Брайан Кастнер - Долгая прогулка
Я начал осматривать стены близлежащих домов. В бетонной стене одного из них застряли осколки фрагмента стальной конструкции. В заборе метрах в тридцати от воронки торчала неразорвавшаяся минометная мина. Судя по форме и размеру, она, вероятнее всего, была выпущена из миномета калибра 130 или 155 мм. Мину просто выбросило взрывной волной. Перед уходом мы должны были извлечь ее и взорвать.
— Здесь воняет дерьмом, — заметил я. И в самом деле воняло.
— В этой стране, сэр, всюду воняет дерьмом, — откликнулся Кастельман.
Он прав. Но это не был обычный запах дерьма: пахло выхлопными газами дизельного двигателя, горелым мусором, потом, сажей и немытыми телами жителей немытого города. Такую смесь запахов мы ощущали ежедневно. Нет, все же это был настоящий запах дерьма. Человеческого.
— Взгляни-ка, — окликнул меня Кастельман. Он обнаружил останки людей, выбранных террористами в качестве мишени. Окровавленные рубашки и ботинки иракских полицейских. Из переднего кармана разорванных брюк одного торчит пачка потрепанных полуобгоревших купюр достоинством 250 динаров — его зарплата. Оторванные кисти рук и ступни. Несколько лужиц засыхающей крови. Запах не проходил, наоборот, ощущался все явственнее.
Быстро подсчитав оторванные руки, мы поняли, что убитых было, по меньшей мере, двое. И бог знает сколько еще раненых, подобранных товарищами, умирало или уже умерло в переполненной больнице. Иракские полицейские уже унесли основные фрагменты тел, так что никакие наши подсчеты не дали бы точных цифр. Да и вообще не стоило тратить на это время. Я продолжил осмотр.
В послеполуденном зное запах дерьма становился нестерпимым.
— Гляди, я нашел! — крикнул я Кастельману, который фотографировал место происшествия.
Прямо у моих ног лежал чей-то совершенно целый нижний отдел кишечника. Верхний отдел и прямая кишка были оторваны и разметаны вокруг, но толстый кишечник лежал передо мной целехонький, как будто я только что извлек его из полиэтиленового мешка с потрохами индейки, купленной для праздничного ужина в День благодарения. Аккуратный такой кишечник, начиненный переваренными остатками неизвестной пищи, которая стала последней.
Кастельман посмотрел, куда я показывал. Кишки воняли так, будто их поджаривали на сковороде.
Он покачал головой. Я покачал головой в ответ.
Мы пошли прочь, оставив эту набитую дерьмом толстую кишку печься на черном асфальте под палящим иракским летним солнцем.
Сигара, наверное, была кубинской. И даже если не кубинская, все равно она была хороша.
Кубинцев в Ираке было полно, и полковник — старый летчик-истребитель, — видимо, знал толк в сигарах. Я не знаю, где он раздобыл эти сигары, и не спрашивал его об этом. Просто был признателен ему за то, что он угостил меня сигарой, и наслаждался ею, пока мы сидели и разговаривали в знойной ночи пустыни.
Ба-бах!
155-миллиметровые гаубичные орудия в последний час ни на минуту не переставали стрелять. Я видел только вспышки орудийных залпов и облака пыли там, где приземлялись снаряды, — самих снарядов в густой пыли не было видно.
Мы с полковником сидели у входа в палатку, служившую нам в ту ночь временным пристанищем, и наблюдали за «представлением».
Бамбуковые факелы гавайского народа тики, миниатюрные огоньки гирлянд и лампочки внутри ярко раскрашенных голов с острова Пасхи со всех сторон окружили наш задымленный «партер». Неплохо было бы пропустить стаканчик виски, но и без того сигара, теплая ночь, удобный складной стул и неторопливая беседа вызвали в памяти частые посещения баров на террасах в закрытых двориках родного города.
Ба-бах! Бдум-бдум-бдум-бдум!
Гаубицы не смолкали всю ночь, пока вертолеты сновали туда-сюда по одному и тому же маршруту. Убитых и раненых привозили на базу, а им на смену отправлялись свежие силы морских пехотинцев. На краю базы ВВС Аль-Такаддум, этой жуткой дыры в верховьях Евфрата на западе страны, где мы с полковником застряли на ночь, замигали посадочные огни вернувшихся на базу железных птиц. Липкие и мокрые вертолеты оставались на посадочной площадке недолго: выгрузив груз, с которого что-то все время капало, они снова поднимались в воздух, чтобы взять на борт пехотинцев на другом краю базы, и продолжали сновать взад-вперед, как медведь гризли, обходящий свою территорию.
Ба-бах! Бах-бах-бах!
