54 метра (СИ) - Попов Александр
Р.S. Блин, только девчонки стали с интересом смотреть на меня…Эх…
Глава 2. В которой я понимаю, что что-то случилось, но уже поздно
1 августа 1998 года…
Год пролетел незаметно…
Я стою на плацу (О, Боже, откуда я уже знаю это слово? Так и подмывает сказать – «в лыжи обутый») в рабочем темно-синем «платье» (не, они правда так называют это антибутиковое чудо). ПЛАТЬЕ – уже звучит как призыв к насилию, задрав подол этого самого «кружевного». И в кирзовых ботинках.
БОТИНКИ – слишком высокопарное и пафосное название для данного вида обуви. Их, наверное, ковали злые гномы глубоко под землей, руководствуясь справочниками по сталелитейной продукции, в отместку всему людскому роду за превосходство в росте. Врать не буду: безумно тяжелые, они отказывались менять форму, ни при каких обстоятельствах не гнулись в принципе. Пикантность в каждом из них прибавляла внутренняя, гладкая, скользящая подошва, с кое-где выступающими и впивающимися в ступню гвоздиками. И их несоответствие формам нормальной (человеческой) ноги.
Погода пасмурная. Темно-свинцовые тучи, казалось, разрыдаются от моего вида и еще нескольких сотен клонов, одетых по последней моде 1963 года. (Есть такие термины, увиденные мной в Интернете, описывающие мой внешний вид в этот момент, и звучат они так – РЖУНИМАГУ, ЖЕСТЬ и ПАЦТАЛОМ). Я потом смотрел свои фотографии этого дня: карапуз-переросток с лысой головой, усами, в темно-синей мешковатой одежде, среди других подобных подростков. На голове серая, напоминающая женский половой орган, пилотка со звездочкой, в центре которой переплетение серпа и молота (какого черта!!!). Уже и страны давно такой нет, а символика осталась. И грустные, мало что понимающие серые глаза. Отец очень любил говорить про них «телячьи». Я и вправду мало что понимал в происходящем. Поступил – это точно. Куда? Ах, да, в Нахимовское. Родители стоят в сторонке, снимают на камеру и фотоаппарат сей исторический момент.
– Попов!!! –кричит офицер перед строем.
– Я!
– В пятой роте, в четвертом взводе. Понял?!!
– Да! – ответил я. В рифму при родителях отвечать не стали, только поморщились и продолжили распределение-перекличку.
Наконец нас построили, и мы пошли…
Куда пошли? Зачем? Помню только, отвезли нас в Канильярви на электричке, откуда, попав под проливной дождь, мы бежали с вещами 30 или 40 километров в лагерь, где будем проходить КМБ (курс молодого бойца). Одежда полиняла, оставив на моем теле трудно смываемые синие разводы, а у этой дурацко-уродской обуви оказалось еще одно ноу-хау. ОНА не впускала воду, но и не выпускала. Так я и бежал с аквариумами на ногах, стирая в кровь ступни… Вечером этого же дня я вовсю хромал. Каждое движение ног причиняло боль. Кожа на ногах покраснела и разбухла, а местами слезла. Я не плачусь, но было действительно больно.
Ночью пытался сделать ботинки мягче. В темноте меж высоких сосен, отмахиваясь от комаров, положил эти адские колодки на огромный камень и лупил их булыжником. Как я их ненавидел! И питаясь этим чувством, будто убивая дизайнеров коллекции этой обуви, со всей дури бил их. Но все тщетно – они стояли, как новые, только мелкие царапинки от шершавого камня появлялись на поверхности «ГАДА». Издевательски с них смотрела пиктограмма советского знака качества… Вскоре я плюнул на это и пошел спать – слишком много впечатлений за один день. Снилась в эту ночь темнота, в которую я провалился мгновенно, как только закрыл глаза. Она будет часто сниться в этом параллельном мире, в шаге от остального.
На следующее утро в предрассветном тумане нас построили по форме №1: трусы – «гады». Форма одежды имела свои номера, присвоенные в зависимости от времени года и температуры «за бортом». Это стало понятно из черно-белого отпечатанного листка бумаги с лысым мальчиком-моделью, который демонстрировал эстетические преимущества «милитари»-уродства. Возможность трансформации бесплатной одежды исчислялась шестью доступными способами. Брюки превращаются в элегантные шорты, если порвать, а шапку можно надеть и т.д. Мальчик-модель был представлен грустно-обиженной фамилией Пупкин и ярко подчеркнутым соответствующим лицом аутсайдера (простите, пупкины мира). Кто-то из местных графоманов успел приписать «Залупкин».
