Сергей Войтиков - Высшие кадры Красной Армии. 1917–1921 гг.
Начальник отделения военного контроля Сурнин докладывал в военный комиссариат Петроградской трудовой коммуны в апреле 1918 года: «При осмотре агентом отделения, заведшим знакомство среди военнопленных германцев, помещения, занятого военнопленными в доме № 23 по Максимилиановскому переулку, никакого склада оружия не найдено; по словам денщика, прибывшего после 19… апреля в Петроград после поездки в Берлин, ротмистра фон Зеегерса, оружие может храниться только в Шведском посольстве. Тот же денщик – Иоганн Дитер – на вопрос о том, когда немцы будут в Петрограде, ответил, что Петроград будет взят через две недели. С Балтийского вокзала 18 апреля были взяты в наблюдение мужчина и женщина, показавшиеся подозрительными агентам отделения и оказавшиеся проживающими в доме № 23 по Серпуховской ул. Иоганном и Альмой Газенфус, немецкими колонистами из Венденского уезда Лифляндской губернии. Записаны они «конторщик» и «прислуга», но внешний их вид и платье оставляют сомнение в справедливости этих сведений, тем более что, по сведениям внутренней агентуры, они нигде не служат, а живут, не стесняясь, в средствах. Наблюдение продолжается. По полученным от военнопленных сведениям, у них ожидается всеобщая мобилизация людей в возрасте от 38 до 45 лет»[338].
17 апреля военные контрразведчики перехватили еще более тревожные сведения: телеграммой Германского Большого Генерального штаба кайзер Вильгельм требовал от главной германской военной миссии во главе с выехавшим 14 апреля в Петроград послом В. фон Мирбахом «всех военнопленных привести в полный порядок и установить дисциплину». Из разговоров с военнопленными агенты военной контрразведки выяснили – «военнопленные офицеры вооружены револьверами, на основании разрешений, полученных от Шведского Красного Креста, было приказание Главного германского штаба (имеется в виду Германский Большой Генеральный штаб. – С.В.) о вооружении всех военнопленных, но приказание почему-то отменено»[339]. Естественно, предполагалось, что приказание «почему-то» отменено до поры до времени.
Когда 18 апреля приехала делегация Мирбаха в составе 60 человек, на вокзале ее уже встречали агенты наших спецслужб – «шофер Митрофанов заметил всех в лицо», отвез в Европейскую гостиницу, затем в Аничков дворец, ресторан «Медведь» (Конюшенная улица), германское посольство (Миллионная, 25), шведскую миссию (Мойка, 94), где они и остались[340]. Весьма показательно.
Интересно, что в оккупированном Ревеле высшие офицеры германской армии открыто говорили о готовящемся наступлении на Петроград по трем направлениям.
Михаил Бонч-Бруевич оперативно доложил добытые контрразведкой сведения Высшему военному совету и добился решения о чистке столицы от германских военнопленных[341].
Глава 2
«Обжуливание жуликов», или Ответный удар
3 марта 1918 года был подписан Брестский мир, который даже В.И. Ленин именовал «тягчайшим», «унизительнейшим» и «позорным»[342]. В историографии подробно писали о причинах заключения мира с Германией на столь тяжелых условиях[343], ходе мирных переговоров[344], трудностях ратификации мира[345], финансовой стороне вопроса[346]. Однако события, произошедшие после подписания мира, до настоящего момента изучены недостаточно. Советско-германские отношения после заключения Брестского мира наиболее полно исследовались в Германии – по материалам фонда «Politische Abteilung IA» Политического архива министерства иностранных дел Германии, в т. ч. по опубликованным из этого фонда немецким историком В. Баумгартом донесениям посла Германской империи в Советской России графа В. фон Мирбаха в Берлин[347]. Отдельные сюжеты по советско-германским отношениям после заключения Брестского мира позволяют уточнить материалы Высшего военного совета и центральных управлений Наркомвоена[348]. Ранее оперативные документы Высшего военного совета привлекались в основном для освещения вопроса об организации Завесы – иррегулярных частей, из которых впоследствии формировались части Красной Армии; правда, исследователь Н.Д. Егоров рассматривал историю Завесы в контексте последовательного изменения военно-политического положения Советской республики[349].
Условия Брестского мира были чрезвычайно тяжелыми для молодой Советской республики. Она потеряла около 1 млн. кв. км территории, включая Украину и другие важные промышленные, продовольственные и сырьевые районы с большими людскими ресурсами. Это привело к серьезному ослаблению военно-экономического потенциала страны, вызвало ряд опасных очагов внутренней контрреволюции и способствовало разверыванию интервенции Антанты.
