Елисей Синицын - Резидент свидетельствует
После того, как немцы захватили Варшаву и без сопротивления начали наступление на восток, мы 15 сентября 1939 года с секретарем консульства выехали к границе. По дороге продолжали визуальную разведку и опрос населения. К вечеру того же дня пересекли польско-советскую границу в направлении Шепетовки. Не успели перевести дух и оглядеться, как к нам подъехала легковая машина, из которой вышли два командира Красной Армии и попросили предъявить документы. Узнав, что перед ними советский консул, секретарь и шофер консульства во Львове, нас вежливо попросили следовать за ними, поскольку без их помощи мы не проедем. И действительно, левая сторона дороги, ведущей к границе, все съезды с нее в поле и лес были заняты нашими войсками и техникой. Огромное количество автомашин с пехотой и артиллерией вызвало у меня чувство гордости. Я был рад, что наша родина бдительно следит за фашистской Германией и готова дать отпор.
Мы еще не знали, что Сталин и Гитлер заключили пакт о ненападении, а Риббентроп и Молотов подписали известный протокол к нему о разделе Польши и сфер влияния.
Приехали мы в крупный поселок рядом с железнодорожной станцией. Командиры указали нам гостиницу, где мы можем разместиться до отъезда в Киев.
Вскоре они сообщили нам, что командующий группы войск приглашает на ужин. Это было очень кстати. Мы здорово проголодались.
Оказалось, что привезли меня не на ужин, а прямо в большой зал какого-то клуба, где уже находилось много офицеров, а на сцене за столом сидел командующий со своим штабом. На петлицах его гимнастерки виднелось по четыре ромба. Когда я вошел, он встал и, назвав себя, попросил меня рассказать собравшимся все, что мне известно о нынешнем политическом положении в Польше и особенно в ее восточных районах. Он задал вопросы также о пропускных возможностях железных и шоссейных дорог, об укрепленных районах в восточных областях, о настроении украинцев по отношению к СССР и поляков к фашистской Германии.
Я постарался кратко и точно суммировать свои наблюдения в своем ответе на вопросы, подчеркнул, что правительство польских панов распалось. Министры разбегаются, полковник Бек бежал в Румынию, президент Польши Мостицкий «приглашен» в Швейцарию, гражданином которой, как оказалось, он давно уже является. Не упустил даже встречу с вдовой Ивана Франко. Подробно коснулся железных и шоссейных дорог, мостов, их постоянных бомбежек. Разбита железнодорожная станция во Львове. Шоссейные дороги по всему воеводству узкие, запущенные, полуразвалившиеся, мосты ветхие. Значительных воинских гарнизонов в городах восточных районов мной не замечено. Небольшие группы гражданских лиц из местной обороны с дробовыми ружьями и старыми винтовками попадались у дорожных мостов и общественных зданий. Укрепленных районов не видел. С самого начала войны с немцами не отмечалось движения военных эшелонов на восток, к советской границе.
На заключительный вопрос, как относятся к Советскому Союзу верующие и духовенство, я ответил, что влияние ксендзов на население очень сильное и в подавляющем большинстве своем они фанатичные антисоветчики.
Тут я вспомнил такой случай. В один из дней усиленной бомбежки Львова мы, стоя у входной двери консульства, увидели бегущего по улице к нашему дому ксендза, которому быстро открыли дверь. Он вбежал в дом. Прислушавшись к нашему разговору, ксендз спросил:
— Где я?
Ему ответили:
— В советском консульстве.
Не говоря ни слова, ксендз, задрав свою рясу, выбежал из консульства и как шальной помчался вдоль улицы. Убегая от «дьявола большевизма», он попал прямо к Богу — его убило осколками бомбы.
Рано утром следующего дня мы на консульской автомашине выехали в Киев, а вечером следующего дня отбыли поездом из столицы Украины в Москву.
Так закончилась моя первая командировка за границу, длившаяся два с половиной месяца. Она стала началом долгого, сорокапятилетнего пути моей разведывательной деятельности.
В Москве и Хельсинки осенью 1939 года. Сталин на Политбюро
По прибытии в Москву я по поручению начальника Иностранного отдела (так называлась тогда внешнеполитическая разведка НКВД[2]) Павла Михайловича Фитина, моего однокашника по Центральной школе, срочно составил записку о внутриполитическом и военном положении Польши для доклада наркому. Вскоре записка на восьми страницах была готова и передана Берии для Политбюро.
Утром 17 сентября Павел Михайлович пригласил к себе всех работников отделения по Польше и заявил примерно следующее:
— Товарищи, сегодня рано утром Советский Союз ввел свои войска в Западную Белоруссию и Западную Украину. Наша партия не могла не считаться с изменившейся обстановкой в связи с поражением Польши. В соответствии с задачами создания фронта против гитлеровской агрессии, исправления исторической несправедливости в отношении западной части Украины и западной части Белоруссии и были предприняты эти действия. Советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью.
