Евгений Примаков - Очерки истории российской внешней разведки. Том 6
У меня было чувство облегчения от того, что большинство наших оперативных планов оказались хорошо разработанными и подготовленными и успешно осуществились. Но при всем этом смерть нескольких наших товарищей при штурме дворца Амина представлялась неоправданной.
Их гибель послужила, кстати, толчком к сооружению на территории Службы разведки в Ясенево памятника сотрудникам, отдавшим жизнь во имя Родины. По прошествии многих лет ясно, что все наши жертвы в Афганистане, увы, были напрасными.
30 декабря 1979 года пришло указание мне и Ю.И. Дроздову вылететь в Москву для доклада о проведенной операции.
31 декабря 1979 года, уже после окончания рабочего дня, мы предстали перед Ю.В. Андроповым и отчитались за свою работу.
В семье была большая радость — Новый год удалось встретить всем вместе, дома, а с души свалился тяжелый груз ответственности.
В первые дни нового, 1980 года радостные чувства не покидали меня. Все теперь пойдет хорошо в Афганистане — у власти там утверждаются разумные люди без всяких экстремистских завихрений. Афганистан остается нашим большим другом, и к тому же единственным на всем протяжении южных границ СССР. Всех участников событий председатель КГБ пообещал щедро наградить.
Но вскоре стали раздаваться тревожные голоса.
Мой большой друг и старший товарищ Иван Алексеевич Маркелов (в то время он был, как и я, первым заместителем начальника разведки) на первой же встрече после возвращения из Афганистана спросил меня с тревогой в голосе: «А зачем мы туда вообще влезли? Добром для нас эта экспедиция не кончится!»
Затем пошли отклики из США. Там радостно потирали руки: «Советы попались — не учли нашего плачевного опыта. Афганистан станет для СССР тем же, чем стал Вьетнам для США».
Потом зашевелились и востоковеды — специалисты по Афганистану и вообще по этому региону. Они стали высказывать критические замечания о бесперспективности пребывания наших войск в Афганистане, и от них пошла впоследствии утвердившаяся в средствах массовой информации фраза: «Влезли в Афганистан, не зная его географии».
Наступили времена сомнений и раздумий. А руководство КГБ требовало решительных действий по оказанию помощи режиму Бабрака Кармаля и ликвидации «бандитского движения». Началось массовое наводнение Афганистана советниками всех мастей. Их и до переворота было много, а теперь и подавно началась «оккупация» страны советниками из СССР. Как будто партия бросила клич: «Советников для Афганистана не жалеть!».
Их деятельность в наших средствах массовой информации в перестроечный период подверглась не только критике, но и просто осмеянию. Они, мол, делали все по нашему образцу: создавали не только машинно-тракторные станции, но и комсомольские, женские и даже пионерские организации. Нет, конечно, слепого копирования не было.
Наоборот, все время раздавались призывы о необходимости действовать сообразно с местными условиями и обычаями, с учетом средне-вековости Афганистана и его племенного уклада.
Но попытки прямого перенесения нашего опыта, естественно, имели место. Это относится в какой-то мере и к области разведывательной и контрразведывательной работы. В конце концов, понимание национальных особенностей страны — это одно, а конкретный личный опыт каждого советника — это совсем другое. Изобретать что-то совершенно новое на базе своего опыта — дело чрезвычайно сложное.
В Москве началась целая эпоха совещаний и заседаний по Афганистану, начиная от комиссии ЦК КПСС до ведомственных и межведомственных…
Довольно часто для решения внешнеполитических вопросов, связанных с Афганистаном и нашим военным присутствием там, собирались дипломаты, военные и разведчики. Чаще всего эти встречи имели место в МИД СССР, у первого заместителя министра Георгия Марковича Корниенко. Обычно там присутствовали С.Ф. Ахромеев, В.И. Варенников, а от Комитета госбезопасности или я, или Я.П. Медяник.
Понятно, что афганские дела систематически обсуждались и у Ю.В. Андропова.
Были совещания у других министров, и в том числе у военного министра Д.Ф. Устинова. Последний проводил совещания неторопливо, с чаепитиями и всевозможными отвлечениями от главной темы. Иногда разговор принимал характер, далекий от повестки дня.
