судьба захотела так, что я оказался последним, кто видел Чернова.
В последний день отпуска Чернова у меня было обычное воскресное дежурство в разведпункте. Я уютно расположился в кресле в служебном помещении и смотрел телевизор, выпивая при этом уже десятую чашку кофе и выкуривая двадцатую сигарету, когда внезапно один из часовых сообщил, что в здание разведпункта зашел Чернов. С одной стороны, я рассердился, что мне пришлось вставать и открывать все решетчатые двери, которые, по убеждению шефа разведпункта, должны были предотвратить вторжение вражеских шпионов и правозащитников ГДР. С другой стороны, я обрадовался, что смогу первым снова увидеть Чернова и раньше всех узнать от него все новости из Москвы, о которых официальные средства массовой информации ничего не сообщали. То, что Чернов отвечал на все мои вопросы только «да» или «нет», немного удивило меня, но я приписал это тому, что у него просто было плохое настроение.
После короткой паузы он сказал мне, что хотел бы кое‑что взять из своего сейфа, и для этого ему нужно открыть кабинет, так как все кабинеты на выходные опечатывались служебной печатью, хранившейся у дежурного. Я со своей стороны не хотел спрашивать, что именно он хотел взять из сейфа, так как почти все сотрудники, как правило, хранили в сейфе свои деньги, которые не были им нужны во время отпуска. Так как я и так был огорчен, что Чернов отказывался от беседы со мной, я ответил ему, он может в своем кабинете делать все, что хочет.
Чернов провел в кабинете почти два часа — немного дольше, чем необходимо, чтобы забрать какую‑либо мелочь. Когда мне надоело ждать его, я решил проверить, чем он там, собственно, занимался. Через щель незакрытой двери я увидел, как Алекс с напряженным выражением лица сортировал какие‑то документы. Это его проблема, подумал я, если он не может дождаться следующего дня, когда ему так или иначе снова придется взяться за работу. Честно говоря, у меня вообще не возникло никаких мыслей, что этот факт как‑то будет связан с последующими событиями. Спустя короткое время Чернов снова появился в комнате дежурного и сказал, что он закрыл кабинет и опечатал его своей личной печатью. Когда я сегодня размышляю над тем, что он в тот день уже предпринимал все в соответствии со своим планом, я представляю себе, насколько трудным было его положение, если знать, что ожидает того, побег которого потерпит неудачу.
На следующий день, также как во все следующие дни, Чернов не появлялся на работе. Сначала это никого не волновало, так как это абсолютно подходило к его имиджу «плохого». Жердев был даже доволен, так как этот факт полностью подтверждал его представление о Чернове. Только на четвертый день его отношение к отсутствию Чернова коренным образом изменилось. Начали с поиска людей, видевших Чернова после его прибытия из отпуска. Сразу же вышли на меня, так как несколько сотрудников разведпункта видели, как Алекс выходил из здания разведпункта в последний день его отпуска. Жердеву не оставалось ничего другого, как поставить в известность об исчезновении Чернова свое начальство. Реакция сверху была очень проста и однозначна: «Ищите его!». Исходя из этого, началась акция, продолжавшаяся почти два месяца.
Было установлено, что Чернов последние дни перед его отпуском ночевал не дома. Кто‑то сообщил, что Чернова несколько раз видели с женщиной, по описанию которой я сразу узнал подругу Алекса. Я утаил это по двум причинам: во — первых, чтобы спасти самого себя и, во — вторых, чтобы пассивно помочь Чернову. Но если дело касалось этой женщины, все взгляды руководства разведпункта обратились на меня, потому что я был единственным человеком, который смог бы узнать его немецкую подругу. Ситуация в разведпункте становилась все более напряженной. Медленно, но неизбежно я из свидетеля, который смог бы дать какую‑либо информацию о подруге Чернова, превращался в подсудимого, способствовавшего побегу Чернова.