Он потребовал от работников отделения повышенной дисциплины, исполнительности и бдительности. В отношении меня сказал, что я назначен в группу, созданную при наркоме по разбору и изучению разведывательных и контрразведывательных документов Генерального штаба Польши.
В то время ни Фитин, ни я не знали, что наши войска посылаются в Польшу для захвата части ее восточных воеводств по договоренности Сталина с Гитлером.
Первые дни работы нашей группы позволили раскрыть польских агентов львовской «пляцувки» (развед-отделения), действовавших в Ташкенте, Новосибирске и Киеве. Это было удивительно. Ведь по инструкции эта «пляцувка» должна была заниматься разведкой только в приграничных районах Советского Союза. Они же сумели проникнуть в Сибирь и Среднюю Азию. По приметам агентов, их кличкам и местам работы они вскоре были обнаружены и обезврежены.
Недели две спустя, когда работа группы подходила к концу, меня пригласил к себе Фитин и сказал, что по решению руководства наркомата мне необходимо выехать в долгосрочную командировку в Финляндию не позднее начала ноября в качестве резидента разведки под дипломатическим прикрытием. Моя попытка отказаться от поездки в Финляндию по причине незнания финского языка вызвала у него резкую реакцию:
— Разведчика посылают туда, где, по мнению руководства, он больше всего нужен в настоящий момент, — и добавил, что посланник Советского Союза отозван из Финляндии. — По приезде в страну сразу же станешь поверенным в делах СССР в Финляндии.
В скандинавском отделе наркомата иностранных дел меня встретили с любопытством и предубежденностью. Я вежливо объяснил, что по заданию наркома должен ознакомиться с протоколами переговоров советской и финской делегаций 1938–1939 гг. Эти протоколы имеются в отделе, и я прошу их мне выдать.
Протоколы и особенно приложения к ним в виде справки-обзора взаимоотношений Советского Союза с Финляндией со дня предоставления ей независимости были настолько важными для меня, что основные положения и выводы я выписал.
Из этих документов, в частности, было видно, что фашистская Германия, расправившись с европейскими странами, может начать войну и против СССР, втянув в нее Финляндию. В апреле 1938 года в наших предложениях Финляндии указывалось, что в случае войны между СССР и Германией немцы попытаются напасть на Ленинград с финской территории через Карельский перешеек. Имея это в виду, следует заранее договориться, на какой основе советские войска смогут действовать на территории Финляндии. Финская сторона, не вдаваясь в обсуждение существа советских предложений, отклонила их, заявив, что не допустит создания германских военных баз на своей территории.
В августе того же, 1938 года, мы предложили финнам сделать одностороннее письменное обязательство о том, что в случае немецкой агрессии против Финляндии она воспротивится ей и запросит помощь у Советского Союза. СССР в этом случае окажет финнам помощь оружием и обеспечит береговое прикрытие своими военно-морскими силами. И на это предложение финское правительство дало отрицательный ответ.
Весной 1939 года мы вновь обратились к финляндскому правительству с предложением сдать СССР в аренду на 30 лет остров Гогланд с четырьмя окружающими его островками для создания там укрепленного района, прикрывающего Ленинград. Финское правительство отклонило и это предложение.
Между тем обстановка в Европе продолжала накаляться. 1 сентября немцы напали на Польшу, началась вторая мировая война. Советско-финляндские отношения осложнились. И все же советское правительство, учитывая складывающуюся опасную ситуацию в районе Балтики и Финского залива, пригласило в Москву финляндскую правительственную делегацию, чтобы обсудить «конкретные политические вопросы». В Москву прибыли Ю. П аасикиви[3] и В. Т аннер.[4] Переговоры начались 11 октября 1939 года. В первые дни в них участвовали И. С талин и В. М олотов. На предложение советской стороны заключить с Финляндией оборонительный союз, Паасикиви заявил, что у них нет таких полномочий. Тогда Советский Союз предложил решить чисто военные вопросы, такие как перенос границы на Карельском перешейке на запад с таким расчетом, чтобы к Советскому Союзу отошло северное побережье Кронштадского залива. Кроме этого, финской стороне было предложено уступить нам небольшую часть полуострова Ханко или любой остров на крайнем юго-западе Финского залива, чтобы можно было создать военно-морскую базу, которая закрывала бы вход в Финский залив. В обмен на уступку территории на Карельском перешейке Советский Союз предложил финнам вдвое большую территорию советской Карелии. Ни с одним из высказанных советской стороной предложений финляндское правительство не согласилось, было видно, что оно, как и раньше, враждебно относится к политическому и военному сотрудничеству.
