Сергей Кремлев - Тайны 45-го. От Арденн и Балатона до Хингана и Хиросимы

То есть английский документ осени 1943 года вроде бы работал – немцы вступили в контакт с союзниками, и те сразу же известили об этом русских.

Иными словами, Гарриман фактически сыграл роль «Юстаса». И поскольку Гарриман иноформировал Молотова, то последнего можно было считать «Алексом».

Итак, «Юстас» Гарриман запрашивал о точке зрения Советского правительства по этому вопросу. И в тот же день «Алекс» Молотов сообщил ему, что мы не возражаем против переговоров с генералом Вольфом в Берне с тем, чтобы в них приняли участие офицеры, представляющие советское военное командование.

В качестве отступления от строго документированного рассказа сообщу, что, хотя в информации «Юстаса» Гарримана, в отличие от информации «Юстаса» Штирлица, швейцарский резидент Управления стратегических служб США Аллен Даллес не фигурировал, какое-то отношение к ситуации Даллес имел. Ряд авторов приписывает Даллесу, уже давно обосновавшемуся в Берне, чуть ли не инициативу переговоров и, во всяком случае, активное в них участие.

Имеет место разнобой и в дате первого контакта. Черчилль в мемуарах сообщает, что Карл Вольф, «командующий войсками СС в Италии» установил связь с американской разведкой в феврале 1945 года. Кто-то относит дату первого контакта Вольфа с союзниками, устроенного через папу Пия XII, на 6 марта 1945 года. Но всегда упоминается именно Даллес, а уж затем офицеры штаба Александера.

Причём, несмотря на то, что вся эта коллизия марта 1945 года получила потом название «Бернского инцидента», местом первой личной встречи Даллеса и Вольфа некоторые авторы (тот же Черчилль, например) называют почему-то Цюрих, а не хорошо освоенный Даллесом Берн. Возможно, так и было: разведка всегда дело тонкое, а уж в шашнях Даллеса, впервые оказавшегося в Берне в 1916 году, сам чёрт мог ногу сломать.

Впрочем, роль Даллеса могла быть лишь подсобной, а не основной уже потому, что с Вольфом обсуждались ведь не разведывательные вопросы и не перспективы той или иной спецоперации, а вопросы войсковые: или капитуляции немцев в Северной Италии или – не исключено – фактического пропуска их через фронт союзников для переброски на Восточный фронт. В подобных переговорах ключевые роли могли играть только штабные армейские офицеры, а не мастер «плаща и кинжала» Даллес.

Черчилль и называет английского и американского начальников штабов в Казерте генерала Эйри и генерала Лемнитцера, которые, по его утверждению, 15 марта 1945 года тайно направились в Швейцарию и 19 марта встретились с Вольфом.

Как обстоятельства встреч и переговоров, так и их хронология в разных источниках разнятся, что и неудивительно: шашни и плутни затевались непростые, и они нуждались в прикрытии.

Однако с уверенностью можно предполагать, что в Берне имели место переговоры с обсуждением конкретных взаимных условий, а не просто «посиделки» Вольфа с союзниками на тему о желательности немецкой капитуляции, как это позднее утверждали и Рузвельт в посланиях Сталину, и Черчилль в мемуарах.

И обсуждения были явно непростыми. Черчилль, позднее передавая свой разговор на «бернскую» тему с генералом Эйзенхауэром, писал, что тот якобы заявил, что «опасался, что если бы русских привлекли к обсуждению вопроса о капитуляции вооружённых сил, находившихся под командованием Кессельринга, то проблема, которую он (Эйзенхауэр. – С.К.) сам мог бы урегулировать в течение одного часа, возможно, затянулась бы на три-четыре недели».

Заявление и наглое, и лживое. Почему-то союзники, даже игнорируя русских, не смогли урегулировать проблему ни в течение одного часа, ни даже за три-четыре недели, если верить Черчиллю, что начало контакта надо относить к февралю 1945 года.

Собственно, союзники не «урегулировали» эту проблему вообще!

Нет, это были переговоры, а не просто обсуждение неких общих виртуальностей, как это заявляли две англосаксонские трети «Большой тройки». Если бы всё обстояло так, два занятых высших союзных штабника не хлебали бы семь вёрст киселя в Швейцарию в военное, как-никак, время.

