Михаил Докучаев - Я охранял Брежнева и Горбачева. Откровения генерала КГБ
Далее Хрущев пишет: «Как только Сталин умер, Берия засиял. Он словно переродился и помолодел. Тело Сталина еще в гроб не уложили, а он уже, громко говоря, стал отмечать свою победу. Берия был уверен, что момент, который он так долго ждал, наконец наступил. Никакая сила в мире не могла теперь его сдержать, ничто не могло ему помешать достичь своей цели»[14].
Хрущев затем как бы заключает: «Я уже предчувствовал, что Берия теперь возьмется за всех нас, и это может стать началом конца. Я уже давно знал, что никакой он не коммунист… Он был палачом и убийцей»[15].
Этим заявлениям Хрущева можно было бы поверить исходя из намерений, устремлений, планов и конкретных действий Берии. Об этом достаточно ясно было сказано выше, но, к сожалению, это не нашло подтверждения в ходе следствия по его делу и в вынесенном ему обвинительном заключении. В данном случае остается непонятным, почему не привлекли внимание следствия такие факты, как непосредственная ответственность Берии за личную безопасность Сталина. Он был куратором этой службы и мимо него не должно было пройти ничего подозрительного. Он был законодателем этой службы и оказывал на нее долгие годы самое действенное влияние. Но почему-то сразу после смерти Сталина он грубо, бесцеремонно и жестоко расправился с его охраной, которая на протяжении многих лет верно, не щадя своей жизни, обеспечивала безопасность великого вождя. Некоторые из сотрудников охраны были тогда арестованы, двое покончили жизнь самоубийством, остальные были высланы из Москвы в разные отдаленные города Советского Союза и вернулись оттуда к своим семьям лишь спустя несколько лет. То же самое произошло и с обслугой Сталина, врачами, которые когда-либо имели отношение к нему.
По-видимому, не это было главным в расследовании дела Берии. Да и трудно поверить, чтобы человек, в первую очередь ответственный перед партией и государством за жизнь Сталина, за деятельность своих подчиненных, охранявших Сталина, мог сам решиться на его убийство. Он боялся Сталина, но и был обязан ему своим высоким положением. Без Сталина Берия был бы ничто. Это он хорошо осознавал еще и потому, что видел презрительное отношение к себе других высокопоставленных советских руководителей, а возможно, и располагал достоверными данными об их сговоре против Сталина.
* * *Последнее как раз и наводит на мысль о том, что Берия знал об истинных исполнителях акции против Сталина, в связи с чем его первым в ускоренном порядке и убрали с дороги. За ним последовал Маленков.
Непродолжительной была жизнь и Василия Сталина. 28 апреля 1953 года, после очередной попойки с иностранцами, он был арестован и осужден за разбазаривание государственных средств, превышение своих служебных прав при жизни отца. Мало того, как утверждает в своих мемуарах его сестра С. Аллилуева, «обнаружились и интриги на весьма высоком уровне[16]. В результате он был осужден на 8 лет тюремного заключения.
Даже в тюремных условиях, продолжает Светлана, Василий не мог успокоиться и считал; что их отца убили. В тюрьме он заболел, и его поместили в госпиталь, где его стали посещать друзья-спортсмены, неизвестные грузины, и он окончательно спился. Тогда его отправили во Владимирскую тюрьму, где он пробыл до 1960 года. Освободили Василия досрочно, и якобы в этом сыграл определенную роль Н. С. Хрущев.
Несколько оправившись, Василий вновь запил с грузинами, пропадал в ресторане «Арагви» и опять «ощущал себя наследным принцем»[17].
Его снова посадили, но уже в Лефортовскую тюрьму, чтобы он отсидел до конца данный ему срок заключения. Когда его освободили, то определили, что он может жить всюду, кроме Москвы и Грузии. Василий поселился в Казани, где в марте 1962 года умер в возрасте 41 года.
Недолго прожила в Москве и дочь Сталина Светлана. Она нашла повод выехать в Индию, а оттуда в США, бросив в Союзе сына и дочь. Ее поступок был расценен как предательство по отношению к отцу и детям. Однако Светлана нигде не говорила о причинах совершенного ею. Можно предположить, что на это у нее были весьма веские основания. В США она вышла замуж, но вскоре разошлась. Там у нее родилась дочь. Она вернулась затем в Союз, жила с дочерью в Тбилиси, но вновь была вынуждена уехать в США.