Творчество наскальной живописи заглянуло в каждый уголок нашей новой жизни. Яркие и органично повторяющиеся фразы, касающиеся половой ориентации и размеров мозга представителей здешней фауны смешивались с приветами землякам. В целом популярность твоей тумбочки спокойно обгоняла среднестатистическую «желтую» газету. Слово из трех букв как всегда било все рекорды…
Мы снова побежали. Теперь не куда-то, а просто побежали – это была утренняя зарядка, именуемая (как потом выяснилось) «казнь на рассвете». Действительно КАЗНЬ, когда с утра, только продрав глаза от крика «ПОДЪЕМ!!!» (эту школу не проспишь) вываливаешься на улицу, кожа становится гусиной, и все невольно начинают жаться друг к дружке, как слепые котята, греясь телами и не давая теплому воздуху уходить. Вот строй только начинает бежать, становится совсем холодно, все обнимают себя, пытаясь удержать хоть ненадолго температуру нагретого тела. Постепенно кровь начинает быстрее циркулировать, становится тепло, а затем и жарко. И только не опорожненный мочевой пузырь (запрещали пописать с утра господа офицеры, издевались, сволочи) неумолимо рвался в пространство, создавая в организме малоприятные ощущения.
Я бежал, бежал, но через некоторое время сломался. Точнее, сломались мои ноги. Подсохнув за ночь, ранки на ступнях давали о себе знать с новой силой, оголившись от трения в сырых ботинках. Офицер, возглавлявший этот утренний хит-парад, назвал меня при всех «косарем» и побежал впереди строя наматывать очередной круг. А я остался с еще несколькими ребятами отжиматься (не можешь бегать – упор лежа).
– Сам-то в кроссовках, – зло прошипел один.
– Спортсмен сраный, – поддержал другой.
– Смотри, что на турнике творит…
Да, на турнике капитан третьего ранга Филинцев (именно так его и звали) выполнял акробатические трюки, названия коих мы еще не знали. Я ничего не сказал, только подумал, что не вовремя все это. Новый коллектив, а у меня ноги стерты по самую ж… Я действительно не могу бегать, а не «кошу». Но разве объяснишь это людям, которые хотят писать и еще бегут куда-то. Вот мой взвод прогрохотал мимо, и несколько презрительных взглядов были брошены в мою сторону.
–Так, терпеть! Собраться и терпеть! – сказал я сам себе и, прихрамывая, побежал следом за всеми…
Несколько дней спустя я не смог встать с постели. Меня бил озноб, а ноги распухли до колена и приобрели лиловый оттенок. Боль была настолько сильной, что при малейшем движении я мычал, сдерживая крик, а из глаз не переставали течь слезы. Меня отнесли и усадили в санчасть, где врачи вместо того, чтобы оправдать мои ожидания и вколоть мне что-нибудь обезболивающее, издевались, мол, приходить нужно по записи в книге дежурного по роте, а без нее гуляй и дохни, где хочешь. И вообще, поступил только, недели не прошло, а уже «косишь». Ты слабак и тряпка!
Я сидел и слушал от человека, давшего клятву Гиппократа, гадости в свой адрес и недоумевал: как же такое может быть? Как оказалось позже, для этого места издевательство и хамство со стороны «быдло»-врачей, было нормой. Я потом не раз заболевал и, еле дождавшись утра (настолько мне было худо), приходил и был послан на три буквы и до обеда, и с записью, и вообще, не видишь, мы чай пьем.
Позднее, когда я перейду на второй курс, из-за такого халатного отношения умрет от воспаления легких 15-летний мальчик. И самое интересное, что за это ничего никому не будет, и все продолжат по-свински обращаться с подростками. Но это будет потом, и мне не хотелось бы возвращаться к этой теме, просто хочу, чтобы вы поняли, что такое училищная санчасть, где в номенклатуре лекарств присутствуют только йод, зеленка, анальгин, димедрол, активированный уголь, пенициллин и великая просроченная аскорбинка. А все остальное? Будь любезен, за свой счет в аптеке…
