Евгений Примаков - Очерки истории российской внешней разведки. Том 2
Савинков ответил, что готов выехать в Россию, но при одном условии: за ним должен приехать сам Павловский. Хотя в письме Павловского и подтверждались сообщения Шешени и ряда других «доверенных» лиц, все же опытного конспиратора терзали сомнения. Один из заместителей Савинкова вручил Шешене письмо — «С.Э. Павловскому в собственные руки», в котором, в частности, указывалось: «Без Вашего приезда отец посетить ярмарку не сможет».
Наступил тот самый, кульминационный момент, о котором говорилось в начале очерка…
Чтобы выйти из трудного положения, была разработана комбинация: Савинкову сообщили, что Павловский не вернулся вовремя в Париж потому, что у него возникли важные дела на юге России, где жили его родственники. Там он намеревался провести «экспроприацию» для пополнения казны НСЗРиС. Но затеянное Павловским ограбление поезда неподалеку от Ростова не удалось. В перестрелке с охраной он был тяжело ранен, однако сумел ускользнуть от чекистов и укрыться в Москве в квартире хирурга, верного человека, лечащего его. Савинкову привезли три письма от Павловского, в которых он звал его в Россию и выражал надежду на свое скорое выздоровление.
После долгих раздумий Савинков наконец согласился. 2 мая 1924 г. в письме сестре Вере он написал: «Я был бы очень огорчен происшедшим, если бы меня не утешали последние известия из России. Пишу поневоле кратко. Наш ЦК работает как никогда: Союз вырос, окреп и распространился чрезвычайно; московский бюджет (доброхотные пожертвования) — 600 червонцев в месяц; идет речь о редакции «Свободы» в Москве и о поддержании ее; наконец, по-видимому, в самые последние дни Союз очень разбогател. Мне прислали 100 долларов. Их я еще не получил, и когда получу, не знаю. Но самый факт показателен. Слава Богу!.. Если Союз не только не питается из-за границы, а даже может «загранице» помогать, это свидетельствует о нормальном его развитии, значит, у него действительно глубокие корни… А я — только почетный председатель ЦК. Теперь я имею право сказать, что Союз — самая сильная из всех существующих организаций…»
Приняв решение, Савинков июльским днем 1924 года навестил одного из лидеров белой эмиграции В.Л. Бурцева, с которым его связывала многолетняя дружба, чтобы поделиться мыслями о предстоящей поездке в Россию.
В своей статье «В сетях ГПУ. Исповедь Савинкова», опубликованной 15 октября 1927 г. в журнале «Иллюстрированная Россия», Бурцев так описывает эту встречу. Внимательно выслушав откровения Савинкова о «могучей революционной организации», действующей в России и имеющей сторонников в высших кругах большевистской партии, правительстве, армии и даже в ГПУ, Бурцев в категорической форме стал возражать против поездки Савинкова в Россию на верную гибель, так как он неминуемо попадет в расставленные ГПУ сети. Не внимая доводам Бурцева, побледневший и взволнованный Савинков заявил: «Моя поездка в Россию решена. Оставаться за границей я не могу. Я должен ехать… Я еду в Россию, чтобы в борьбе с большевиками умереть. Знаю, что в случае ареста меня ждет расстрел. Я покажу сидящим здесь, за границей, Чернову, Лебедеву, Зензинову и прочим, как надо умирать за Россию! Во времена царизма они проповедовали террор. А теперь не то что террор, но даже вообще отреклись от революционной борьбы с большевиками. Своим судом и своей смертью я буду протестовать против большевиков. Мой протест услышат все!»
Приняв окончательное решение ехать в Россию, Савинков пригласил из Нью-Йорка Сиднея Рейли, чтобы тот помог ему спланировать его секретную миссию.
После трехнедельного обсуждения с Рейли всех деталей предстоящей поездки и форм организации подрывной работы на территории России в начале августа 1924 года Савинков и ряд его ближайших сподвижников выехали из Парижа. После нелегального перехода советской границы они были арестованы и доставлены в Москву на Лубянку.
27 августа 1924 г. на показательном суде Савинков сделал следующее заявление, которое едва ли кому показалось тогда искренним: «Я безусловно признаю Советскую власть и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, который прошел весь путь этой кровавой тяжелой борьбы против вас, я, кто доказывал вашу несостоятельность, как никто другой, я говорю ему — если ты русский, если ты любишь свой народ, ты низко поклонишься рабоче-крестьянской власти и признаешь ее безоговорочно».
