Николай Лузан - Контрразведка. Тайная война
Из протокола допроса обер-лейтенанта Сухича Пауля:
«В первой половине августа около города Киева полковник Бойе разъезжал по полю на своей машине и стрелял по военнопленным из винтовки, т. е. охотился на них. Убил лично сам десять человек. Данный факт также видел я».
Из дневника полковника Бойе:
«Наступление на Дубно.
Невыносимо жжет солнце. Золотистый урожай на полях. Как хорошо в пшеничном поле! В бесконечных рядах через пески Волыни продвигаются серые колонны. Песок, как мука, попадает в сапоги и делает невыносимым каждый шаг. Пот ручьями течет по лицу и телу.
Пересохло во рту. Воды! Воды! Но ничто не может задержать нас! Ни жара, ни песок, ни пыль и ни пот. Мы все дальше и дальше продвигаемся на восток».
Из протокола допроса майора Поля Эбергарда:
«В городе Дубно 134-й полк захватил в плен много русских танков и четыре танковых экипажа. По приказу полковника Бойе они был расстреляны. Солдаты в городе занимались грабежом мирного населения. По его приказанию все памятники, статуи, бюсты советских руководителей уничтожались личным составом».
Из дневника полковника Бойе:
«Шоссейная дорога на север.
Коммунизм за все годы существования ничего не делал, кроме уничтожения Европы, и в первую очередь Германии. Большевики только и делали, что повсюду укреплялись. Везде мы видим огромные укрепления, казармы и казармы. Длинные колонны военнопленных встречают нас. Азиатские лица смотрят на нас. История потеряла свой ум! Чтобы эти орды победили нас?!»
Из протокола допроса обер-лейтенанта Сухича Пауля:
«Около села Круполи, у озера, в камышах, по приказанию полковника Бойе было расстреляно пять комиссаров. Это лично видел я, находясь с одним сержантом из нашей роты на охоте в этих камышах. Там же, название населенного пункта я не помню, лично полковник Бойе расстрелял офицера, который прятался в стоге сена. Для демонстрации этот труп лежал непогребенным. Среди солдат ходили разговоры, что труп принадлежал работнику ГПУ. Раньше в укрепленном пункте Янов за рекой Буг, за укреплением из бетона была построена группа из командиров и красноармейцев, приблизительно 20 человек. Полковник Бойе приказал их расстрелять».
Теперь в распоряжении Савельева и Пузырева, помимо дневника и фотографий, которые давали основания подозревать Бойе в совершении тяжких преступлений, имелись свидетельские показания бывших сослуживцев: майора Поля, капитана Краузе, обер-лейтенанта Сухича и лейтенанта Гростмана.
Но Бойе продолжал полностью отрицать предъявленные обвинения и отказывался признать свою вину. Но бесконечно так продолжаться не могло, кольцо доказательств все плотнее смыкалось вокруг него. Прошлый полицейский опыт подсказывал ему, что надо сдавать других, чтобы выторговать себе жизнь. Золото полковничьих погон и офицерская честь превратились в ничто, когда дело коснулось собственной шкуры. Спасая ее, Бойе инициативно предложил свои услуги в «освещении» обстановки среди пленных генералов и офицеров. Пузырев с Савельевым приняли его игру — Бойе стал секретным осведомителем под псевдонимом Цезарь.
От Цезаря в нем ничего не имелось, и максимум, на что он тянул, так это на роль мелкого доносчика. Бойе принялся рьяно строчить доносы. Первой его мишенью стал ни много ни мало генерал-фельдмаршал Паулюс.
Бойе писал:
«Я познакомился с генерал-фельдмаршалом Паулюсом еще до войны на маневрах. Тогда он был генералом и начальником штаба танкового корпуса. Здесь в лагере его все уважают и почитают. На политические темы он вообще не разговаривает, так как считает, что его подслушивают… Он противник «Союза немецких офицеров»… Никогда и ничего не предпримет против Германии…»
Реакция контрразведчиков на это сообщение Бойе была более чем прохладной. Они не купились на протухшую информацию и, продолжая с ним игру, скрупулезно собирали доказательства, уличающие его в совершенных военных преступлениях. И тогда Цезарь стал сдавать всех подряд. Следующим после Паулюса стал генерал-полковник Штреккер, с которым воевал еще в Первую мировую войну. Старый армейский служака после возвращения Бойе из британского плена не забыл его и как мог помогал. И здесь в лагере он остался верен армейскому товариществу. На допросе у контрразведчиков Штреккер настаивал на том, что «обвинение Бойе в неправильном обращении с русским населением может быть только ошибкой». И с армейской решительностью заявлял: «Я за это полностью отвечаю!»
