Дмитрий Лелюшенко - Битва за Берлин. Сборник воспоминаний
Однако мало располагать мощными средствами борьбы. Надо уметь правильно использовать их. Как раз с этой самой важной задачей, не могу не отметить это, успешно справились командующий 5-й армией генерал-полковник Жадов, его штаб во главе с генералом Ляминым и командующий артиллерией армии генерал Полуэктов.
Вспоминая о действиях артиллеристов под Шпрембергом, не могу не рассказать о таком эпизоде.
На одном из участков нашего наступления, там, где вражеские танки продолжали свои попытки контратаковать, командир артиллерийского корпуса прорыва генерал Корольков проводил дополнительную мощную артиллерийскую подготовку. Условия для наблюдения у него были неважные: лесистая равнина, ни одной подходящей высотки, на которой можно бы удобно развернуть наблюдательный пункт. Но зато ему попался завод. Уже не помню, какой завод, – не в том суть. И вот генерал Корольков в азарте боя, чтобы лучше управлять всей артиллерийской махиной, забрался на самую макушку единственной на всю окрестность высокой фабричной трубы.
Я подъехал к его наблюдательному пункту как раз тогда, когда он находился в полной недосягаемости: сидел с телефоном на верхушке трубы, а центр управления огнем разместил внизу, под трубой.
Когда Корольков, слегка запыхавшись, слез с трубы, я не сдержался и спросил, как ему удалось туда забраться. Он пожал плечами и сказал: «Товарищ маршал, обстановка принудит – петухом запоешь».
Вслух, разумеется, я выразил неодобрение по поводу его пребывания на трубе, даже отругал. И формально был, конечно, прав, но в душе я восхищался этим командиром. Когда все достоинства командира сводятся лишь к тому, что он готов куда угодно залезть и где угодно показать храбрость, но при этом ни управлять подчиненными, ни руководить боем по-настоящему не умеет, – это беда.
Однако признаюсь, если образованный, превосходно знающий свое дело командир непременно хочет видеть обстоятельства боя своими глазами, сам оценить подробности происходящего и ради этого, в интересах дела, готов забраться хоть на фабричную трубу, – я питаю уважение к таким командирам. А к их числу и принадлежал один из самых талантливых артиллеристов нашего фронта генерал Корольков.
Если говорить о действиях нашей главной ударной группировки 20 апреля, то в итоге их мы глубоко вклинились в расположение противника и на исходе дня полностью отсекли немецкую группу армий «Висла» от группы армий «Центр». Фронт немцев был в этот день фактически рассечен на две части. Левый фланг группы армий «Висла» оказался отброшенным на север и развалился под ударами наших танковых армий. Правый фланг группы армий «Центр» соответственно был отброшен на юг.
Немецко-фашистское командование все еще продолжало называть свою оборонявшую берлинское направление группу армий «Висла», хотя название это сейчас, после всего происшедшего, звучало уже смешно.
Чтобы дополнить нарисованную картину, приведу свидетельство одного из офицеров генерального штаба германской армии, опубликованное в четвертом томе военного дневника верховного главнокомандования германских вооруженных сил. Вот что писал этот офицер, фамилия которого при публикации дневника не была названа:
Когда в ночь с 20 на 21 апреля я докладывал Гитлеру о прорыве советских войск в районе Котбуса, который привел к крушению восточного фронта и к окружению Берлина, я находился с ним – это был единственный раз – один на один. За несколько часов до этого Гитлер принял решение перенести свою ставку, штаб верховного главнокомандования, а также генеральные штабы сухопутной армии и военно-воздушных сил в так называемую Альпийскую крепость, то есть в район Берхтесгадена и южнее. Гитлер внимательно слушал полное трагизма донесение, но снова не нашел иного объяснения успеху советских войск, кроме слова «предательство». Учитывая, что при этом не было свидетелей, я набрался храбрости и задал Гитлеру вопрос: «Мой фюрер, вы так много говорите о предательстве военного командования, верите ли вы, что действительно совершается так много предательств?» Гитлер бросил на меня нечто вроде сочувствующего взгляда, выражая тем самым, что только дурак может задать такой глупый вопрос, и сказал: «Все неуспехи на Востоке объясняются только предательством». У меня было такое впечатление, что Гитлер твердо в этом убежден.
Так в ночь на 21 апреля оценивала обстановку ставка Гитлера. К этому следует добавить, что один на один с Гитлером автор записок остался, собственно, потому, что, по его словам, все, кто находились в имперской канцелярии, были заняты упаковкой и погрузкой багажа для переправки его в новую ставку – в Альпы.