За мощными взрывами, прогремевшими в городе Хаббания, расположенном в пользующемся дурной славой районе в пойме реки ниже по течению, последовали три серии вспышек. Иллюминацию обеспечили спускаемые на парашютах свечи: их огни буквально повисли в воздухе, окутав город жутким, нестерпимо белым светом, — на короткое время они должны были как прожекторы осветить дорогу морским пехотинцам, перебегающим от дома к дому. Мы находились на высоком плато, а откуда-то снизу, издалека, до нас доносились одиночные пистолетные и винтовочные выстрелы и стрекотня пулеметов.
Мы сидели и разговаривали, потому что это был не наш бой. Мы просто застряли на базе в ожидании вертолета, который отвезет нас в Багдад.
Полковник, когда-то изучавший в университете историю, всю ночь рассказывал мне о событиях прошлого, связанных со старой базой британских королевских военно-воздушных сил в Хаббании. База представляла собой бетонированную полоску земли посреди города — как раз эту полоску сейчас обстреливали на наших глазах. Полковник поведал мне, как в 1941 году иракская армия, симпатизировавшая странам «оси», окружила базу, установив артиллерийские расчеты на возвышенности, где мы сейчас сидели. Королевские ВВС решили тогда атаковать первыми, используя бипланы времен Первой мировой, поскольку сил наземного базирования у них было недостаточно, чтобы защитить аэродром. Немедленно поднятые в воздух британские самолеты атаковали растерявшихся от неожиданности иракцев, разворачиваясь у них под самым носом и сбрасывая бомбы им на головы всего в нескольких десятках метров от ограждения базы. Затем они возвращались на базу, под градом ударов иракской артиллерии пополняли боезапасы и запасы топлива и снова взлетали и атаковали, поливая огнем иракскую пехоту, подошедшую к самому порогу базы. Каждый поднявшийся в воздух самолет на протяжении всего полета находился в пределах досягаемости иракских зенитных орудий. Но англичане не обращали на это внимания.
Осада продолжалась четыре дня. К концу четвертого дня летчикам приходилось при взлете и посадке маневрировать между воронками от взрывов. Тем не менее англичане взлетали и садились. И победили. Тридцать три стареньких самолета дали отпор целой бригаде.
Эта история повествует о храбрости и изобретательности британцев. Об их ратных подвигах. Такие истории старые пилоты истребителей рассказывают на ночь новичкам.
Ба-бах! Бдум-бдум-бдум! Ба-бах!
До глубокой ночи мы попыхивали сигарами, пускали кольца дыма, рассказывали друг другу военные истории и наблюдали, как пишутся новые в отсветах факелов тики и разноцветных огней.
Что такое Безумие? Каково это — быть безумцем? Помните свои ощущения в последнюю неделю школьных занятий перед началом летних каникул? Что чувствует ребенок, когда учебный год вот-вот закончится, но еще не закончился?
Сидишь, бывало, за партой у окна, купаясь в лучах теплого солнца. Одно из окон распахнуто настежь, чтобы впустить внутрь свежий ветерок. В застоявшемся воздухе классной комнаты начинают увлажняться подмышки, а когда становится душно, на лбу выступают капли пота. Издалека доносится шум газонокосилок, и запах свежескошенной травы извещает тебя о том, что наступило лето. Этот запах напоминает о футболе, о ловле раков в ручье и желании улизнуть от всех и украдкой поцеловать свою первую любовь под сенью старого дуба в парке. А еще он напоминает о том, как хорошо гонять с другом по улице клюшкой мяч до самого вечера, покуда его мама не пригласит тебя в дом и не угостит ужином. Запах скошенной травы — это запах девочек в открытых маечках и коротких шортиках. Именно этот запах ты ждал долгие девять месяцев. Нет ничего лучше этого запаха.
Единственное, что отделяет тебя от лета, — это дурацкий экзамен, и в классе вас осталось только трое. Остальные уже всё сдали и разошлись по домам, и только ты сидишь в классе, а время неумолимо бежит. Вспоминается экзамен по истории Соединенных Штатов — в голове все смешалось, Тонкинский залив путается с Мексиканским. Как можно сосредоточиться на таких вещах, если каждый атом твоего тела рвется на улицу, где сияет солнце? Ты умираешь от желания пойти поиграть, будто не выходил на улицу несколько лет. Ты стараешься как можно быстрее расправиться с экзаменационным заданием — тебе уже не до хорошей оценки, лишь бы все поскорее закончилось. Тут недолго и задохнуться без свежего воздуха, и ты жадно набираешь воздух в легкие, чувствуя, что твоя грудная клетка вот-вот лопнет. Необходимо покончить с этим… с экзаменом… сейчас же.