Бойе не замедлил отплатить генералу черной неблагодарностью. В очередном своем доносе он сообщал:
«…Генерал Штреккер раньше многих других офицеров стал придерживаться национал-социалистических взглядов. Он против «Союза немецких офицеров» и никогда и ничего не предпримет против Германии. К деятельности в плену его привлечь нельзя».
Не забыл Бойе и своего непосредственного командира — генерал-лейтенанта Дебуа. О нем он писал:
«…Генерал Дебуа убежденный национал-социалист и противник «Союза немецких офицеров». Но он не верит в военную победу Германии, и его можно привлечь к сотрудничеству».
Кроме них Бойе настрочил доносы еще на десяток генералов и офицеров германской армии. Но это не могло отвлечь внимание Пузырева и Савельева от главного — поиска неопровержимых фактов, свидетельствовавших о совершенных им преступлениях. И тогда Бойе, продолжая выторговывать себе жизнь, прибегнул к очередной уловке. Он пытался убедить контрразведчиков в том, что может быть полезен в самой Германии, и предлагал услуги для установления контактов со своими высокопоставленными связями в Берлине. В своих прожектах Бойе рассчитывал якобы в интересах советских спецслужб привлечь их к сотрудничеству с «Союзом немецких офицеров» для «борьбы с Гитлером, чтобы подготовить необходимый демократический строй в Германии».
Этот очередной его ход не усыпил бдительности Савельева и Пузырева. 18 октября 1943 года на имя заместителя начальника УНКВД СССР по делам военнопленных комиссара госбезопасности 3-го ранга Мельникова был направлен рапорт, в котором указывалось:
«За период пребывания в лагере Бойе выполнил ряд заданий и представил небольшие материалы описательного характера. Высказал заинтересованность в своем производстве в генерал-майоры, чтобы потом активно работать в генеральском лагере. Вместе с тем на него добыты оперативные и документальные данные, указывающие на участие в злодеяниях против командиров, комиссаров и солдат Красной армии».
Реакция Мельникова на доклад была острой и незамедлительной. Он потребовал от Пузырева и Савельева взять Бойе в активную разработку. И они продолжили кропотливую работу по сбору доказательств его преступной деятельности. В 1944 году перед ними открылись более широкие возможности подкрепить вещественными доказательствами письменные показания Сухича, Поля, Краузе и Гростмана.
К тому времени под ударами советской армии гитлеровские войска все дальше откатывались на запад. На освобожденных территориях постепенно возвращались к жизни живые и восставала из пепла безымянных могил память о трагических жертвах «нового» фашистского порядка. Оперативно-следственные группы органов государственной безопасности приступили к документированию совершенных гитлеровцами преступлений.
В ходе расследования, проводившегося по местам пребывания 134-го пехотного полка, перед оперативниками и следователями все отчетливее проступал кровавый след, оставленный Бойе и его подчиненными на советской земле. Заговорили немые и живые свидетели их злодеяний.
Нельзя без содрогания читать скупые строки из акта № 24 от 5 мая 1945 года Государственной комиссии по расследованию преступлений немецко-фашистских войск, совершенных в Ровенской, Житомирской и Киевской областях. Вместе с членами комиссии военные контрразведчики еще раз прошли по жуткому следу преступника Бойе.
Акт государственной комиссии бесстрастно свидетельствовал о его зверствах:
«Южнее села Быдумка Ровенского района в 500 метрах в лощине песчаного карьера обнаружено два кострища, возле которых находятся три больших пятимиллиметровых листа железа и девять рельсов. Указанное железо и рельсы обгорели во время сжигания людей. Помимо костров на расстоянии тридцати метров имеется яма размером в квадрат 6 метров и три метра глубиной, которая наполовину наполнена человеческим пеплом и недогоревшими костями».
Допрошенная в качестве свидетельницы жительница села Несолонь Михайловская показала:
