Александр Звягинцев - Нюрнбергский набат. Репортаж из прошлого, обращение к будущему
Кальтенбруннер: Да.
Эймен: Не думаете ли вы, что было бы нелепо и неразумно предполагать, что факсимиле может воспроизводить подпись и одновременно слово „твой“ над подписью?
Кальтенбруннер: Это было бы нелепо, я это признаю, но я не говорил, что это непременно факсимиле. Я сказал, что это не моя подпись, что это или факсимиле или подпись кого-то другого…
Эймен: Хорошо, подсудимый, но теперь вы, по крайней мере, согласитесь, что эта подпись не была воспроизведена при помощи факсимиле?
Кальтенбруннер: Трудно представить себе факсимиле со словом — „твой“, это невозможно. Так что чиновник сам подделал эту подпись; все знали, что мы с Блашке на „ты“, поэтому он поставил там „твой“, раз уже он ставил мою подпись.
Эймен: Подсудимый! Разве не будет в равной степени абсурдом полагать, что какое-то лицо или ваш служащий, как вы его назвали, подписывая подобное письмо от вашего имени, попытается подделать вашу подпись?
Кальтенбруннер: Нет, господин обвинитель, но невозможно было на письме к обербургомистру Вены и человеку, с которым я был на „ты“, напечатать мою подпись на машинке; вдобавок письмо это было личного характера. Это было невозможно. Но если меня не было в Берлине, у него были только две возможности: либо напечатать на машинке, либо написать от руки, так, как будто это писал сам Кальтенбруннер.
Эймен: В действительности же, подсудимый, сейчас вы просто лжете относительно вашей подписи на этом письме так же, как вы лгали относительно всех вопросов, по которым вы давали показания. Разве это неправильно?
Кальтенбруннер: Господин обвинитель! Это обращение для меня сейчас не ново, но я должен заявить, что я в данном случае не буду говорить неправду, так как я хочу, чтобы в более важных вещах Трибунал мне доверял.
Эймен: Но я предполагаю, подсудимый, что если ваши показания совершенно противоречат показаниям других 20 или 30 свидетелей и огромному количеству документов, то маловероятен тот факт, чтобы вы говорили правду, а показания всех других свидетелей и все другие документы говорили бы неправду. Вы согласны с таким предположением?
Кальтенбруннер: Нет, с этим я не могу согласиться… Я предоставляю себя в распоряжение обвинения.
Эймен: Хорошо, подсудимый. Теперь перейдем к вопросу о Варшавском гетто. Вспоминаете ли вы доказательства, представленные Трибуналу, согласно которым 400 тысяч евреев были вначале согнаны в гетто, а затем войска СС замучили 56 тысяч, из которых более 14 тысяч были убиты. Припоминаете ли вы эти доказательства?
Кальтенбруннер: Я не помню в деталях этих доказательств, а то, что мне известно об этом, я уже сегодня рассказал.
Эймен: Было ли вам известно о том, что почти все из этих 400 тысяч евреев были истреблены в лагере смерти в Треблинке? Вы знали об этом?
Кальтенбруннер: Нет.
Эймен: Какое отношение вы имели к уничтожению евреев в Варшавском гетто?
Никакого, разумеется, как вы обычно отвечаете?
Кальтенбруннер: Я уже заявлял, что я не имел к этому никакого отношения.
Эймен: Я прошу, чтобы подсудимому предъявили документ ПС-3840, который я представляю за номером США-803.
(Документ предъявляется Кальтенбруннеру.)
Вы были знакомы с Карлом Калеске?
Кальтенбруннер: Нет, этого имени я не знаю.
Эймен: Сможете ли вы восстановить его фамилию в памяти, если я вам напомню, что он был адъютантом генерала Штропа?
Кальтенбруннер: Я не знаю адъютанта генерала Штропа. Я не знаю имени, которое вы мне сейчас назвали — Калеске.
Эймен: Перейдем к письменному показанию, данному им под присягой. Оно имеется у вас?
Кальтенбруннер: Да.
