Тайны архивов. НКВД СССР: 1937–1938. Взгляд изнутри - Александр Николаевич Дугин
Было известно, что ЛЮШКОВ81 являлся близким человеком ЯГОДЫ и правой рукой МОЛЧАНОВА82 и, несмотря на это, его назначили в начале в Ростов, а затем на еще более ответственную работу — на Дальний Восток.
Теперь хочу коснуться не только людей, не внушающих политического доверия, но и вражеской работы в органах НКВД.
Вопрос: Остановитесь на этом подробнее.
Ответ: В наркомат поступал ряд очень существенных сигналов о допускаемых ошибках и прямых перегибах в следственно-оперативной работе отдельных УНКВД.
В докладных записках на имя ЕЖОВА сообщалось, что в следственно-оперативной работе, особенно по массовым операциям, которые проводились в особом порядке, были допущены перегибы, граничащие с прямым вредительством.
Вопрос: В чем суть перегибов?
Ответ: Разрешите остановиться на этом несколько подробнее?
Вопрос: Говорите.
Ответ: В 1937 году был принят ряд решений о широком развертывании операций по разгрому контрреволюционных, националистических шпионских формирований. Дела разбирались во внесудебном порядке, они требовали большой организационной подготовки, повседневного руководства и контроля за следственно-оперативной работой на местах.
Это было важно и жизненно необходимо еще и потому, что в большинстве УНКВД были молодые чекистские работники, без достаточного оперативного опыта, недавно только выдвинутые на руководящую работу. Этого, однако, сделано не было, должной организационной подготовки не было проведено.
Циркуляры и инструкции, которые были разработаны руководством НКВД, не давали достаточно четких установок и ориентации в этом деле местным органам НКВД. Вся работа шла самотеком, места были предоставлены сами себе.
Все это привело к тому, что, наряду с проведением органами НКВД большой работы по разгрому контрреволюционных националистических шпионских формирований, в процессе этой работы был допущен ряд перегибов и вопиющих безобразий, приведших по существу, в ряде случаев, к вредительству.
Эти перегибы имели место вследствие прямой вражеской работы заговорщиков, остававшихся в то время еще неразоблаченными (Дмитриев83 — Свердловск, Берман — Белоруссия, Люшков — ДВК).
Вопрос: Непонятно, о чем идет речь?
Ответ: Я приведу примеры.
В приказе о перебежчиках не давалось ответа на вопрос — кого относить к перебежчикам, относить ли к ним и ввиду этого репрессировать перешедших границу много лет тому назад, еще малолетними, и которые с тех пор обосновались в СССР, занимаются общественно-полезным трудом и никаких подозрений к себе не вызывают. А таких случаев в судебно-следственной практике было немало…
Вопрос: Вы все-таки не сказали — в чем заключались перегибы в оперативно-следственной практике.
Ответ: Прежде всего, эти перегибы выражались в прямой фальсификации следственных дел.
Вопрос: Например?
Ответ: Таких примеров много. Еще при Заковском УНКВД по Московской области был арестован некий гражданин. По следственным материалам устанавливалось, что он — поляк, служил в польской армии и переброшен в СССР в шпионско-диверсионных целях. В соответствии с этими данными арестованный во внесудебном порядке был приговорен к высшей мере наказания. При опросе арестованного перед его расстрелом выяснилось, что он в Польше никогда не жил, ни в каких армиях не служил, по национальности — русский, а не поляк, несколько десятков лет живет и работает на Мытищинском заводе.
В связи с расхождением между следственными материалами и данными опроса арестованного — расстрел был приостановлен, а произведенная затем проверка полностью подтвердила слова арестованного. Оказалось, «липовое» дело, а человека чуть было не расстреляли. Арестованный сотрудник УНКВД по Московской области, который вел следствие, признался в том, что он действительно сфальсифицировал это дело, что таких случаев прямой фальсификации и подлога, по его собственному признанию, у него было восемь.
По Москве имел место и другой случай, когда начальник районного отделения (кажется, в Кунцеве) для того, чтобы приобрести квартиру, подвел под массовую операцию по полякам ее жильцов, хотя арестованные никакого отношения к полякам не имели.
Из УНКВД по Свердловской области представлялись на рассмотрение следственные дела, в которых фигурировали поляки, а на проверку многие оказались русскими. Такие же случаи имели место по ряду других областей.
Из ДВК по телеграфу представили на рассмотрение внесудебным порядком справки на арестованных, по которым, якобы, следственные дела уже закончены. В действительности же, в момент представления справок люди еще ни разу не допрашивались.
Другого порядка извращения заключались в том, что по операциям по контрреволюционным националистическим формированиям (латыши, поляки, румыны) арестовывались в преобладающей степени русские или украинские колхозники, рабочие и т. д.
Еще один вид извращений, граничащих с прямым вредительством, заключался в том, что арестовывались люди, которым предлагалось подписать протокол признания в шпионской деятельности, якобы для того, чтобы представить затем контр-счет (так в тексте — А. Д.) иностранным государствам по поводу их шпионской деятельности на территории СССР. Следователь в таких случаях говорил, что такие признания сейчас крайне важны в виду сложившейся международной обстановки, что подписание такого протокола ничем не грозит арестованному, который вскоре будет выпущен на свободу. Характерно, что такие же разговоры вели не только следователи на допросах, но и некоторые «подготовленные» ими арестованные в самих камерах.
Допускались злоупотребления при применении особых мер воздействия к арестованным, что делалось без соответствующей санкции руководства УНКВД (выделено мной — А. Д.)84, без того, чтобы имелись прямые данные о шпионской или террористической работе арестованного и т. д.
Организационно совершенно не был разработан вопрос о порядке рассмотрения дел по массовым операциям. ЕЖОВЫМ была установлена следующая практика: область представляет короткую справку по следственным делам в центр, где справки рассматриваются и по ним выносятся решения, которые подписываются наркомом или его заместителем, а затем прокурором Союза или его первым заместителем.
Такой порядок не мог не привести и фактически привел к прямому штампованию предложений, представляемых областными УНКВД.
До марта 1938 года все следственные справки по массовым операциям рассматривались по поручению ЕЖОВА двойкой в составе ЦЕСАРСКОГО и МИНАЕВА. Рассмотренные ими дела с судебными определениями оформлялись в виде протоколов, которые без всякой проверки, даже без читки автоматически подписывались ЕЖОВЫМ и также механически подписывались ВЫШИНСКИМ.
После ухода ЦЕСАРСКОГО (а к этому времени скопилось свыше 100.000 следственных справок) к рассмотрению дел был привлечен ряд начальников отделов (МИНАЕВ, НИКОЛАЕВ, ЖУРБЕНКО85, ФЕДОРОВ86, ПАССОВ87 и др.). Однако, положение от этого не изменилось, а только ухудшилось. Начальники отделов считали это дело для себя нагрузкой и старались за один вечер рассмотреть не менее 2–3 сотен справок. По существу,