Для разведки Афганистан стал главной задачей: мы укрепляли органы безопасности Афганистана, направляли своих советников во многие афганские провинции, сотнями стали готовить афганских разведчиков и контрразведчиков на территории Советского Союза и в Кабуле. Делали все, вплоть до открытия в нашей стране детских домов для афганских детей-сирот.
Приказы руководства КГБ были однозначны: для Афганистана ничего не жалеть, все их заявки удовлетворять немедленно. Следующий год (а в дальнейшем каждый следующий) должен был стать годом «решительного перелома в борьбе с душманами».
В руководстве ПГУ четыре человека с утра до вечера занимались афганскими делами — сам начальник В.А. Крючков, я, заместитель начальника разведки по этому району Яков Прокофьевич Медяник и заместитель начальника разведки — начальник Управления «С» Юрий Иванович Дроздов.
Я курировал, в частности, работу представительства КГБ, участвовал в многочисленных совещаниях по Афганистану и в КГБ, и за его пределами, и очень много времени уделял беседам с нашими сотрудниками, побывавшими в Афганистане — и в Кабуле, и в различных провинциях. В этих беседах решались различные текущие дела, но я, помимо этого, хотел понять перспективу развития событий. К сожалению, в своем подавляющем большинстве эти доклады были неутешительными. По-прежнему режим удерживал свои позиции только в Кабуле, а на периферии власть переходила из рук в руки, и нигде не было и намека на стабилизацию режима и поддержку его населением.
Примерно через год после переворота я понял, что пребывание наших войск в Афганистане не дает ощутимых результатов, а через два пришел к выводу, что оказание нашей политической, экономической, военной и всех остальных видов помощи режиму Бабрака Кармаля не спасет этот режим и не приведет к стабильности в Афганистане.
Разочаровавшись в Бабраке Кармале (он действительно был слабым организатором при больших амбициях), советское руководство (по предложению и при помощи разведки) пошло на замену афганского руководителя Наджибуллой.
Утверждение Наджибуллы в качестве афганского лидера на какое-то время породило надежды на улучшение обстановки в Афганистане, но скоро все пошло по-прежнему. Афганистан продолжал нас съедать, армия не понимала, за что она воюет, иностранное вмешательство в дела Афганистана нарастало, в своей основной массе афганцы считали нас оккупантами, а Наджибуллу — ставленником Москвы.
Руководство КГБ, однако, не допускало мысли о нашем поражении в Афганистане и постоянно выступало с новыми инициативами по оказанию помощи Афганистану во все возрастающем объеме.
Даже отдаленные намеки на то, что нам надо уходить из Афганистана, считались антигосударственными, антипартийными и крамольными.
Видя всю обреченность нашего участия в афганских делах, трудно было сохранять хоть какой-нибудь энтузиазм. Потери нашей армии и громадная военная и экономическая помощь, сгоравшая в Афганистане, вызывали чувство протеста и действовали угнетающе.
Парадокс этого явления состоял в том, что КГБ, и в первую очередь разведке, удалось создать действительно работоспособные органы госбезопасности, которые вели успешную работу не только на всей территории Афганистана, но и проникали на территорию Пакистана, а пришедший с нашей помощью к власти Наджибулла был, несомненно, самым достойным лидером из бывших когда-либо в Афганистане. Я знал его лично и встречался с ним и когда он возглавлял органы безопасности, и когда стал президентом.
Он был хорошим организатором, высокообразованным человеком, противником проведения репрессий в стране, да и сама его специальность — врач — уже предполагала гуманное начало в его характере. Наджибулла искренне хотел счастья и процветания своему народу и не щадил своих сил, чтобы как-то улучшить обстановку в Афганистане.
Однажды я сопровождал его вечером на пути из центра Москвы в Ясенево. Мы ехали по Ленинскому проспекту и, глядя на освещенные окна домов, Наджибулла сказал: «Когда же будут такие современные дома в Афганистане, когда же у нас будет такая счастливая и спокойная жизнь, как у вас? Доживу ли я до этого времени?» Тут была и боль за Афганистан, и понимание того, что путь в более или менее цивилизованное общество в его стране будет долгим и мучительным.
Вера в Наджибуллу и в надежность его органов безопасности порождала в руководстве КГБ иллюзии, что раз на этом участке можно добиться успехов, значит, можно и должно добиваться их в масштабах всей страны.