Эймен: „Моя фамилия и имя Карл Калеске. Я был адъютантом доктора фон Заммерн-Франкенегга с ноября 1942 по апрель 1943 года в то время, когда он был начальником СС и полицайфюрером в Варшаве. Затем я стал адъютантом Штропа, начальника СС и полиции до августа 1943 года. План действий в Варшавском гетто был составлен в то время, когда Заммерн-Франкенегг был начальником СС и полицайфюрером. Генерал Штроп принял на себя командование в тот день, когда начались эти действия. Функции полиции безопасности во время действий против Варшавского гетто заключались в том, чтобы сопровождать войска СС. Некоторые эсэсовские части получили задание очистить определенные улицы. С каждой эсэсовской группой были 4–6 полицейских из полиции безопасности, потому что они хорошо знали гетто. Эти полицейские подчинялись доктору Ханну — начальнику полиции безопасности города Варшавы. Ханн получил свое приказание не от начальника СС и полицайфюрера Варшавы, а непосредственно от Кальтенбруннера из Берлина. Подобным образом поступали приказания не только в отношении действий против гетто, но и в отношении всех других вопросов. Часто доктор Ханн приходил к нам в управление и сообщал СС и полицайфюреру о том, что он получил такой-то и такой-то приказ от Кальтенбруннера, о содержании которого он хотел бы информировать начальника СС и полицайфюрера. Но он поступал так только в отношении некоторых приказов, а не всех, которые он получал.
Я помню один случай, когда 300 иностранцев-евреев были собраны полицией безопасности в польском отеле. Когда подходили к концу действия, направленные против гетто, Кальтенбруннер приказал полиции безопасности вывести этих людей. Во время моего пребывания в Варшаве полиция безопасности занималась вопросами, касающимися подпольного движения. Полиция безопасности в этих вопросах действовала независимо от СС и полицайфюрера и получала приказы Кальтенбруннера из Берлина. Когда руководитель подпольного движения в Варшаве был захвачен в июне или июле 1943 года, его самолетом отправили непосредственно к Кальтенбруннеру в Берлин“.
Подсудимый, считаете ли вы эти показания соответствующими действительности или нет?
Кальтенбруннер: Эти показания совершенно не соответствуют действительности. Я должен сказать обвинению…
Эймен: Точно так же, как и все другие показания, данные другими лицами и сегодня оглашавшиеся для вас? Это правильно?
Кальтенбруннер: Это заявление не соответствует действительности, и оно может быть опровергнуто.
Эймен: Вы то же самое говорили в отношении всех других показаний, которые я вам оглашал сегодня? Разве это не так?
Кальтенбруннер: Господин обвинитель, я должен…
Эймен: Я спрашиваю вас: так это или не так?
Кальтенбруннер: …Я не могу соглашаться со всем тем, что мне ошибочно инкриминирует обвинение, хотя ответственность за это и ложится на Гиммлера.
Эймен: Хорошо, продолжайте. Вы можете говорить все, что желаете.
Кальтенбруннер: Я прошу сегодня вспомнить то, что я уже говорил относительно подчинения высших начальников СС и полиции и об их полномочиях в оккупированных областях. Все они непосредственно подчинялись Гиммлеру. Высшим начальникам СС и полиции подчинялись чиновники СС и полиции в маленьких областях; последним подчинялись такие ответвления, как полиция порядка и безопасности.
Весь полицейский аппарат в оккупированных областях не подчинялся центральному имперскому управлению безопасности. Здесь есть люди, которые должны подтвердить мои показания. Здесь был допрошен Бах-Зелевский, который все время находился в оккупированных областях и знает это. Здесь есть подсудимый Франк, который работал с одним таким высшим начальником СС и полиции, который позднее стал его статс-секретарем.
Эймен: Хорошо, ваш защитник может вызвать всех этих людей. Я вас спрашиваю только о том, соответствует ли данный документ действительности или нет. А затем я попрошу вас дать краткие объяснения, которые вы считаете необходимыми.
Кальтенбруннер: Этот документ неверен.
Эймен: А сейчас перейдем к генералу Штропу. Знал ли он что-либо об этом распоряжении ликвидировать Варшавское гетто?
Кальтенбруннер: Да, раз он был руководителем СС и полиции безопасности в Варшаве и вы мне представили его дневник и доклад. Штроп подчинялся тамошнему высшему начальнику СС и полиции и провел эту акцию по приказу Гиммлера, полученному через высшего начальника СС и полиции.
Эймен: Штроп был очень хорошим вашим другом, не так ли?
Кальтенбруннер: Я видел Штропа, может быть, два или три раза в своей жизни у рейхсфюрера Гиммлера.
Эймен: Если бы здесь был Штроп, он, по-видимому, мог бы сказать правду относительно всего, что касается Варшавского гетто. Не так ли?
