Алексей Рындин - Где не было тыла
Мне было разрешено встретиться с каждым из введенных в руководящую группу товарищей.
Подполковник Иван Антонович Пляко, старый мой знакомый еще с Ченстохова, бывший работник армейского штаба, с настойчивым характером, но сдержанный, ответил на мое сообщение о включении его в состав комитета:
— Готов и здесь служить Родине!
Капитана Виктора Михайловича Володаренко мы узнали тоже в Ченстохове, когда готовились к побегу, а сблизились с ним в трагические минуты. Гестаповцы производили тщательный отбор евреев и политработников для уничтожения. В ченстоховских лагерях по каким–то непонятным правилам нас весь день строили, перестраивали, подсчитывали, фотографировали и снова пересчитывали. И наконец в один из пасмурных дней в загоне появилась группа эсэсовцев с «врачами». Они проходили между рядами и каждого пленного рассматривали в профиль, заглядывали в глаза, прощупывали затылок. Из рядов то и дело выталкивали людей с явным обликом евреев, по спискам называли отдельные фамилии.
Рядом со мной стоял В. М. Володаренко. Я с трево< гой ожидал подхода «врачей». Виктор среднего роста, плотный, по чертам лица скорее похож на кавказца. Но «врачи» находят какие–то особые расовые признаки и этим решают судьбу человека. Володаренко внешне был спокоен, но его рука, касавшаяся меня, дрожала.
Он и я с одинаковой пунктуальностью были подвергнуты унизительной, никаким законом в обществе не предусмотренной экспертизе на «качество человека». В этот день его, еврея, а меня, политработника, жестокая участь миновала.
До войны Володаренко читал курс диалектического материализма в одном из украинских университетов. В лагере проявил себя как неутомимый пропагандист и организатор. После моего сообщения, что ему придется руководить лекторской работой, он попросил прикрепить к нему Василия Михайловича Сухаревского, беспартийного инженера, широко эрудированного, энергичного человека. Мы согласились с его просьбой и не ошиблись: Сухаревский отлично справился с заданием подпольного комитета.
Ф. Ф. Коршунов
В. М. Клименко
Товарищи, опрошенные мною, дали согласие выполнять поручения «семерки». Согласились без колебаний, с полной готовностью. Это означало, что наш комитет правильно сориентировался, верно оценил настроение большинства военнопленных.
В начале сентября в лагерь прибыла новая группа узников — около двухсот офицеров. «Семерка» вскоре выявила, что в лагере Майя, откуда прибыла группа, на протяжении длительного времени усиленно велась враждебная пропаганда, целью которой было моральное разложение советских военнопленных. Зимой 1942 года многие пленные в Майе умерли от холода, голода и побоев. Фашисты специально создавали такие условия, чтобы заставить узников решиться идти на службу в РОА. Нашлись «добровольцы», но были и такие, которые не поддались вражеской провокации. Часть их была уничтожена, часть распределена по разным лагерям.
Один из прибывших сразу сообщил нам:
— Москва и Сталинград в руках немцев… Красная Армия отступает в Сибирь.
Мы рассмеялись. А потом, убедившись, что вражеская пропаганда и методы обработки людей оказались страшными, задумались. Перед нами встала неотложная задача: как можно скорее вывести этих людей из заблуждения. Было ясно, что это не власовцы, враждебно настроенные к советскому строю, не буржуазные националисты, а просто духовные «доходяги».
И все же среди прибывших оказалось немало советских патриотов, не поддавшихся вражеской пропаганде. Была создана группа, возглавить которую комитет поручил старшему политруку Федору Федоровичу Коршунову.
Коршунова доставили в лагерь позже всех, так как некоторое время он находился в госпитале в городе Крайова. К нам попал в довольно тяжелом состоянии.
Пребывание Коршунова р госпитале оказалось полезным вдвойне. Врач госпиталя, лысый, розовощекий, с тонкими чертами лица, сочувствовал больному советскому офицеру. Время от времени он приносил ему иностранные иллюстрированные журналы, пытался завязать с ним беседу. Коршунов снисходительно улыбался, рассматривая иллюстрации, пытался прочесть подписи под ними.
Однажды врач, подойдя к его постели, извлек из–под халата книгу и протянул ее Коршунову.
— Спрячьте, — по–русски шепнул он.
Коршунов взглянул на плотный картонный переплет и от неожиданности ахнул. Перед ним был «Краткий курс истории ВКП(б)». Он обрадовался, протянул руку, но тут же отдернул ее, спохватился: «Не провокация ли?».