6 марта 1918 года с английского линейного корабля «Глори» в Мурманске высадился отряд английских морских пехотинцев в количестве 150 человек с двумя орудиями. Это и стало началом интервенции. На следующий день на Мурманском рейде появился английский крейсер «Кокрен», 18 марта – французский крейсер «Адмирал Об», а 27 мая – американский крейсер «Олимпия». 30 июня Мурманский совет, пользуясь поддержкой интервентов, принял решение о разрыве отношений с Москвой. 15–16 марта 1918 года в Лондоне состоялась военная конференция Антанты, на которой обсуждался вопрос об интервенции. В условиях начавшегося немецкого наступления на Западном фронте было решено не отправлять в Россию крупных сил. В июне в Мурманске высадилось еще 1,5 тыс. британских и 100 американских солдат[350].
Так как по условиям Брестского мира Советская Россия обязалась демобилизовать свою армию, для охраны и обороны была создана особая форма военной организации – Завеса[351]. В конце марта – начале апреля 1918 года германские войска проводили оккупацию Украины; советское военное руководство назвало стратегическими направления от Брянска на Конотоп, Ворожбу и Льгов.
2 апреля Высший военный совет, во главе которого в середине марта 1918 года встал основной виновник Брестской трагедии[352] – бывший нарком по иностранным делам Троцкий, был вынужден непосредственно руководить боевыми операциями. Вопрос о необходимости противопоставить германским частям хоть какие-нибудь силы стоял настолько остро, что в марте-апреле Высший военный совет даже не пытался для обеспечения фронта мобилизовать доставшиеся большевикам в наследство центральные военное органы. Эту работу фактически проводила Всеросколлегия и лично ее председатель большевик В.А. Трифонов. Сам Трифонов вместе с военным руководителем группы брянских отрядов в составе войск Завесы генерал-майором[353] П.П. Сытиным даже поучаствовал в непосредственной организации Завесы. Ключевая фраза поручения Трифонову – «Дело это спешное, медлить невозможно»[354], следовательно, возможность скорейшего возобновления военных действий высшим военным органом не отрицалась.
Документы Высшего военного совета содержат интересные подробности о тактических ошибках советской дипломатии. На протяжении расположения всех отрядов Завесы – от Финского залива (в районе Нарвы) до границы с Украиной (в районе северной части Черниговской губернии) к апрелю 1918 года была установлена временная демаркационная линия, описание которой (и карту в масштабе 10 верст/дециметр, с нанесенной на нее демаркационной линией) генерал-квартирмейстер Высшего военного совета генерал-майор Н.А. Сулейман препроводил в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД). В соответствии с мирным договором: Германия была готова – «как только будет заключен всеобщий мир и проведена полностью русская демобилизация – очистить области, лежащие восточнее» проведенной синей линии на приложенной к договору карте границы. Бонч-Бруевич сделал вывод из текста указанной статьи, что «Германия, до заключения всеобщего мира, очистить местность между постоянной границей договора и настоящей демаркационной линией не собирается», а потому «очищение немцами занимаемой территории и уход с демаркационной линии в скором времени не ожидается»; между тем «малоопытные» политические работники – «представители отрядов» – установили крайне невыгодную для Советской России демаркационную линию или даже провели ее так неудачно (например, в Орше), что столкновения с германскими частями стали нормой.
19 апреля М.Д. Бонч-Бруевич доложил Высшему военному совету о необходимости просить НКИД РСФСР «взять на себя труд, по сношению с Германским представительством, назначить смешанные правительственные комиссии для установления постоянной демаркационной линии». Высший военный совет в лице большевика Н.И. Подвойского и генерала Н.М. Потапова постановил обратиться в НКИД «с просьбой возможно скорее назначить смешанную комиссию»[355].
Через два дня генерал Бонч-Бруевич сделал в Высшем военном совете еще более важный доклад (доклад также направлялся Ленину), в котором предложил дать указания в связи с угрозой захвата столицы − германские войска были на подступах к Курску. Проанализировав отношение германцев к мирному договору, М.Д. Бонч-Бруевич заявил: «Центральная Московская область Республики находится ныне в угрожаемом состоянии». Генерал просил дать ему указания по следующим вопросам: 1) протестует ли СНК против вторжения германцев в пределы Советской республики; 2) когда будет заключен мир с Украинской народной республикой и ведутся ли переговоры о возвращении из Украины «хотя бы некоторой части» огромных запасов военного имущества. Л.Д. Троцкий распорядился передать оба вопроса наркому по иностранным делам Г.В. Чичерину[356].
