Джеролд Шектер - Шпион, который спас мир. Том 2
Пачку, в которой находились одиннадцать роликов отснятой пленки и сложенное письмо на одной странице, Дженет положила в сумочку, завершив тем самым операцию передачи материала. На нее произвели глубокое впечатление профессиональное мастерство и дерзость операции, безукоризненно выполненной и превосходно рассчитанной по времени. Пеньковский вместе с хозяйкой вновь присоединились к гостям, а Дженет появилась чуть позднее из другой комнаты{119}.
Через два дня после приема Сениор, выполняя просьбу Рори Чисхолма неукоснительно сообщать все подробности о зарубежных командировках сотрудников Государственного комитета, протянул Чисхолму визитную карточку Пеньковского. Одна из служебных обязанностей Сениора заключалась в том, чтобы помогать сотрудникам Комитета в организации поездок и встреч с британскими организациями и компаниями. Сениор также сообщил ему подробности о планируемых поездках Пеньковского в США в апреле и в Англию осенью. Сениор заметил, что Пеньковский попросил миссис Сениор показать ему квартиру. «Когда он говорил это, ваша жена отдыхала в спальне», — добавил он, явно не одобряя поведения Пеньковского.
Миссис Чисхолм не могла знать содержания письма, которое получила на приеме, до тех пор, пока пакет не был переправлен в Лондон, пленка проявлена, а соответствующие отрывки письма переправлены ее мужу в зашифрованном виде. Материалы, полученные от Пеньковского, никогда не вскрывались, не обрабатывались и не прочитывались в Москве, но опечатывались и пересылались прямо в Лондон с дипкурьером.
В письме, переданном на приеме, Пеньковский писал, что в январе после встречи с «Энн» «я обратил внимание на машину, въезжавшую в переулок. Машина развернулась в нарушение всех правил уличного движения, и один из мужчин, находившихся в машине, выглянул и внимательно огляделся вокруг. «Энн» уже ушла. Помедлив пару минут, машина повернула на Арбат и уехала в направлении Арбатской площади. На всякий случай я ее запомнил».
12 января, писал Пеньковский, ни до, ни после их встречи наружного наблюдения не было.
19 января после встречи «Энн» шла по одному из арбатских переулков в сторону Арбата. Пеньковский писал: «Убедившись, что с ней все в порядке, я свернул из переулка на Большую Молчановку и направился в сторону Арбатской площади. Не успел я выйти на Большую Молчановку, как увидел ту же самую машину, в которой находился один человек в черном пальто. Я ушел, даже не проверив, есть ли за мной наблюдение. Машина коричневого цвета с номерным знаком МЩ 62-45».
Пеньковский делал вывод: «Слежка ведется за «Энн», возможно, периодически». Он настаивал на том, чтобы прекратить встречи на улице на три-четыре месяца. «Энн» тем временем должна «продолжать вести себя естественно и приходить в места встреч, однако ей не следует носить при себе оперативные материалы, поскольку «хулиганы» (КГБ) могут выхватить у нее сумочку».
Пеньковский рекомендовал приглашать его один-два раза в месяц на приемы, которые устраивали американские, английские или канадские представители. «Если возникнет что-нибудь важное и срочное, я передам это через тайник». Это была именно та процедура, о которой англо-американская группа условилась в Женеве, когда Пеньковский не явился. О том, что он, возможно, тоже находится под наблюдением, не упоминалось.
В своем письме Пеньковский сообщал, что на 19 апреля запланирована его поездка в США с целью посещения в Сиэтле Всемирной выставки-ярмарки «XXI век». Он писал также, что в феврале предполагается послать его на две недели в Италию с Гвишиани, а также планируется поездка в Женеву с целью посещения автосалона, который открывается 24 марта. Письмо заканчивалось словами: «С теплыми пожеланиями с надеждой на скорую встречу с моими дорогими друзьями» и было датировано 26 января 1962 года, но у него не было возможности передать его до 28 марта. Пеньковский написал также письма 5 марта и 28 марта и передал их лично Дженет на вечеринке у Сениора.
В письме от 5 марта он сообщал, что его поездка в Италию отложена, а поездка в Женеву отменена. Он все еще надеялся съездить в Америку 19 апреля, однако «сейчас дела складываются плохо, потому что контрразведка КГБ копается в биографии моего отца. Они продолжают поиски места его захоронения. Найти им не удается, и они предполагают, что, возможно, мой отец жив и что поэтому в дальнейшем было бы нецелесообразно посылать меня в командировки за границу. Мое высокое начальство считает эти опасения беспочвенными. Они защищают меня от всех этих домыслов «соседей». Скоро все должно решиться.
