Виктор Суворов - Советская военная разведка. Как работала самая могущественная и самая закрытая разведывательная организация XX века
В нормальных странах контрразведка ловит шпионов и террористов, полиция ловит воров и убийц, а разведка ведет сбор и обработку сведений о противнике, который всегда является внешним. Когда гражданин любой нормальной страны говорит о разведке, он имеет в виду только борьбу с внешним врагом. Ему не надо особо подчеркивать, против кого ведется разведка, это и так понятно.
Так было и в той России, которую мы потеряли. Разведка России работала против германского кайзера, против турецкого султана, против супостата, который всегда находился за пределами страны. Поэтому разведка называлась разведкой, без уточнения, против кого именно она ведется.
Возразят: но ведь были же у нас стукачи и при Петрах, Екатеринах, Николаях и Александрах! Правильно, были. Но справедливости ради отметим, что доносили не только на Руси, стучали как в бубен и во Франции, и в Германии, и в Турции, и на острове Пасхи.
Только надо различать две вещи.
Одно дело — естественное, так сказать, пусть даже и массовое, стихийное, идущее снизу доносительство.
Другое дело — война против своего народа, война по всем правилам и даже без правил, война с десятками миллионов истребленных, война, нужды которой обеспечивает организованная по единому замыслу и плану многомиллионная армия высокооплачиваемых «разведчиков». Эти орды шпионов вели в СССР тотальную слежку за всем населением страны. Они были выстроены в колоссальную пирамиду с множеством иерархических уровней управления, вершина которой уходила к недосягаемым сияющим высотам государственной власти.
3Когда-то, в 1980-х годах, в США вышла книга под броским заголовком: «КГБ — глаза России». Название яркое, но явно дурацкое. Против Запада работало никак не больше десяти тысяч разведчиков КГБ, а против народов СССР — миллионы «разведчиков» того же КГБ. Потому, если считать, что КГБ был глазами России, то придется признать, что эти глаза вывернуты внутрь черепа.
С особой силой эта внутренняя направленность славных чекистских органов проявилась в годы войны. Посмотрите на армию в мирное или в военное время. Армия существует для борьбы с внешним врагом. В армии есть разведывательные отделения, взводы, роты, батальоны, полки, бригады, есть разведывательные пункты, центры, отделы и управления. На самом верху — Главное разведывательное управление Генерального штаба, ГРУ ГШ.
Никому в голову не приходило уточнять: Главное разведывательное управление по борьбе с внешними врагами. Это и так ясно. У военных разведчиков все просто: всегда понятно, против кого они работают. А у чекистов было иначе. Они работали на два фронта: немного против внешнего врага и очень много — против своего народа. Потому на войне у чекистов были зафронтовые разведчики. Этот странный термин пришлось ввести для того, чтобы отличать относительно небольшое число разведчиков НКВД, которые работали против внешнего врага, от основной массы «разведчиков», которые против внешнего врага не работали, а выполняли иные функции. Фронтовики называл их не иначе как «тоже разведчики», с добавлением специфических словечек, которыми так богат русский язык и которые принято называть непечатными.
Через много лет после войны мне пришлось столкнуться с одним из таких «тоже разведчиков». В мобилизационных отделах и управлениях штабов хранились карточки на все мужское население страны, ибо при мобилизации все мужики до весьма почтенного возраста включительно подлежали призыву. Каждый строевой офицер в мирное время обязан изучать свой приписной состав, чтобы знать тех, кто в случае мобилизации попадет под его командование.
И вот сижу я в огромном подвале, сортирую бумаги, и попадает мне в руки учетная карточка разведчика-фронтовика. Вся грудь в боевых наградах. Призывать его уже явно не будут, и выходит, что его боевой опыт пропадет зря. Дай, думаю, фронтовика-разведчика приведу в гости к солдатикам 808-й отдельной разведывательной роты СпН — пусть опытом поделится. Благо, что живет рядышком. Нашел я того фронтовика, приглашаю: так, мол, и так, святое дело — фронтовой опыт молодому поколению передать. А он уперся: нельзя. Чем больше он отказывается-отнекивается, тем больше во мне интерес распаляет: война давно кончилась, а он какие-то великие тайны хранит!
История долгая, но в итоге я его расколол. Понятно, выпили досыта, и закусили хорошо. Доложил он мне, что был на войне разведчиком, но не зафронтовым, а куда более важным. Разведчиком он был внутренним. Войну свою он отвоевал в районе Саратова и Куйбышева, там, куда немецкие войска дойти не сумели. Он всю войну просидел в нашем фильтрационном лагере.
