Тайная полиция в России. От Ивана Грозного до Николая Второго - Чарльз Рууд
I
Народничество впервые заявило о себе массовым выступлением, известным как «хождение в народ». Весной 1874 г. после окончания занятий в университетах тысячи народников приступили к выполнению своей миссии, прекрасно понимая, что они нарушают закон. Вооружившись фальшивыми паспортами, нелегальными воззваниями и скромно одевшись, эти люди наводнили 37 губерний империи.
Правительство обратило внимание на странствующих пропагандистов только в конце мая, когда в Саратове в мастерской сапожника во время рейда жандармы арестовали несколько человек. Уликами послужили революционные памфлеты, лежавшие в коробках с надписью «Лимонад». Узнав об этом инциденте, Шувалов призвал городскую полицию и жандармов к бдительности, в результате чего многих народников задержали, a в Москве была обнаружена нелегальная типография, в которой печатались запрещенные брошюры.
Хотя Шувалов принял срочные меры для ликвидации антиправительственного выступления, Александр II был очень недоволен тем, что жандармы не сумели своевременно собрать сведения о подготовке «хождения в народ».
Через месяц, в июле, Шувалов закончил свою восьмилетнюю службу в Третьем отделении, согласившись на предложение государя стать послом в Англии. Новая должность была вполне почетной, но менее значительной, и многим приближенным ко двору стало ясно, что Шувалов потерял свое место в эшелонах власти и его вежливо отправили в ссылку.
Непосредственным откликом правительства на агитацию народников было ужесточение наказания за участие в тайных обществах. Закон от 4 июля 1874 г. разрешил жандармам и полиции не только задерживать, но и арестовывать предполагаемых членов тайных обществ и им сочувствующих. Арестованные должны были содержаться в одиночных камерах, чтобы они не могли договориться между собой и попытаться «скрыть следы своих преступлений». Разрешение на немедленный арест упраздняло процедуру предварительного дознания, в результате чего жандармы стали участниками судебного следствия, тем самым значительно ограничив работу следователей. Вполне вероятно, что именно по этой причине подписание названного закона было отложено до середины 1874 г. Проект же его был подготовлен сразу после суда над нечаевцами, т. е. уже тогда легализация немедленного ареста представлялась властям необходимым шагом в интересах государственной безопасности. Теперь же доводы сторонников судебной реформы о том, что расследование должно проводиться исключительно лицами, облеченными юридической властью, более в расчет не принимались.
Между тем и в судебном ведомстве, и в среде жандармов эта мера встретила неоднозначную оценку. Министр юстиции Пален подчеркивал, что перед Третьим отделением стоят особые задачи: попытаться проникнуть во все слои общества и обеспечивать безопасность, мешая тайной агитации (пока она не дала пагубных результатов) и предотвращая политические преступления (до того, как заговорщики успеют привести свои планы в исполнение). Жандармы и тайные агенты должны были сообщать о всех кружках самообразования, поскольку, писал Пален, эти кружки часто используются радикалами для политической агитации среди людей наивных и благонадежных.
Кроме того, Третьему отделению предстояло раскрыть многочисленные тайные революционные общества, наводнившие, по мнению Палена, всю Россию. Секретные агенты должны проникать в ряды заговорщиков, вынашивающих планы убийства императора. Интересно, что предлагаемые Паленом меры через несколько лет стали определять общую политику царской охранки.
Многие жандармы сами высказывались против подобного вмешательства в судебное расследование; об этом писал жандарм Бачманов, уже прослуживший в корпусе 20 лет, когда его попросили осветить историческую роль жандармов. Он начал с благословенного времени Николая I, когда жандармы сами решали в зависимости от обстоятельств, как им бороться с нарушениями. Затем, замечает автор, роль корпуса изменилась: он стал посредником между правительством и верноподданными. Позднее Третье отделение наделило жандармов двумя совершенно не свойственными им функциями — шпионажа и проведения расследований для прокуратуры. Бачманов жаловался, что ведение судебных расследований требовало от жандармов соблюдения юридических норм на западный манер, и в результате многим преступникам удавалось избежать наказания.
При ликвидации «хождения в народ» в общей сложности было арестовано 717 участников. Поскольку задержанные обвинялись в политическом преступлении, их дальнейшую судьбу должны были решать министр юстиции Пален и новый начальник Третьего отделения генерал-адъютант А.Л. Потапов. Чрезмерная осторожность жандармов и следователей привела к тому, что дело продвигалось очень медленно. В результате 267 народников, которых привлекли к судебной ответственности, провели в предварительном заключении 3 года, дожидаясь суда. Часть этого срока они отсидели в петербургской городской тюрьме. За это время многие умерли или сошли с ума, и в назначенный срок перед судом предстали только 193 человека, причем трое из них скончались, не дождавшись приговора. Гибель стольких заключенных широко комментировалась в прессе и значительно подорвала авторитет правительства, против которого выдвигались также обвинения в умышленной отсрочке судебного разбирательства.
Неуверенность в том, как следует вести дело народников, привела к новым проволочкам, и в марте 1875 г. Комитет министров обсуждал, что же делать дальше. Члены Комитета высказывались за открытый процесс, но с соблюдением ограничений, предусмотренных законом от 7 июня 1872 г. Они полагали, что обнародование доводов прокурора и улик против народников поможет разоблачить «всю тлетворность изъясненных учений и степень угрожающей от них опасности».
До «процесса ста девяноста трех» началось слушание «дела пятидесяти» (о кружке «москвичей», арестованном осенью 1875 г.) в Особом присутствии Правительствующего сената, которое должно было определить, имели ли подсудимые связи с «нелегальным обществом», собиравшимся свергнуть правительство. Уже в первые дни заседания благоприятный исход дела казался военному министру Дмитрию Милютину настолько очевидным, что 24 января он публично одобрил стратегию гласности Палена «для противудействия зловредному направлению нашей молодежи и антисоциальным учениям, увлекающим множество легкомысленных людей».
К большому удовлетворению Палена, решением специальной палаты от 14 марта были оправданы только трое обвиняемых. Остальных приговорили к различным наказаниям: 15 человек — к каторге на срок от одного года до трех лет (для женщин приговор был смягчен), 21 человека — к ссылке в Сибирь на поселение, 11 человек — к тюремному заключению на срок от одного года до четырех лет. В марте результаты судебного разбирательства по «делу пятидесяти» были представлены Комитету министров, который постановил использовать аналогичные судебные процедуры при слушании дела народников.
Только один из членов Комитета министров иначе воспринял происходящее. Министр иностранных дел князь A.M. Горчаков говорил Палену, что речи «одержимых» подзащитных поразили его, как и многих других присутствующих на суде, своей зрелостью. Пален надеялся «убедить наше общество и Европу, что это дело кучки недоучившихся мечтателей, мальчишек и девчонок, и с ними нескольких пьяных мужиков». К сожалению, писал Палену министр иностранных дел, «теперь Европа знает, что враги правительства не так ничтожны, как вы это хотели