Угроза окружения Берлина становилась вполне реальной. Хотя Гитлер в эти дни кружным путем еще мог пробраться в Берхтесгаден, но уж руководить оттуда действиями всей немецко-фашистской берлинской группировки, поставленной нашими войсками под угрозу окружения и разгрома, был бессилен.
Видимо, именно это неожиданное для Гитлера развитие событий, сокрушившее его недавние надежды на затяжку войны, и привело в конечном итоге к тому, что он остался в Берлине.
Картина дня была бы неполной, если бы я не сказал о трудностях, которые именно в этот день, 20 апреля, особенно явственно обнаружились на втором оперативном направлении нашего наступления – на дрезденском.
В центре этого направления дела шли неплохо – наши войска продвигались на запад. Но на фланге, в районе Герлица, противник, усилив в предыдущие дни свою группировку, перешел в яростные контратаки на фронте 52-й армии Коротеева и на левом фланге 2-й армии Войска Польского генерала Сверчевского.
20 апреля в результате этих контратак немцам удалось остановить продвижение 52-й армии, несколько потеснить к северу части 2-й армии Войска Польского и выйти на ее тылы. Словом, положение, сложившееся здесь, требовало внимания со стороны командования фронта. По моему указанию в 52-ю армию и во 2-ю армию Войска Польского выехал начальник штаба фронта генерал армии Иван Ефимович Петров.
Обдумывая необходимые меры, я дал в этот день предварительную ориентировку штабу фронта, а командарму Жадову намекнул, что ему придется внимательнее следить за своим левым флангом и кое-что приберечь про запас. Генералу Коротееву выразил неудовольствие тем, что, по полученным сведениям, перед одним из его корпусов, находившимся в обороне на второстепенном направлении, гитлеровцы уже начали снимать войска и перебрасывать их для нанесения нам контрударов в другом месте. Сообщив об этом Коротееву, я приказал ему перебросить этот корпус на усиление своей главной группировки.
В заключение следует отметить, что 20 апреля активно действовал 1-й кавалерийский корпус генерала Баранова, наступавший в общем направлении на Оттрант. Действовал, разумеется, вместе с танками, усиливавшими его пробивную способность.
Были уже последние дни войны, но и в это время конница показала, что при соответствующей обстановке и умелом управлении она способна с успехом действовать в глубине обороны противника. Другое дело, когда она напарывалась на сплошной фронт обороны, да еще в условиях угрозы с воздуха неприятельской авиации.
Тогда коннице было тяжело, я бы даже сказал, очень тяжело. Но в Берлинской операции в воздухе уже целиком господствовала наша авиация; этот подвижной зонтик над кавалерией был надежен, спасая ее от всякого рода неприятностей.
Намечая для корпуса Баранова направление удара, я имел еще одну цель, подсказанную мне Семеном Михайловичем Буденным. За Эльбой, там, куда должен был выйти Баранов, по полученным сведениям, находился один из наших крупнейших племенных конных заводов, вывезенный немцами с Северного Кавказа. Попутно с другими более серьезными боевыми задачами я и поставил перед Барановым задачу вести разведку специально на этот счет и, напав на след конного завода, непременно захватить его целым и невредимым.
Нужно сказать, что Баранов прекрасно выполнил и эту задачу – переправился через Эльбу в районе Ризы, нащупал следы конного завода, захватил его целехоньким. Впоследствии мы полностью возвратили его на то самое место, откуда он был угнан противником в 1942 году.
21 апреля
Еще 20 апреля я принял решение ввести в бой вновь прибывшую 28-ю армию, которой командовал генерал-лейтенант Александр Александрович Лучинский. Это было продиктовано двумя причинами. Во-первых, требовалось срочно усилить общевойсковыми соединениями быстро наступавшие на Берлин танковые армии фронта. Во-вторых, нужны были дополнительные силы для того, чтобы завершить с запада окружение 9-й немецкой армии.
К этому времени наши танковые армии уже вышли с юга в ее тылы. Но их порыв был целиком направлен на Берлин, то есть дальше на северо-запад, и сплошного фронта, обращенного на восток и перекрывающего возможные пути отхода 9-й армии, они создать не могли. Да это и не входило в их задачу. Если бы я, как командующий фронтом, поставил им такую задачу, то немедленно ослабил бы ударную силу обеих танковых армий, и мне нечем было бы наносить удар по Берлину.
