Тоннель без света - Валерий Георгиевич Шарапов
По поводу очкарика Веллера, подозреваемого в убийстве советского гражданина, консульство хранило молчание. На настойчивые требования выдать убийцу реакция была раздражительной: дескать, вам не жирно? Аргументы и доказательства вины в расчет не принимались. Видимо, Веллер был ценнее Хорста.
– Послушай, Ягудин, – сказал Михаил в телефонную трубку, – воспользуйтесь этим фактом. Сообщите Хорсту, желательно с доказательствами, что проект его начальство закрывает, Хорста сдают, а Веллера, наоборот, будут вытаскивать, хотя его деяния куда серьезнее: Хорст, по крайней мере, никого не убивал.
Новости о смерти коллеги и странностях на КПП просачивались и в лабораторию «Оникса». Шила в мешке не утаишь. Коллега Мокрицкий «скоропостижно скончался», и никаких подробностей, что давало волю фантазии и воображению. Люди перешептывались, терялись в догадках. Полной информацией не владели даже лица, близкие к руководству.
– Конечно, мы все прекрасно знали Леонида Исааковича, – бормотал начальник Первого отдела Соловейчик. – Замечательный специалист, Герой Социалистического Труда. Невзирая, м-м… на свою «пятую графу», товарищ Мокрицкий никогда не высказывал желания уехать в Израиль, не хвалил капиталистический строй или что-то в этом роде. В числе его родных и знакомых тоже не было людей, уехавших за границу. Думаете, его не проверяли? В войну потерял всех родных, сам попал в гетто под Могилевом, бежал. С шестнадцати лет – в партизанах, хорошо воевал. После войны окончил химико-технологический институт в Минске, переехал на работу в РСФСР. Репрессиям не подвергался, близкие – тоже, в противном случае не оказался бы в нашей лаборатории… Намекаете, что он мог быть связан с нашими противниками? – начальник секретного отдела бледнел и краснел одновременно. – Понимаю, Михаил Андреевич, что голословными обвинениями Комитет разбрасываться не будет, и все же надо проверить и перепроверить. По нашей информации, у этого человека не было оснований предавать Родину. На зарплату Леонид Исаакович не жаловался, и в личной жизни у него все было в порядке. Сын – член партии, живет с семьей в Москве, работает в технологическом бюро… Про проблемы со здоровьем внучки товарища Мокрицкого ничего не знаю, подобные сведения к нам не поступают… Да, конечно, Михаил Андреевич, я сознаю всю конфиденциальность, дальше этого кабинета этот разговор не уйдет…
– Практически ничего не знаю про этого человека, – смущенно признался начальник отдела безопасности Кобылин. – Фамилию слышал – не более того. А если я его не знаю, товарищ майор, значит, по нашей линии он никогда не проходил, инцидентов с его участием не отмечено. Всякое, конечно, бывает, – поспешил допустить Кобылин, – чужая душа – потемки, как говорится. Но это не тот случай. Отчего, говорите, он умер? Ах, вы не говорили… Несчастный случай на озере? Странно, вроде не сезон…
Заместитель директора Арепьев обреченно смотрел на майора, подперев подбородок кулаком.
– Вы меня убиваете, Михаил Андреевич…
– Я убиваю? – уточнил Кольцов.
– Простите. Снова происшествие. После первого еще не оправились. Вы в чем-то подозреваете товарища Мокрицкого? Но смерть – это, извините, не повод подозревать человека. Хотя смотря какая смерть, гм… Ничего криминального? Да и слава богу. Понимаю, что любой инцидент в такой сложный период вызывает настороженность… Друзьями мы не были. Насколько я знаю, у Леонида Исааковича не было друзей в коллективе. Вежливый, воспитанный, мягкий, всегда доброжелательный – даже с теми, кому надо бить морду… гм, вы понимаете, да? Но было в нем что-то такое, не знаю, как объяснить… в общем, не подпускал он к себе людей. Разговаривал много и охотно, но не откровенничал. Но специалист был выдающийся. Всю жизнь посвятил микробиологии, мог заткнуть за пояс любого ученого мужа. Занимался клеточной инженерией, онкогеномикой, написал несколько работ по молекулярной иммунологии – это связано с реакциями организмов на антигены. Возглавляет… возглавлял экспериментальную лабораторию, которая занимается биополимерами… это полимеры, которые входят в состав живых организмов: белки, кислоты, полисахариды… Не знаю, насколько это вам интересно.
– Безумно интересно, Юрий Константинович. Просто приключенческий роман. Но давайте к делу. Как в последние дни вел себя Мокрицкий?
– Да знаете, видел я его вчера… Рассеянный какой-то, не от мира сего. Смотрел в одну точку, думал явно не о работе. А потом молоденькая лаборантка жаловалась: впервые в жизни наорал на нее, да так, что она бутербродом подавилась. Просто так, почти без повода… Впоследствии извинялся, божился, что бес попутал, просто неприятности в личной жизни…
Это было то же самое, что толочь воду в ступе. Отчетливо зрела перспектива начинать все заново. Ближе к вечеру поднялась температура – Михаил не мерил, но чувствовал. Все-таки началось. Ничто на Земле не проходит бесследно! Он собрал подчиненных у себя в номере, приготовил чай. За окном монотонно моросил дождь, хмурилось небо. Беззвучно работал телевизор. Вадик Москвин пристально смотрел на Льва Лещенко, пытался понять по движению губ, какую песню он поет. Алексей Швец с задумчивым лицом ломал баранку на мелкие кусочки – больные зубы не позволяли молодецки пережевывать все что попадется.
Полчаса назад Кольцов звонил в областную больницу. Вишневский был жив, шел на поправку, но передвигаться мог только прыжками.
– Нас мало, но мы в тельняшках, – начал Михаил.
– И есть опасение, что к утру нас станет еще меньше, – изрек Швец. – Вы видели себя в зеркале, Михаил Андреевич? Вот и не смотрите, грустно это. Не представляю, как вы держитесь.
– Позднее включение, – пояснил Москвин. – Я бы сразу свалился – как в осенней водичке искупался. Не грустите, товарищ майор, дело движется – пусть и через пень-колоду. Враг обезоружен, возможностей продолжать шпионаж у него уже нет. Осталось выявить «крота», но нам же не впервой? Распишем круг подозреваемых, пойдем методом исключения.
– Всего лишь восемнадцать человек в этом круге, – хмыкнул Швец, осторожно отправляя в рот кусочек баранки. – Ерунда, за три дня управимся. Не забывайте про Хорста. Если он заговорит, наша задача на порядок облегчится.
– Не надо надеяться на американского шпиона, – проворчал Кольцов. – На себя давайте надеяться. Заговорит ли Хорст – вилами по воде. Упрется, как баран, или сдаст не того – только время потеряем. Завтра дружною гурьбой идем в «Оникс». Шила в мешке не утаим, да и не надо. Преступник из города не выедет. Будем работать сколько потребуется. Москвин прав – методом исключения. А также проб и ошибок. Психологический портрет преступника, а также частично его физический портрет у нас есть. Это человек, контактировавший по работе с Мокрицким, компетентный, имеющий доступ к связям учреждения с внешним миром. Он отсутствовал дома вчера вечером. Предположительно, имеет автомобиль. Надеюсь, уже завтра круг сузится до нескольких человек. Если преступник уйдет… не знаю, каким образом, но вдруг – его личность станет широко известна, шпиона объявят во