Между тем в Магдебург прибыла следственная комиссия, состоявшая из сотрудников следственного управления КГБ, представителей центрального руководства ГРУ, разведуправления в Вюнсдорфе, а также из представителей магдебургского особого отдела КГБ. Начиная с этой даты, вся деятельность разведпункта ГРУ в Магдебурге сконцентрировалась на следующих вопросах:
поиск подруги Чернова;
поиск советских свидетелей, которые могли помочь в расследовании;
поиски немецких свидетелей;
свертывание и консервация агентов Чернова;
свертывание деятельности офицеров ГРУ, которые интенсивнее всего сотрудничали с Черновым.
Поиск подруги Чернова, хоть он и представлялся особенно безнадежным, завершился успешно сравнительно быстро. Один из водителей сообщил, чтобы он иногда возил Чернова после окончания работы в определенный городской квартал. Он смог даже показать дом, куда Чернов, очевидно, заходил. Первый опрос жителей принес абсолютно неожиданные результаты. Двое жильцов узнали Чернова на фотографии, еще двое сказали, что у него есть подруга в этом доме. Интересно, что сотрудники ГРУ представлялись при расспросах о Чернове водителями автобуса, возившими детей советских военнослужащих в школу. При этом они утверждали, что им известно, что у их друга на фотографии есть подруга — немка. Так как он, возможно, что‑то перепутал, продолжали они врать, им приходится теперь снова везти детей в школу, хотя сегодня была его очередь. Потом они просили жителей, что если они увидят их друга, пусть передадут ему, что на этой неделе он должен возить детей в школу.
Сначала сотрудники ГРУ начали выспрашивать персонал ближайших кабачков и ресторанов по такому же образцу. За исключением официанта в ресторане «Вольфсклаузе» никто не поверил приманке с историей о коллегах водителя автобуса. Одновременно началось наблюдение за домом, в котором жила подруга Чернова. Всю неделю каждое утро в 5.00 сотрудники ГРУ на трех машинах приезжали к дому, наблюдали за домом до 17.00 и затем возвращались в разведпункт.
Я и сейчас не могу понять, чего они хотели добиться этим наблюдением. С трудом можно представить, чтобы Чернов прятался бы в квартире своей подруги. Но зато я могу предположить, что должны были думать жители близлежащих домов, когда они в течение недели с раннего утра до позднего вечера видели три легковые машины, в которых сидели мускулистые мужчины, постоянно разговаривавшие по рации и выплевывавшие из окон огромную кучу окурков.
Поиск советских свидетелей не принес абсолютно никаких результатов, так как выяснилось, что Чернов не поддерживал контакты со своими коллегами (кроме меня).
В конце концов, следственная комиссия приняла решение обратиться к властям ГДР. Таким способом обобщенная информация об исчезновении советского военнослужащего была передана представителями особого отдела КГБ сотрудникам магдебургской уголовной полиции. Полицейским дали также указания относительно подруги Чернова. Сотрудники магдебургской уголовной полиции очень быстро получили более точные сведения об этой женщине и решили посетить ее на ее рабочем месте. Я тоже получил приказ принять участие в этом их визите, чтобы определить, та ли это женщина, с которой Чернов приходил ко мне летом 1989 года.
Женщина, к которой я пришел вместе с полицейскими, была действительно именно той, с которой Чернов посетил меня летом 1989 года. Однако она вела себя таким образом, как будто бы не знала меня. И это было правильно. Со своей стороны я сообщил следственной комиссии, что это вовсе не та самая женщина, которую я видел вместе с Алексом.
На вопрос, знала ли она Чернова, она ответила, что видела его, так как он несколько раз забирал одну из русских женщин, которая работала когда‑то на предприятии. Это было единственной информацией, которую полицейские получили во время первого ее посещения. По настоянию следственной комиссии Ангелика, так звали женщину, должна была прибыть еще раз для дачи показаний в полицейский участок, так как после опроса жильцов выяснилось, что ее показания о том, что она лишь зрительно знала Чернова, были неправдивыми. В ходе первого официального допроса, когда ей предъявили показания соседей, она призналась, что у нее была близкая связь с Черновым.
