Николай Лузан - Между молотом и наковальней
Наместник Великого Аллаха на земле султан Абдул-Азиз не мог смириться с потерей Абхазии — одной из самых драгоценных «жемчужин» в своей «короне». С помощью цепляющихся за ускользающую власть продажных удельных князьков и жаждущих вернуться на родину махаджиров турецкие лазутчики и английские шпионы, которым не важно где, но только бы насолить России, подбивали абхазов и убыхов на новую смуту. Не проходило и нескольких лет, как очередной мирный договор между вождями Абжуйской, Бзыбской Абхазии и Наместником на Кавказе, скрепленный бессмысленно пролитой кровью русских солдат и горцев, превращался в пустую бумагу.
Отряды не подвластных никому абреков и мирных крестьян, «смущенные» лазутчиками, принимались за старое — совершали дерзкие набеги на дальние гарнизоны, казачьи разъезды, угоняли в горы скот, а захваченных в плен перепродавали на невольничьи рынки в Стамбул, Трабзон и Самсун. В ответ военная махина Российской империи приходила в движение и наваливалась на непокорных всей своей мощью. И они, зажатые между «молотом» и «наковальней» двух империй, вынуждены были выживать кто как мог.
Об этом напомнил землякам Сейдык и, горестно вздохнув, закончил:
— Россия и Турция — это бездна, в которой мы растворимся! Но что делать и как жить дальше, я не знаю. Может, наши мудрые старейшины найдут путь к спасению, а я молю Всевышнего защитить Абхазию.
Низко поклонившись притихшим односельчанам, он тяжело опустился на лавку. Чич Чамба посмотрел на Абзагу Цымбу, и тот предложил:
— Уважаемые, давайте послушаем Исмаила Дзагана. Он недавно вернулся из Турции, и ему есть что сказать.
Над поляной прошелестел легкий шепоток, и все взгляды сошлись на высоком, одетом в синюю черкеску воине лет тридцати — тридцати пяти. Раздвинув плечом толпу, Исмаил вышел в круг и, положив руку на рукоять кинжала, заговорил с надрывом:
— Пять лет назад в мой дом, как сегодня в ваш, пришла беда! Собака Лорис-Меликов и его шакалы окружили нас! Их было в десять раз больше. Под дулами пушек он предъявил ультиматум — сложить оружие и покориться. Взамен обещал сохранить жизнь и не тронуть село. Лживый пес! Те, кто поверил, потом кусали себе локти, но было поздно, их, как стадо баранов, погнали в Сибирь, а от домов не оставили камня на камне. Я и еще сорок воинов не стали дожидаться рассвета и, прорвав окружение, пробились к морю. Слава Великому Аллаху и султану, они услышали о нашей беде и прислали корабль. В Турции нас встретили как родных братьев и…
— Не верьте! — перебил Сейдык Куджба и с негодованием воскликнул: — У турецкого султана, как и у русского царя, вас ждет аркан на шею, только поводок будет длиннее.
— Это не так! В Турции нашим братьям дали землю! — вспыхнул оскорбленный Исмаил.
— Какую землю?! Голые скалы Болу и Сакарии, чтобы не подохнуть с голоду! — возмутился Сейдык.
— Я, как видишь, живой!
— Живой, потому что башку побрил и колени в мечети истер!
— И что?!
— А то! Дали тебе ятаган и прислали, чтобы подбить нас резать горло русским.
— Это лучше, чем подставлять под их хомут шею! — вскипел Исмаил.
— Хватит! — остановил перепалку Чич Чамба и объявил: — Теперь пусть скажет слово уважаемый Смел Авидзба.
Сейдык Куджба и Исмаил Дзаган подчинились и уступили место в круге старому воину. Следы сабельных шрамов на лбу и правой щеке, пустой левый рукав черкески говорили сами за себя. Смерть сыновей Арсола и Коса начертила темные круги под глазами и иссушила губы, но он не потерял присутствия духа, его голос был, как всегда, тверд, а речь нетороплива.
— Шестьдесят лет мы ведем войну с русским царем и турецким султаном, — тихо обронил Смел Авидзба и, прокашлявшись после внезапно перехватившей дыхание спазмы, печально произнес: — С каждым днем нас становится все меньше, а у гяуров сил все больше.
— Так что нам делать?
— Что?! — торопили нетерпеливые.
— Что?.. Вспомните, когда вы слышали голоса наших братьев дахов и абадзехов?..
В ответ прозвучал лишь горестный вздох и Смел продолжил:
— Они бились до последнего. Их аулы разорены, над могилами не рыдают вдовы, а плачет один лишь ветер. Уже не слышны голоса абхазов в самом ее сердце…
— В Дале и Цабале никого не осталось!
— Как жить дальше?
— Что делать, Смел?! — терзали его вопросами односельчане.