Бездарная коммунистическая власть сдала миллионы своих солдат в гитлеровский плен. Выживших возвращали из плена и гнали сквозь фильтрационные лагеря. Прикиньте, сколько нужно иметь таких лагерей, чтобы пропустить через них хотя бы один миллион солдат. А ведь сквозь фильтрационные лагеря пропускали не только тех, кто был в плену, но и тех, кто в плену не был, но вышел из окружения. А таких тоже миллионы.
В каждом лагере вернувшимся из плена или вышедшим из окружения целая комиссия следователей вопросы задает: где был, что делал, кого встречал, что о них скажешь? Каждый рассказывает о себе и обо всех, кого знал и видел. Ты рассказываешь о многих, и о тебе многие рассказывают. Затем миллионы таких протоколов сопоставляются.
Кроме того, в каждом фильтрационном лагере — целый штат «тоже разведчиков». Они не в кабинетах. Они за колючей проволокой сидели. Они прикидывались окруженцами или побывавшими в плену. Их именовали внутрилагерными или внутрикамерными разведчиками. Они и махоркой делились, и краюшкой хлеба, у них и фляжка спирта могла обнаружиться (в санчасти якобы украли), с ними на нарах можно было выпить-закусить, они свою горькую историю рассказывали и внимательно выслушивали чужие. И докладывали. И получали ордена. За мужество, отвагу и героизм.
Именно такой «тоже разведчик» и сидел передо мной. Четыре года войны он «отвоевал» в глубоком тылу, в тысяче километров от фронта. Но ему шел фронтовой стаж: каждый год службы засчитывался как три.
Как и всех, его вызывали на допросы. Но это были не допросы, а доносы, доклады. Во время докладов его кормили жареной картошкой и американской тушенкой. Ему полагалась такая же норма, как и тем разведчикам, которые ходили в немецкий тыл. В том числе шоколад и сгущенное молоко.
И на его сберегательную книжку ложились изрядные тысячи рублей. И воинские звания присваивались. И орденов добавлялось. И он считал себя фронтовиком. И он считал, что его работа внутреннего разведчика НКВД была важнее работы зафронтовых разведчиков. И он бахвалился орденами Красного Знамени и Красной Звезды, боевой солдатской медалью «За отвагу».
После его докладов кому-то давали срок, а кого-то выводили в овражек за зону. Может быть, даже он сам туда и выводил тех, с кем вчера на нарах байки травил. А если не выводил, откуда ордена? Танков немецких не останавливал, самолетов не сбивал.
4В 1991 году была возможность если не распустить, то хотя бы нейтрализовать тайную армию врагов народа. Сгнил их режим и рушился. Все знали, что живет в теле общества миллионоголосый паразит, который сосет народную кровь и отравляет все вокруг своей гнилью.
Что же с ним делать?
Решили: да пусть живет!
Никто не предлагал истреблять стукачей. Предлагали стукачей — то есть внутреннюю разведку, — раскрыть, объявить всех по именам. Чтобы впредь другим неповадно было в стукаческие ряды вступать. Орды стукачей были бы выведены из их подлого состояния простым объявлением имен.
Но наш добрый народ на это не пошел, а то ведь стукачам ненароком неудобство причинить можно. Считалось, что в стукачах совесть пробудится, и они сами перестанут стучать. Перевоспитаются. Перекуются. А лубянские товарищи, думали многие, сами от своей работы откажутся, от получек своих, от дач, от бюджетных вливаний, и переквалифицируются в управдомы.
Чекисты в тот исторический момент быстро сориентировались. Когда вечером 22 августа 1991 года после провала попытки государственного переворота ГКЧП на Лубянской площади состоялся массовый митинг, и тысячи людей были готовы идти на штурм зданий КГБ, энергию протеста умело направили на памятник Дзержинскому. КГБ удалось легко отделаться: все закончилось тем, что по распоряжению Моссовета в ночь с 22 на 23 августа фигура Железного Феликса была демонтирована и вместе с постаментом вывезена на пустырь неподалеку от нового здания Третьяковской галереи. Было такое впечатление, что ядовитый сорняк они сами и вырвали. Но корень остался.
На чем стоял коммунизм?
На страхе.
А страх?
На стукачах. На внутренней разведке.
Коммунизм якобы кончился, а механизм управления обществом остался. На каждого из нас в лубянских подвалах папочка пылится. Рядом с каждым из нас всегда «тоже разведчик» отирается. Как прежде, прислушивается, присматривается, принюхивается. Общество разобщено вековым страхом, а в распоряжении властей — централизованная, дисциплинированная армия профессиональных бойцов невидимого фронта, готовых продолжать войну против народа с той же яростью, что и при товарище Дзержинском.