Похоже, Вольф требовал пропуска войск, англосаксы – капитуляции, и в итоге стороны не столковались.

Вернёмся, впрочем, от предположений к точным фактам.

КАК ТОЛЬКО Москва 12 марта 1945 года узнала о миссии Вольфа, она в тот же день выразила желание принять участие в переговорах с Вольфом совместно с союзниками. А 16 марта «Юстас» Гарриман передал в «Центр», то бишь в НКИД СССР, что правительство США отказывает советским представителям в праве на участие в переговорах в Берне.

Того же 16 марта в посольство США в Москве и далее в Вашингтон ушла ответная телеграмма из советского «Центра», то бишь из НКИД СССР. «Алекс» Молотов извещал «Юстаса» Гарримана, что отказ США «явился для Советского правительства совершенно неожиданным и непонятным с точки зрения союзных отношений между нашими странами».

Ввиду этого Советский Союз не давал своего согласия на ведение переговоров в Берне и настаивал на том, чтобы уже начатые переговоры были прекращены.

Мы также настаивали на том, чтобы вообще была исключена возможность ведения сепаратных переговоров одной или двумя союзными державами без участия третьей союзной державы.

21 марта 1945 года «Юстас» Гарриман откликнулся новым письмом, где утверждал, что «советское правительство неправильно представляет себе цель контакта в Берне между немецким генералом Вольфом и представителями фельдмаршала Александера».

22 марта 1945 года Молотов ответил:

«… в данном случае имеет место не неправильное представление о цели контакта и не недоразумение, а нечто худшее…, в Берне в течение двух недель за спиной Советского Союза, несущего на себе основную тяжесть войны против Германии, ведутся переговоры с представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования – с другой. Советское правительство считает это совершенно недопустимым…»

В книге Семёнова этот текст подан как результат сообщений в Москву «Юстаса» Штирлица, но, как видим, Москву информировал – вынужден был информировать – «Юстас» Гарриман.

И тут в дело пришлось обоюдно вступить «артиллерии» самого крупного калибра… 25 марта 1945 года Сталин получил личное и строго секретное послание президента Рузвельта, где Рузвельт многословно и путано пытался объяснить необъяснимое – отказ в участии в переговорах советских представителей.

Сталин не был бы Сталиным, если бы не разобрал «аргументы» Рузвельта «по косточкам», причём не без некоторой, глубоко скрытой, но несомненной иронии. Сталин не оставил от «аргументов» президента ничего. Его обстоятельный ответ Рузвельту, тоже полностью посвящённый переговорам в Берне, был датирован 29 марта 1945 года и начинался так:

«Я разобрался с вопросом, который Вы поставили передо мной в письме от 25 марта сего года, и нашёл, что Советское правительство не могло дать другого ответа после того, как было отказано в участии советских представителей в переговорах в Берне с немцами…

Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы… ускорить капитуляцию…

Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать переговоры для переброски своих войск… на советский фронт…

…К Вашему сведению должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт…»

Рузвельт тут же взвился! 1 апреля 1945 года он, беря функции «Юстаса» на себя, направил Сталину ещё одно пространное послание, где особенно упирал на то, что «не может быть и речи о том, чтобы вести переговоры с немцами так, чтобы это позволило им перебросить куда-либо свои силы с итальянского фронта».

Рузвельт заявлял Сталину, что его-де (Сталина) «сведения о времени переброски германских войск из Италии ошибочны». Он также утверждал, что имели место лишь контакты, но не переговоры.

Сталин ответил 3 апреля 1945 года достойно и по существу.

Он писал:

«Вы утверждаете, что никаких переговоров не было ещё. Надо полагать, Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они на основании имеющихся у них данных не сомневаются, что переговоры были и они закончились соглашениями с немцами…

Я думаю, что мои коллеги близки к истине…»

Не могу приводить здесь эти взаимные послания полностью, однако заинтересованный читатель сам может ознакомиться с ними в советских изданиях переписки Сталина с Рузвельтом (например, неполное издание 1957 года, содержащее, однако, весь «штирлицовский» сюжет, было издано в 1957 году «Политиздатом» вполне массовым тиражом в 150 тысяч экземпляров).