Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан
Сталин принял информацию к сведению и после ухода Берии, оставшись один, некоторое время работал над документами. О чем он думал в те роковые для страны и советского народа часы, так и останется тайной. Корил ли он себя за неадекватные шаги при оценке политической обстановки, за политическую близорукость и приверженность только одной, принятой им самим политической концепции? Мог ли он, умудренный и искушенный в политических интригах человек, изменить что-то за оставшиеся до начала громадной трагедии часы? Ни его ближайшему окружению, ни последующим поколениям узнать этого не дано…
После часа ночи Сталин покинул Кремль, выехал на Ближнюю дачу, в Кунцево, прилег на любимый диван в кабинете и забылся тревожным сном.
Гитлер и его ближайшее окружение в эту ночь бодрствовали. В имперской канцелярии царила радостная, возбужденная, но вместе с тем и напряженная атмосфера. Все бросали нетерпеливые взгляды на часы. Стрелки неумолимо приближались к роковым цифрам: 22 июня 1941 года, 3 часа 30 минут. Не выдержав, Гитлер покинул кабинет и в сопровождении своей охраны совершил короткую автомобильную поездку по ночному городу.
Рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Геббельс, находившийся при нем, позже записал в своем дневнике:
«…Итак, наступление начинается в 3:30. Сто шестьдесят укомплектованных дивизий. Линия наступления протяженностью в три тысячи километров. Самое крупное во всем мире сосредоточение войск. По мере того как приближается час решения, фюрер все более освобождается от давившего на него страшного бремени. Он просто оттаивает…
Сталин должен пасть…
Сделано все, что вообще можно было сделать. А теперь решить все должно военное счастье…»
До начала войны оставалось меньше трех часов.
* * *
На часах было 0 часов 30 минут. Комендант Сокальского участка капитан Бершадский на грузовой машине доставил перебежчика – им оказался ефрейтор Лисков, военнослужащий 221-го саперного полка 15-й дивизии вермахта, – в город Владимир-Волынский, в штаб 90-го погранотряда. В ходе допроса, проводившегося начальником отряда майором Бычковским, Лисков сообщил: «…перед вечером командир роты лейтенант Шульц заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах…»
Бычковский немедленно доложил о показаниях Лискова дежурному штаба погранвойск бригадному комиссару Масловскому, а вслед за этим командующему 5-й армией генерал-майору Потапову. Генерал Потапов оперативно передал информацию Бычковского напрямую в Генштаб Красной армии в Москву. На весах войны информация Лискова, как и остальных перебежчиков, уже практически ничего не весила – она стала лишь запоздалым подтверждением фатальной ошибочности в тактической реализации глобальной советской военной доктрины, порожденной волей и непримиримым упорством Сталина.
* * *
Время неумолимо отсчитывало последние минуты, и наконец военная машина вермахта пришла в запрограммированное движение. Предрассветную тишину взорвал гул мощных авиационных моторов. С аэродромов в Восточной Германии, Польше, Венгрии и Румынии самолеты дальней авиации поднялись в воздух и взяли курс на восток. Первые бомбы упали на Севастополь уже в 3 часа 15 минут. Спустя пятнадцать минут рев десятков тысяч артиллерийских орудий, казалось, обрушил небеса на землю по всей линии советско-германской границы, от карельского севера до бессарабского юга. Ночь мгновенно превратилась в день. Смертоносный огненный вал, сметая все на своем пути, покатился на восток, в сторону Москвы. После завершения артподготовки ударные части вермахта поднялись в атаку, в их числе 134-й пехотный полк под командованием полковника Артура Бойе.
Пройдет несколько часов, и он запишет в своем дневнике, который назовет «История 134-го пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов»:
«…22 июня полк занимает укрепления, еще одна ночь, и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядка, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Как мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность и неожиданно ударит. Еще только одна ночь!..
За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия.
Огонь ведется из сотен стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался – другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, там соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперед, дальше!..»
Подспудный страх перед мощью Красной армии и вождем «азиатских орд» – Сталиным, внутренне точивший душу Бойе, Гота и других гитлеровских офицеров и солдат, быстро улетучился. Фюрер, как всегда, был прав: Россия действительно оказалась «колоссом на глиняных ногах». Гений и воля фюрера вели вермахт к величайшей победе нового германского порядка, которую когда-либо знал этот мир. К ногам будущего «тысячелетнего Рейха» должна была пасть огромная, с неисчерпаемыми природными ресурсами советская империя.
Танковые клинья генералов Гота и Гудериана смяли большинство передовых рубежей обороны советских войск и, сокрушая все на своем пути, устремились вглубь территории СССР. И если на земле хозяевами положения были моторизованные части вермахта, в воздухе господствовали асы люфтваффе. В первые часы войны германская авиация уничтожила почти всю фронтовую авиацию Западного и Киевского Особых военных округов, множество складов с оружием, боеприпасами, большое количество военной техники.
Прошло несколько часов с начала войны, а командующему авиацией Западного Особого военного округа генерал-майору авиации Ивану Копецу практически некого и нечего было поднимать в воздух. Получивший звание Героя Советского Союза за бои в Испании, Копец застрелился, и он был далеко не единственным, кто покончил с собой в тот период. Одни пускали пулю в лоб или сердце, другие, расстреляв весь боезапас, шли на таран с врагом, чтобы ценой своей жизни хотя бы на мгновение задержать наступление врага. Но ни бесстрашные «сталинские соколы», ни «экипажи машин боевых», ни отдельные смелые и инициативные командиры, которые, не дожидаясь приказов сверху, на свой страх и риск принимали бой с гитлеровцами, были не в силах противостоять превосходящему в тактической силе и военной организованности противнику.
Это была не их вина, а вина Генштаба Красной армии и высшего политического руководства СССР. Они не только недооценили ударный