— Что делать?! — повторил он, его лицо искривила гримаса, и затем ответил: — Научиться терпеть. Ураган вырывает с корнем вековые дубы, но ничего не может поделать с травой. Мы должны стать травой и ждать, когда он потеряет силу, чтобы потом распрямиться.
— Травой, которую будет топтать враг! — с горечью произнес Джелкан Бутба.
— Тогда уж лучше смерть, чем такая жизнь! — горячился Шмаф Квадзба.
— Умереть?.. Жить?.. Но где и как?.. Сегодня враг, а завтра друг? Кто может сказать, что будет с нами, когда из обессилившей руки выпадет кинжал? Что?!! — скорее самому себе, чем односельчанам, задавал эти вопросы Смел.
— Здесь могилы наших предков.
— Может, остаться?
— Как-нибудь проживем, — пытались убедить себя и других односельчан те, кто решил положиться на судьбу и милость победителя.
— Русский царь обещал не трогать семьи, а мужчинам оставить оружие, если мы покинем горы и уйдем в степи Кубани, — напомнил Сейдык о последнем обращении к восставшим горцам кутаисского генерал-губернатора Святополка-Мирского.
— Нашли кому верить! Этому лживому псу! Он камня на камне не оставил от моего дома! Надо уходить в Турцию! Великий султан милостив и даст каждому по буйволу и мешку риса, — снова принялся убеждать земляков Исмаил.
— Как же, наслышаны о его милостях!
— Жен в гарем, а сыновей — янычарам. Не слушайте этого турецкого прихвостня!
— Он зарабатывает свои тридцать сребреников! — неслись в ответ презрительные выкрики.
— Что-о?! — вскипел Исмаил и выхватил кинжал.
Кровь на этот раз не пролилась. Те, кто был рядом, схватили его за руки и оттащили в сторону. И когда шум стих, мудрый Чич Чамба снова повторил свой вопрос:
— Так что же будем делать, братья?
В ответ звучали лишь посвист ветра и треск костра. Первым решился нарушить молчание Сейдык и предложил:
— Может, послушаемся русского царя и уйдем в степи Кубани?
— Чтобы там сдохнуть от голода? Вспомните, Муравьев многое обещал шапсугам, и где они сейчас? — с негодованием воскликнул Шмаф Квадзба.
— Лучше смерть у могил отцов, чем такая жизнь, — с горечью произнес Кайногу Гумба.
Спор разгорелся с новой силой. Одни предлагали остаться на месте и покориться силе, другие — пробиваться к морю и искать спасения на турецком берегу. Время шло. Сгустились сумерки. Над рекой поднялся туман и, выплеснувшись за берега, белесыми языками пополз по поляне. На чернильном небе проступили холодно мерцающие звезды, а сход все продолжался. Слово опять взял Чич Чамба.
— Братья!.. — Его голос дрогнул. — Наши деды и отцы, кровью которых полита эта земля, смогли защитить ее от врага, но сегодня… — он горестно вздохнул и продолжил: — У нас не осталось сил, чтобы победить. Мы можем остаться и с честью умереть, но будет ли это правильно? Разрушенные дома можно построить заново, заросшие бурьяном поля — распахать и засеять, но дух отцов, который живет в ваших сердцах, если они перестанут биться, уже никогда не возродить.
— Никогда!.. — выдохнули сельчане.
— Ни-ко-гда! — печальным эхом прошелестело над поляной.
Еще не остывшее пепелище и сырая земля на могилах взывали сердца воинов к мести, но трезвый рассудок говорил обратное. Испуганные, молящие глаза детей искали у них защиты, и это было то последнее, ради чего требовалось жить, чтобы потом, когда придет время, они могли принести горсть родной земли на могилы предков и разжечь огонь в потухшем очаге. Время и судьба поставили всех перед жестоким выбором. Даже самые отчаявшиеся, цепляясь за последнюю соломинку, надеялись, что мудрые старики найдут выход из положения и, как уже не раз бывало, отведут беду. В их глазах теплилась робкая надежда, и они, затаив дыхание, ловили каждое слово Чича Чамбы.
— Уйти в Турцию, где султан обещает жизнь и дает землю? — размышлял он. — Но если взамен заберут веру и имя, то что тогда останется? Что?!
— Что-о?! — как стон, прозвучало в ответ.
— Если покориться русскому царю? Но хватит ли у нас терпения дожить до того дня, когда у этого дуба, под которым сотни лет звучали голоса наших славных дедов, мы снова будем говорить о мире и сами решать свою судьбу? Настанет ли тот час, когда в наших разоренных дворах опять зазвучит счастливый смех внуков? Когда это будет? Когда?.. Если бы я знал ответ!..
«Если бы?..» — замерло на устах сотен, а затем на Чича обрушились молящие и вопрошающие голоса:
— Как же быть?
— Где искать спасения?
