Джеролд Шектер - Шпион, который спас мир. Том 2
16 сентября в Вашингтоне была получена короткая телеграмма из Москвы: «„Герой” не появился». Пеньковский говорил, что он, возможно, уедет в отпуск. Люди, которые были с ним связаны, хотя и беспокоились, но могли лишь надеяться на лучшее. Они предположили, что Пеньковский появится, как было запланировано, после отпуска, в конце октября.
Рост поставок на Кубу советского оборудования порождал в Вашингтоне подозрения и споры. 31 августа Кеннет Китинг, сенатор от республиканцев из Нью-Йорка, заявил в сенате, что имеются доказательства присутствия на Кубе советских ракетных установок. Китинг настоятельно призывал Кеннеди принять меры и предложил, чтобы Организация американских государств направила на Кубу группу экспертов для расследования. Вскоре Китинг предпринял кампанию против администрации Кеннеди, обвинив ее в сокрытии факта присутствия на Кубе советских наступательных ракет. Он так и не раскрыл источник своей информации и отказался документально обосновать свои обвинения, которые, тем не менее, стали главным козырем в кампании, предпринятой в связи с выборами в Конгресс. Несколько лет спустя, вспоминая обвинения Китинга, Дик Хелмс сказал, что он был уверен, что Китинг «блефовал, основываясь на сообщениях кубинских беженцев. Я подробно изучил его обвинения, потому что меня ежедневно допекали вопросом о том, откуда Китинг черпает свою информацию. Сенаторам, как известно, и не такое сходит с рук»{143}.
4 сентября советский посол Анатолий Добрынин позвонил генеральному прокурору Роберту Кеннеди. Президент использовал своего младшего брата Бобби для передачи частных сообщений и для улаживания сложных и деликатных дел. Таким образом президент имел возможность доводить до сведения общественности свои мнения и тревоги, обходясь без прямого президентского вмешательства. Бобби Кеннеди рассказал Добрынину «о глубокой озабоченности президента тем, что происходит» на Кубе. Добрынин сказал генеральному прокурору, что президенту не следует беспокоиться, потому что он, Добрынин, получил от Никиты Хрущева поручение заверить президента Кеннеди, что на Кубе не будет размещено ни ракет класса «земля — земля», ни каких-либо иных наступательных вооружений. Добрынин также сказал брату президента, что наращивание советского военного потенциала несущественно и что Хрущев не предпримет ничего, что могло бы нарушить отношения между США и СССР накануне президентских выборов. Председатель Хрущев, объяснил Добрынин, любит президента Кеннеди и не захочет поставить его в затруднительное положение{144}. Добрынин передал аналогичные сведения референту из Белого дома Теодору Соренсону и представителю в Организации Объединенных Наций послу Эдлаю Стивенсону. В тот же день, получив информацию от своего брата, президент Кеннеди сделал заявление о том, что нет никаких данных, подтверждающих присутствие на Кубе «наступательных ракет класса «земля — земля» или какого-либо другого заслуживающего внимания наступательного потенциала». «Если бы дело обстояло по-иному, — предупредил он, — возникли бы самые серьезные проблемы»{145}.
Хрущев продолжал проводить политику обмана. В сентябре в официальном советском заявлении было сказано, что «Советскому Союзу нет необходимости перемещать свое оружие, предназначенное для отпора агрессии и нанесения ответного удара, в какую-нибудь другую страну, например на Кубу». Советское заявление призывало Соединенные Штаты «не утрачивать самоконтроля и трезво оценить, к чему могут привести их действия»{146}. В тот же период Георгий Большаков, сотрудник КГБ, работавший в Вашингтоне в качестве советника по вопросам информации «под крышей» советского посольства, и редактор журнала «Советская жизнь», сказал Роберту Кеннеди, что на Кубе наступательных ракет не имеется. Большаков встречался с Хрущевым и Микояном в Пицунде, на берегу Черного моря, когда они отдыхали там в середине сентября, и Хрущев поручил ему заверить президента, что «ни одна ракета, способная поразить цель в Соединенных Штатах, не будет размещена на Кубе». Микоян добавил, что на Кубе размещаются только оборонительные ракеты класса «земля — воздух»{147}.
Единственным из старших членов администрации Кеннеди, подозревавшим Хрущева в размещении на Кубе наступательных ракет класса «земля — земля», был директор ЦРУ Джон Макоун. 10 августа, подвергнув тщательному анализу фотографии, сделанные с самолета У-2, и секретные разведывательные донесения, включавшие материалы Пеньковского и наблюдения кубинских агентов за тем, что, по-видимому, было ракетами, которые разгружали с судов и перевозили далее на грузовых автомобилях, Макоун продиктовал меморандум президенту Кеннеди, выразив уверенность в том, что «на острове монтируются установки, предназначенные для запуска наступательных ракет»{148}. Несмотря на предостережения референтов, которые рекомендовали опустить в меморандуме выражение уверенности до тех пор, пока информация не будет полностью подтверждена документально, Макоун настоял на своем. На заседании Национального совета безопасности 17 августа, на котором присутствовал президент, Макоун заявил, что Советы, несомненно, размещают на Кубе ракеты «земля — земля». Госсекретарь Дин Раск и министр обороны Роберт Макнамара высказали мнение, что потенциал имеет чисто оборонительный характер{149}.
