Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало
16 (29) июля был опубликован и распространен указ о частичной мобилизации143. В тот же день около 11 часов вечера последовало высочайшее повеление об отмене всеобщей мобилизации144. 17 (30) июля ночью, в 1 час 20 минут, Николай II отправил ответную телеграмму кайзеру, объясняющую его колебания по вопросу о всеобщей мобилизации: «Военные приготовления, вошедшие сейчас в силу, были решены пять дней тому назад как мера защиты ввиду приготовлений Австрии. От всего сердца надеюсь, что эти приготовления ни с какой стороны не помешают твоему посредничеству, которое я высоко ценю. Необходимо сильное давление с твоей стороны на Австрию для того, чтобы она пришла к соглашению с нами»145. Еще ранее был предпринят и ряд других шагов, долженствующих продемонстрировать Берлину миролюбие России.
14 (27) июля в Кронштадте был задержан германский пароход с радиостанцией – крепость уже два дня находилась на военном положении, а шкипер корабля посылал телеграммы. Германский посол немедленно заявил протест, и судно было отпущено. Николай II написал собственноручное письмо великому князю Николаю Николаевичу (младшему) с осуждением этой меры против торгового судна под флагом дружественного государства146. В этот же день по прямому указанию императора был отдан приказ отвести войска на 10–15 верст от границы с Германией. Командирам воинских частей приказывалось не допускать столкновений с германцами даже в случае нарушения ими государственной границы147. В конце июля 1914 г. группа офицеров Генерального штаба Варшавского военного округа, находившаяся в полевой поездке в районе Ломжа – Кольно, решила, как обычно, посетить небольшой городок Иоганнесбург в Восточной Пруссии. Ранее подобные посещения никогда не воспрещались немцами, но в этот раз, к несказанному удивлению русских военных, собиравшихся немного развлечься, их не пропустили148.
Это не удивительно. Предпринятые технические меры, несмотря на отвод войск от границы, были восприняты австро-венгерской и германской разведками как начало скрытой мобилизации, к этим оценкам присоединился и французский военный атташе в России генерал маркиз В. де Лагиш149. Возвращавшийся в это время из отпуска в Россию через Германию британский военный атташе подполковник А. Нокс в Берлине купил газету, в которой был напечатан приказ о частичной мобилизации. Только здесь он понял – война неизбежна: на полях в разгар сельскохозяйственных работ не было видно людей, мосты находились под сильной охраной, в Восточной Пруссии обстановка была весьма нервная150. А в России к общей мобилизации еще и не приступили.
«Под вечер 16 июля, – вспоминал один из офицеров, – я был снова в штабе округа и узнал, что мобилизация объявлена, но… только южных округов. В штабе царило недоумение, ибо многим было известно, что наш мобилизационный план предвидел только всеобщую мобилизацию»151. Приказ об общей мобилизации был остановлен уже во время его рассылки на центральном телеграфе. Вместо него в ночь ушел приказ о частичной мобилизации четырех округов152. Уже вечером этого дня части, расквартированные в них, начали переход в предмобилизационное состояние – в гарнизонах началась активная работа. На следующий день в Петербург отправились и войска из лагерей, они возвращались в казармы для подготовки к мобилизации153. Только первый день частичной мобилизации мог пройти без непоправимых последствий для всеобщей. Плановые воинские перевозки начинались на второй день и подразделялись на перевозки «по мобилизации» и «по сосредоточению». Со второго дня срыв всеобщей мобилизации был бы неизбежен154.
В ночь с 16 (29) на 17 (30) июля Ф. фон Пурталес еще дважды обращался к С. Д. Сазонову с просьбой о встрече, и министр дважды принимал его – в час и в два часа ночи. В первый раз германский посол предложил России удовлетвориться обещанием Австро-Венгрии не нарушать целостности Сербии, однако российский министр ответил отказом. Данное предложение не исключало возможность военного нападения, да и события последних дней убедительно доказывали, что австрийцы слишком изящно играют терминами, и поэтому за предложенной формулировкой могло стоять что угодно, вплоть до длительной оккупации страны. Поэтому С. Д. Сазонов выработал и во время второй встречи вручил Ф. фон Путралесу следующую формулу, отражавшую позицию России: «Если Австрия, признавая, что ее конфликт с Сербией принял характер вопроса, имеющего общеевропейское значение, заявит о своей готовности исключить из своего ультиматума пункты, нарушающие принцип суверенитета Сербии, Россия обязуется прекратить все свои военные приготовления»155.