— Спрячьте, — настойчиво повторил врач и, улыбнувшись, сунул ему в руку книгу.
С нею он и приехал к нам в лагерь. Долго крепился, прятал ее, а когда понял, что новым товарищам можно доверять, отдал книгу комитету. Впоследствии мы пользовались ею при подготовке к докладам и лекциям, в революционные праздники.
В. М. Володаренко по поручению комитета отвечал за пропагандистскую работу в лагере. Вместе с В. М. Сухаревским он часто выступал в бараках, информировал нас о проделанном.
Через несколько дней после прибытия пленных из лагеря Майя ко мне прибежал посыльный от Володаренко и Коршунова с просьбой сейчас же прийти в один из бараков.
Я пошел. У двери стоял наш патруль. Барак был битком набит людьми.
— Полковник проводит беседу, — предупредили меня.
Уже у входа я услышал басистый, твердый голос старшего в лагере.
—…Вы забываете, что живете среди товарищей по оружию, настоящих патриотов своей страны. А среди вас есть такие, которые готовы смалодушничать перед врагом, предать Родину, предать своих матерей, совесть, предать за фашистскую похлебку…
Хазанович, обращаясь к майцам, продолжал:
— Не трусов я хочу видеть перед собой, а твердых, решивших бороться до конца с врагом бойцов. Вместо слабодушных людей, готовых верить каждому слову хитрого врага, я хочу стоять в строю с теми, кто готов с оружием в руках освободить себя, вернуть доверие Родины. Кто настоящий патриот? Поднимите руки!
Этот вопрос был столь неожиданным, сколь и ответ на него. Как по команде, над головами возник лес рук. Хазанович, Коршунов и Володаренко удивленными глазами глядели на стоящих перед ними людей.
— Все подняли! Значит, все патриоты? — полковник улыбнулся и уже спокойным тоном добавил: — Так почему же вы молчали? Я вас ругаю, а вы молчите.
— Виноваты, товарищ, полковник, — отозвался кто–то, — все виноваты, ошиблись…
— Сбили нас с толку власовские прихвостни…
— Прошу слова, товарищ полковник, — крикнул незнакомый голос.
— Давай выходи, — отозвался Володаренко.
На скамью поднялся высокий, изможденный голодом и непосильной работой человек. Смело глядя в толпу, он тихо заговорил:
— Товарищи! Я обращаюсь к майцам. Правильно говорил здесь старший по лагерю. Смалодушничали мы,' подписали заявление! Боялись голодной смерти! Боялись холода! Много наших товарищей погибло. Но мы не подумали о том, что будет завтра… Это не оправдание, что мы якобы хотели обмануть лагерное начальство, а потом бежать. Просто побоялись смерти, нарушили свой долг перед Родиной. Я предлагаю просить прощения у наших собратьев по несчастью. Мы даем клятву, товарищ полковник, — обратился он к Хазановичу, — что тяжкую свою вину искупим на поле боя…
— Искупим! — раздались голоса.
— Свободу узникам!
— Долой изменников!
— Надо отказаться от своих заявлений! — сквозь шум выкрикнул оратор.
— Взять обратно!
— Отказаться!
Володаренко и Коршунова тесно окружила толпа. Она гудела, расходилась. У выхода из барака ко мне подошли Хазанович, Володаренко и Коршунов.
— Вы понимаете, зашли мы сюда с Коршуновым, а они потребовали откровенной беседы. Вот и побеседовали… — объяснил полковник.
ДАЛЕКИЙ ГОЛОС МОСКВЫ
Первый вариант детекторного приемника, смонтированного еще в Тимишоаре, оказался несовершенным. Он ловил только некоторые станции на Балканах и в Турции, но Москву не принимал. Сейчас Клименко со своим подручным готовили новый. Мне захотелось самому посмотреть, в какой стадии находится эта работа, и я направился в барак к Клименко.
— Свои! — услышал я, открывая дверь. У порога меня встретил, дружески взяв под руку, Саша Королев. В бараке шла лекция.
— Стою на часах, товарищ майор.
— Неудачного часового выбрали, — улыбнулся я.
— Почему, товарищ майор? — удивился Королев.
— Как почему? В Севастополе, у тридцать пятой береговой, тебя немцы били, в Слабозии пороли, — подзадоривал я Сашу.
Здоровенный кулак Королева поднялся к моему лицу:
— Да я их… Дайте только срок, я им всем покажу. Сашку Королева они еще узнают!
— Что это, Саша? — указал я на розовый шрам у переносицы.