Доводы Макоуна основывались на том, что он называл «фактором здравого суждения». У него не было неопровержимых данных, подтверждающих присутствие на Кубе наступательных ракет, но У-2, пролетавшие над территорией Кубы, чтобы наблюдать за развертыванием советских сил, обнаружили стартовые площадки для ракет класса «земля — воздух», предназначенных для противовоздушной обороны. Пеньковский говорил англо-американской группе о советских планах относительно ракет класса «земля — воздух» еще в 1961 году в Лондоне и раздобыл для них справочник о боевых возможностях ракет SA-2. Макоун задумался: что же защищают эти ракеты, если они не обороняют аэродромы? Он пришел к выводу, что на Кубе должны находиться советские наступательные стратегические ракеты.
«Очевидная цель присутствия ракет класса «земля — воздух» заключалась в том, чтобы отвлечь наше внимание, чтобы мы не могли рассмотреть, что там происходит. Там уже находились 16 000 человек вместе со всем артиллерийско-техническим обеспечением, а потом стали приходить суда. На Кубу нечего было везти, кроме ракет. Таковы мои рассуждения. Мы не видели ракет, потому что они были на судах, а там у нас нет агентов. Мы действительно не видели собственными глазами, что находилось на судах, однако кое о чем можно догадаться. Это одна из догадок», — сказал Макоун{150}.
Позиции, занятой Макоуном, нельзя было позавидовать. «Я решительно утверждал, что советские наступательные ракеты присутствуют на Кубе, а вся администрация Кеннеди мне возражала — все демократы. И я, единственный республиканец, отстаивал резко противоположное мнение. Я потратил уйму времени, чтобы убедить президента и его брата Роберта Кеннеди в том, что я не являюсь источником информации для сенатора от республиканцев (Кеннета Китинга)[11].
Макнамара, Раск и другие, продолжал Макоун, аргументировали свою позицию тем, что, мол, «они (Советы) никогда не размещали ни одной ракеты за пределами своей территории. Это правда. Но я возражал, что Куба представляет собой тот единственный участок земли, контролируемый Советами, где можно разместить ракету, способную нанести удар по Вашингтону или Нью-Йорку, но до Москвы она не долетит. Естественно, они не хотели размещать ракеты в Албании или Восточной Германии из боязни, что местное население приберет их к рукам и направит удар на Москву»{151}.
Макоун был так расстроен, что поехал повидаться с конгрессменом-республиканцем от штата Мичиган Джералдом Фордом, который в то время был членом Комитета по бюджетным ассигнованиям, утверждавшего бюджет ЦРУ.
«Я собирался на собственную свадьбу и был совершенно вне себя, потому что не мог получить подтверждения своей догадки. Я сказал Джерри Форду: «Я не могу никого заставить заняться этой проблемой, а она, по-моему, весьма серьезна». Форд ответил: «Я постараюсь сделать так, чтобы президент вас выслушал». Я сказал: «Не надо, ведь я могу увидеться с президентом в любое время». Я встретился с президентом с глазу на глаз и изложил ему свою точку зрения. На следующее утро, 10 августа 1962 г., президент созвал совещание СНБ (Совета национальной безопасности). Каждый из присутствующих уже слышал, как я во весь голос предупреждал об опасности, — Раск, Макнамара, Банди. Я изложил свою точку зрения. Президент сказал: «Джон уезжает, и я хочу, чтобы чрезвычайный план операций был разработан так, чтобы в случае, если Джон окажется прав, мы могли бы сразу же начать действовать». Как оказалось позднее, это была отсрочка. Я потерял всякую надежду, потому что обычно чрезвычайный план кладется под сукно. Поэтому я не очень был доволен совещанием, состоявшимся накануне моего отъезда в Сиэтл, куда я летел на собственную свадьбу»{152}. Вопрос о советских наступательных ракетах на Кубе назревал как нарыв, а тем временем 29 августа состоялось бракосочетание Макоуна с Тейлиной Пиггот. 1 сентября Макоун и его молодая супруга отбыли из Нью-Йорка на пароходе «Франция» в свадебное путешествие по югу Франции. «Я дал указание совершать облеты Кубы ежедневно, но не успел наш пароход покинуть причал, как мое указание было отменено Раском и Макнамарой, особенно Раском, который боялся, что будет страшный скандал, если собьют самолет США с гражданским пилотом».