С. Д. Сазонов заявил о готовности не только вести переговоры непосредственно с Веной, но и обсудить условия примирения между Веной и Белградом на конференции великих держав. Ответом была угроза – заявление о готовности Германии перейти к мобилизации156. «Мы вообразили, – писал через год с небольшим князь М. фон Лихновский, – что, используя приказной тон и приемы из армейского строевого устава, сможем добиться дипломатического успеха и так омолодить Австро-Венгрию. Это была наша фатальная и ужасная ошибка»157. Таким образом, Берлин занял такую же позицию, как и во время боснийского кризиса. Утром 17 (30) июля очевидность этой угрозы полностью осознали в Петербурге. Военный министр и начальник ГУГШ были настроены весьма серьезно и не теряли надежды на исправление ситуации. Это должно было произойти не позднее 17 (30) июля.
Утром этого дня Н. Н. Янушкевич и В. А. Сухомлинов пытались по телефону убедить императора вернуться к приказу об общей мобилизации. Император отверг эту просьбу и прервал разговор. Однако к телефону подошел приехавший к военным С. Д. Сазонов и добился аудиенции в Петергофе в три часа дня158. Министр обещал в случае удачи связаться с начальником ГУГШ по телефону. «После этого, – сказал Н. Н. Янушкевич, – я уйду, сломаю мой телефон, и вообще приму все меры, чтобы меня никоим образом нельзя было разыскать для преподания противоположных приказаний в смысле новой отмены общей мобилизации»159. Генерал остался в своем кабинете. Приблизительно в час дня ему позвонил В. А. Сухомлинов – теперь общая мобилизация начиналась 18 (31) июля. На этом этапе путаницы можно было еще избежать. Текст указа снова был проведен по всем инстанциям С. К. Добророльским160, осталось лишь получить санкцию императора. В два часа дня С. Д. Сазонов, сопровождаемый генерал-майором И. Л. Татищевым, состоявшим при особе кайзера Вильгельма II, отбыли в Петергоф.
Они около часа уговаривали императора согласиться на общую мобилизацию. Николай II уже знал о том, что в Германии фактически началась мобилизация, и имел на руках телеграмму Вильгельма II о невозможности для Берлина играть роль посредника в случае продолжения русской мобилизации. Дав прочитать этот документ С. Д. Сазонову, император сказал: «Он требует от меня невозможного. Он забыл или не хочет признать, что австрийская мобилизация была начата раньше русской, и теперь требует прекращения нашей, не упоминая ни словом об австрийской. Вы знаете, что я уже раз задержал указ о мобилизации и затем согласился только на частичную. Если бы я теперь выразил согласие на требования Германии, мы стояли бы безоружными против мобилизованной австро-венгерской армии. Это безумие»161.
Перед Николаем II стояла сложнейшая задача – принять взвешенное и ответственное решение, имея дело с германо-австрийской дипломатией. До последних минут он надеялся сохранить мир, однако даже отказ от мобилизации при таких условиях не гарантировал миролюбия Берлина и Вены. Показательно, что австрийцы приступили ко всеобщей мобилизации 31 июля 1914 г., Франц-Иосиф подписал указ о ее начале еще до того, как в Вене стало известно о том, что Петербург решился пойти на эту меру. Австрийские действия были связаны с фактически начавшейся германской мобилизацией162. В этой обстановке никто не мог гарантировать, что за разоружением России могли последовать новые и новые требования со стороны Австро-Венгрии и Германии.
«Сильное желание государя во что бы то ни стало избежать войны, ужасы которой внушали ему крайнее отвращение, – гласит поденная запись МИДа, – заставляло Его Величество в сознании принимаемой им в этот роковой час тяжелой ответственности искать всевозможных способов для предотвращения надвигавшейся опасности. Сообразно с этим он долго не соглашался на принятие меры, хотя и необходимой в военном отношении, но которая, как он ясно понимал, могла ускорить развязку в нежелательном смысле»163. Когда император согласился, С. Д. Сазонов немедленно испросил разрешения позвонить Н. Н. Янушкевичу и сообщил ему о принятом решении, закончив сообщение словами: «Теперь вы можете сломать телефон»164.
В четверг 17 (30) июля в Мариинском дворце было собрано экстренное заседание правительства. К концу совещания в зал, где оно проходило, вбежал генерал Н. Н. Янушкевич. Не ответив на замечание, сделанное ему И. Л. Горемыкиным, он подошел к его столу и громко произнес: «Его Императорское Величество соизволили повелеть объявить всеобщую мобилизацию»165. В начале седьмого вечера началась передача телеграмм, а в восемь часов вечера полки получили указание – «вскрыть четвертый». На этот раз все шло по плану, только из Киевского военного округа пришел запрос о подтверждении. Смена приказов – о частичной, а затем общей мобилизации вызвала мысль о недоразумении. Приказ был подтвержден, и больше вопросов не возникало166. Указ о переводе армии и флота на военное положение был опубликован в газетах и распечатан в объявлениях. 18 (31) июля было объявлено первым днем мобилизации167. Наиболее оперативно отреагировали моряки, которые опасались повторения событий начала Русско-японской войны. Флот мобилизовался быстро и в образцовом порядке.