В марте я должен встретиться с «Энн» на приеме. Я передам подробную информацию о себе и планах на будущее, которые зависят от того, когда прекратится поднятая вокруг меня возня».
В своем письме от 28 марта, написанном в тот самый день, когда он встретился с Дженет в квартире Сениора, Пеньковский все еще не утратил оптимизма и надежды получить разрешение на поездку в Сиэтл на ярмарку 19 апреля. Его документы на получение визы были представлены Государственному комитету и ГРУ и утверждены ими. Он писал: «КГБ придется сказать свое слово 15 апреля. Если поездка состоится, все будет хорошо. Если поездку не разрешат, тогда мое положение резко ухудшится. Придется уйти из Комитета, и осенью этого года, когда исполнится 25 лет моей службы в армии, меня уволят. Мы должны спланировать нашу дальнейшую работу с учетом всех этих превратностей судьбы. Если я не приеду в США, то после 20 апреля надо будет организовать мое приглашение на прием, во время которого я смогу передать информацию о своих планах на будущее»{120}.
3 апреля Джек Мори и Джо Бьюлик отправились в Госдепартамент, чтобы ускорить выдачи визы «Герою». Они встретили Роджера Хилсмана, возглавлявшего Бюро разведки и исследований, и сказали ему, что, насколько им известно, их советский источник обратился за визой. Они хотели бы убедиться, что в визе ему не отказано. Бьюлик и Мори подчеркнули деликатность ситуации и спросили, нельзя ли провернуть дело таким образом, чтобы не выдать оперативный интерес ЦРУ к их источнику. Хилсман рекомендовал им обратиться за помощью к послу Чарльзу Болену, специальному советнику президента Кеннеди по советским делам. Бьюлик напомнил, что Пеньковский был в свое время военным атташе в Турции и что он, несомненно, числится в архивных документах Госдепартамента как офицер разведки. Болен заявил, что процедура выдачи или отказа в выдаче визы весьма загадочна и непредсказуема и что ему не хотелось бы привлечь чье-нибудь внимание в конторе, занимающейся выдачей виз, к тому, что ЦРУ проявляет интерес к одному советскому гражданину.
Болен сказал, что лучше всего было бы известить Дика Дэвиса, который в то время был одним из заместителей государственного секретаря по европейским делам, поскольку именно он подписывает всю почту в Москву с утверждением виз, и это позволило бы сэкономить время на переписку. Затем Болен попросил назвать фамилию человека, о котором идет речь. Когда Бьюлик и Мори несколько замялись, не решаясь назвать ее, Болен заметил, что «просто смешно так скрытничать, потому что этого человека без труда можно вычислить, прочитав телеграмму со списком обратившихся за визами». Тогда Мори назвал послу Болену и Хилсману «подлинное имя этого человека, подчеркнув крайнюю необходимость соблюдения строжайшей секретности»{121}.
Мори и Бьюлик сообщили Болену о трудностях дальнейшей связи с Пеньковским и о том, что они надеются заручиться согласием посольства на использование его сотрудников для поддержания контактов с ним. Болен сказал, что это создаст немалую проблему, и поинтересовался, нет ли какого-нибудь другого пути поддержания с ним связи. В этот момент напористо и убедительно заговорил Хилсман, напомнив, что согласно меморандуму, принятому на совещании, «информация, которую передавал «Герой», уникальна и представляет собой чрезвычайную ценность, что это, несомненно, самая результативная разведоперация из всех, которые были ему известны до сих пор, и что, за возможным исключением технических источников, еще никто и никогда не давал материала, который был бы столь же важен для национальных интересов. Это, кажется, убедило Болена, он попросил посмотреть некоторые из последних сообщений Пеньковского»{122}.
Когда Мори доложил об этой встрече Дику Хелмсу, тот был встревожен, что личность Пеньковского раскрыта. «У нас, возможно, не было иного выбора, однако в дальнейшем я хотел бы, чтобы со мной советовались, прежде чем предпринять подобный шаг», — сказал он. Хелмс попросил Мори позвонить Дику Дэвису и напомнить ему, что в этом деле необходимо проявлять максимальную осмотрительность{123}. Даже президенту не было известно имя «надежного и занимающего прочное положение советского чиновника». Так уж повелось, что директор ЦРУ не знал фамилий шпионов Управления, действовавших внутри Советского Союза{124}.