* * *Однако остается открытым вопрос, кто же все-таки решился на такой рискованный шаг, как покушение на человека, стоявшего первым в тройке гигантов мирового значения? Этот вопрос задавали многие после смерти Сталина, но не находили ответа. Тень подозрений падала и на Хрущева, и этому способствовали существенные факты.
Главным из них был тот, что Хрущев, если внешне и вел себя лояльно по отношению к Сталину, стремился быть ближе к нему, в действительности не мог простить ему гибели своего сына Леонида, расстрелянного по приговору военного трибунала. Это могло быть кровной местью, хотя и безрассудной.
После Сталинградской битвы, примерно в начале марта 1943 года, Сталину позвонил с фронта Хрущев. В то время он был членом Военного совета Юго-Западного фронта, которым командовал Н. Ф. Ватутин. В эту горячую пору Хрущев настоятельно просил Сталина принять его в любое время. Сразу же после звонка Хрущев вылетел в Москву. Ему недолго пришлось ждать приема, который состоялся в кабинете Сталина в Кремле.
Иосиф Виссарионович предполагал, что Хрущев обязательно обратится к нему по личному вопросу. Дело в том, что незадолго до этого ему доложили, что сын Хрущева Леонид, военный летчик в звании старшего лейтенанта, в состоянии сильного опьянения застрелил майора Советской Армии. Подробности инцидента Сталина не интересовали. Он твердо был уверен, что виноват в свершившемся сын Хрущева. Это не первый случай, когда в порыве алкогольного угара он выхватывал пистолет и налетал на кого-то.
В начале 1941 года с ним уже произошло подобное, он должен был предстать перед судом, но благодаря отцу избежал не только наказания, но и суда. Хрущев со слезами на глазах просил тогда Сталина простить сына и сделать так, чтобы он не был сурово наказан. Обстоятельства дела позволяли пойти на такой шаг, учитывались при этом отношения с Хрущевым в течение долгих лет, совместная борьба с оппозиционерами, вся дальнейшая его деятельность в Москве и на Украине.
Однако на сей раз, как считал Сталин, разговор предстоял тяжелый. Он знал, что Хрущев будет просить, добиваться и умолять о снисхождении к сыну. Сталин понимал Хрущева как отца, но партийная и гражданская совесть не давали ему права пользоваться своим положением в угоду убийцам. Он знал, что решение суда будет категоричным — высшая мера наказания, т. е. расстрел. Никаким сынам, считал Сталин, не позволено пользоваться положением родителей и причинять ущерб другим советским людям. У убитого майора также есть родители, родственники, дети, которым он дорог не меньше, чем сын Хрущеву.
Несомненно, что в это время Иосиф Виссарионович подумал и о своих детях. Светлане было уже 18 лет, за ней надо смотреть в оба. Матери нет, а ему не до детей в это бурное и суровое военное время, когда на его плечах лежит вся страна, партия, народ, армия и война. Василий уже командовал истребительной дивизией, но поведение его не радовало. Вокруг него собрались подхалимы и пьяницы, которые до хорошего не доведут. Зная слабости характера сына, некоторое высокомерие и появившуюся склонность к спиртному, Иосиф Виссарионович решил поинтересоваться состоянием его дел и принять меры к исправлению положения.
Очень тяжело было думать о Якове. Сталин знал, что он в плену, попал к немцам еще в 1941 году, и полагал, что с ним могут обходиться бесчеловечно. Несомненно, это послужило причиной того, что в последнее время он все больше проникался любовью к Якову. Он мало делал для него до войны, не имея возможности окружить отцовским теплом, и теперь, по-видимому, очень сожалел об этом.
Несколько дней назад Сталину доложили, что по линии Красного Креста добиваются обмена Якова на фельдмаршала Паулюса. Он категорически отверг такую сделку, заявив: «Я фельдмаршалов на рядовых не меняю». Заявить-то заявил, а у самого в душе появилась такая тревога и боль, которая с каждым днем все разрасталась.
Сталин считал, что не имеет права поступаться своей совестью. Обменять сына — значит дать повод другим спекулировать его чувствами. Могут сказать, если не прямо, то за спиной, а почему сын Сталина лучше других, почему не осуществляется обмен многих попавших в плен известных генералов, командиров и советских граждан.
Пойти на такой шаг, вероятно, полагал Сталин, значит, получить подачку от Гитлера. А какой спекулятивной ценой она может еще обернуться против него, Сталина, против Советского Союза, оставалось при этом неизвестным. Одно было для него несомненным: отныне Якову будет еще тяжелее, и останется ли он после этого в живых, трудно предположить.