29 августа 1924 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР на открытом заседании вынесла Савинкову смертный приговор. Но, принимая во внимание признание Савинковым своей вины и «полное отречение от целей и методов контрреволюционного и антисоветского движения», суд постановил ходатайствовать перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора. В тот же день, после заявления Савинкова о «готовности служить трудовому народу под руководством установленной Октябрьской революцией власти», смертная казнь была заменена лишением свободы на десять лет.
Находясь после суда в тюрьме, Савинков направил за границу своим единомышленникам послание с призывом сложить оружие и прекратить борьбу против собственного народа. В письме близким соратникам Савинков призывал последовать его примеру и вернуться в Россию. Подобное письмо он отправил и Сиднею Рейли.
В дальнейшем, отбывая наказание в тюрьме, Савинков, несмотря на созданный для него довольно свободный режим, все чаще впадал депрессивное состояние (кстати, свойственное и его старшему брату во время сибирской каторги, да и в какой-то степени их отцу, психика которого также оказалась травмированной после тяжелых переживаний, связанных с арестом сыновей). Видимо, эта психическая неустойчивость витала в их роду… Б. Савинков ходатайствовал о полном помиловании, но его просьба была отклонена. Узнав об этом в кабинете следователя на Лубянке, он выбросился из окна пятого этажа и разбился насмерть. Это случилось в мае 1925 года.
11. Григорий Сыроежкин
Весть о награждении Григория Сыроежкина орденом Ленина за особые заслуги в борьбе с фашизмом в республиканской Испании застала его в уютном номере одной из гостиниц в центре Москвы. Поздно вечером ему позвонил старый товарищ по Иностранному отделу ВЧК и сообщил «по секрету», что подписан и объявлен «кому надо» закрытый Указ Президиума Верховного Совета СССР, в котором фамилия Григория упоминалась в числе награжденных высшей советской наградой.
Григорий на радостях быстро спустился в дежурный ночной буфет и купил у сонного официанта бутылочку отборного грузинского коньяка. «Разопьем вместе с тем, кто первым придет меня поздравить…» — решил Сыроежкин. Григорий поднялся к себе на этаж и у дверей своего номера увидел троих незнакомых людей.
— Сыроежкин Григорий Сергеевич? — раздался голос.
— Да, это я, — улыбаясь во весь рот, ответил Григорий. — Одну минуточку, я сейчас…
Он распахнул дверь перед незнакомцами.
В прихожей один из них протянул Григорию сложенный вчетверо лист бумаги и, глядя куда-то в сторону, мрачно произнес:
— Это ордер на ваш арест и обыск помещения, гражданин… Прочитайте и распишитесь!
Словно после страшного удара, Григорий машинально развернул бумагу и поднес ее к невидящим глазам.
С неимоверным трудом, по буквам, он разобрал страшное слово «а-ре-сто-вать»…
Григорий Сыроежкин родился в 1900 году в Саратовской губернии. С раннего детства он воспитывался в военной среде. Его отец, происходивший из крестьянской семьи, служил младшим каптенармусом в Тифлисском гарнизоне, и маленький Гриша с детства решил стать военным. Он любил смотреть на строевые занятия; с восторгом карабкался на оседланную лошадь, подсаживаемый кавалеристами; проводил долгие часы в местной оружейной мастерской. Когда мальчику пошел четырнадцатый год, его захватило другое увлечение — цирк. Обладавший недюжинным здоровьем, крепкий и ловкий, Григорий стал учеником знаменитых борцов — двух Иванов — Поддубного и Заикина, в то время гастролировавших в Грузии. Сыроежки ну не было и шестнадцати, когда он впервые надел борцовское трико и начал выходить на манеж помериться силой со зрителями. В цирке он постиг искусство фокусника, джигитовку и другие премудрости, весьма пригодившиеся ему в жизни. Но в одном из поединков противник сломал ему правую руку. Эта травма осталась на всю жизнь, рука стала короче, и с мыслью о цирковой карьере пришлось расстаться.
После революции 1917 года отец с семьей вернулся в родную деревню «делить землю». Но Григорий не стал землепашцем. Он не смог усидеть в родительском доме и при первой же возможности ушел добровольцем в Красную Армию.
Однажды вместе с группой красноармейцев Григория послали в соседний район за фуражом. Документы не были правильно оформлены, и посланцев схватили как мародеров, обезоружили и привели в рабоче-крестьянский трибунал. Их ожидало суровое наказание. Однако, к чести блюстителей революционной законности, они во всем разобрались и отпустили пленников с миром. Григорию же повезло вдвойне: в трибунале требовался грамотный писарь, и его пригласили на это место. Здесь Сыроежкин получил основы юридических знаний.
